Он едва не миновал узкое отверстие в стволе и только краем глаза уловил движение внутри. Йоргенсен осторожно заглянул в дупло. Девушка напевая выполняла какую-то непонятную работу. Закончив, она набрала воды в ведро и выпрямилась.

Йоргенсен отскочил за ствол и упал в траву. Но девушка не заметила его и спокойно удалилась с ведром в руке.

Он выждал несколько минут и осторожно приблизился к дуплу. Внутри, как он и ожидал, было светло. Дупло не походило на дело рук человеческих — нигде не было следов инструмента, кора выглядела нетронутой. Дерево не было пустым, как это бывает с мертвыми гигантами. Оно, казалось, так и выросло.

Йоргенсен проник в отверстие. Внутри было просторней, чем казалось с первого взгляда, и совершенно пусто. Вначале он решил, что дупло служит жилищем или хранилищем. В глубине складки древесины образовали круглые корытца. Через край одного из них переливалась прозрачная жидкость. Другое было доверху наполнено какой-то сметаноподобной кашицей. Но больше всего Йоргенсена поразило содержимое третьего корытца. В нем были плоды.

Карман в толще древесины служил естественным укрытием для плодов. Цветы и плоды не могли развиваться на ветвях — их опыление и созревание в условиях Игоны были невозможны. Эволюция нашла выход. «А может, это туземцы создали вид, наилучшим образом отвечавший их потребностям?» — мелькнула мысль у Йоргенсена. Так было легче собирать урожай. Корытца служили поддонами, как при гидропонике.

Йоргенсен окунул палец в жидкость и поднес его к губам. Вода. Чистая и свежая. Он набрал ее в ладони и напился. Затем плеснул в лицо и сразу ощутил прилив бодрости. Уровень воды в корытце не понизился.

Он попробовал кашицу. Сладковатая масса имела вкус миндаля. Но Йоргенсен не решился утолить голод. Он слишком мало знал о флоре Игоны. Даже вода могла оказаться опасной.

Его охватило какое-то эйфорическое состояние. Ему стало ясно, почему далаамцы не возделывали земли и не занимались коммерцией. Их кормили деревья.

И даже одевали. Рядом с последним корытцем виднелась расщелина, но на самом деле то была тонкая пленка отслоившейся растительной ткани. Йоргенсен пощупал ее — она напоминала тонко выделанную кожу.

Воздух был насыщен запахом ванили. Он глубоко вздохнул. Вдруг на него навалилась усталость. В дереве он чувствовал себя в полной безопасности и решил отдохнуть тут же на полу.

Сон сморил Йоргенсена почти мгновенно. Потом начались сновидения.

В своем сновидении Йоргенсен шел среди толпы по улицам города. Но люди глядели сквозь него, словно его не существовало. И сам он не успевал рассмотреть их лиц. Он шел слишком быстро. Иногда он пытался замедлить шаг, но ничего не получалось. Улицы вели вниз и становилось все уже, так что вскоре, несмотря на середину дня, его окружил полумрак. Высокие стены домов едва не соприкасались в вышине. Он силился увидеть небо, но не мог поднять голову — мышцы не повиновались ему.

Неожиданно Йоргенсен очутился на громадной пустой площади, окаймленной лестницами, и спустился к центру этой гигантской круглой арены. Он чувствовал, что площадь кишит народом, но никого не видел. Ему все труднее было пробираться вперед, хотя путь, казалось, никто не преграждал.

Он увидел в центре площади скульптуру, которой до сих пор не замечал. Это был шар, установленный на широком пьедестале. «Не иначе, символ времени», — подумал он. Шар имел и еще какой-то другой смысл, он когда-то знал его, но теперь забыл. Стершиеся неровности на поверхности шара напоминали лицо. Знакомое лицо, но он не помнил имени этого человека. Он направился к шару, чтобы получше рассмотреть его.

Из-за шара выпрыгнул человек, одетый в яркие, слепящие одежды, похожие на необычный комбинезон. Человек был очень высок, череп его сиял, словно выбритый. Йоргенсен откуда-то знал, что незнакомец помешает ему приблизиться к шару, а возможно, и убьет. Ему хотелось скрыться. Он чувствовал себя беззащитным. Но отступать было некуда. Толпа отрезала все пути к отступлению и несла его прямо к шару.

Он бросился назад, надеясь уйти от преследователя. Площадь превратилась в арену, которая с каждым мгновением сужалась. Вдруг ему показалось, что он будет спасен, если коснется шара.

Задыхаясь, он рванулся к шару, но враг вдруг преградил ему путь, сжимая в руке оружие.

Йоргенсен впился глазами в лицо противника и узнал… самого себя. Это не было отражением в зеркале. Перед ним стоял он сам, собственной персоной. И Йоргенсен понял, что умрет от руки своего двойника, как и Марио.

Он шевельнулся. Сон оборвался, затем возобновился, и каждый раз он знал, что уже попадал в подобную ситуацию, но не помнил когда. Каждое сновидение кончалось одинаково. И с каждым разом в душе его росло желание узнать, что случится после того, как его убьют, но в последнее мгновение сон прерывался. С каждым сновидением он чувствовал себя все более изможденным. Он знал, что в конце концов его убьют по-настоящему.

Чьи-то руки трясли его за плечи. Но он не хотел просыпаться. Он ощутил, что его подняли и куда-то понесли.

Йоргенсен открыл глаза. В комнате царил полумрак. Сквозь узенькое оконце сочился дневной свет, выхватывая полоску деревянного пола. Он услышал далаамскую речь. Глуховатый голос принадлежал молодой женщине.

— Вы вернулись издалека. И как вы умудрились заснуть внутри дерева. Это могло окончиться смертью. Вам повезло, что я наткнулась на вас.

Во рту у Йоргенсена так пересохло, что первые звуки, которые ему удалось выдавить, походили на кваканье. Он сделал глотательное движение. Голова разламывалась от боли. Он приподнялся на локте и узнал девушку. Это ее он видел накануне ночью. Накануне ли? Сейчас стоял день. Значит, прошло около сорока часов. Неужели он проспал все это время? Что случилось с остальными?

Он лежал совсем голый под одеялом из того же вещества, что и туника девушки.

— Пить, — с трудом выдавил Йоргенсен.

Девушка поднесла ему деревянную миску, полную воды. Он с жадностью осушил ее.

— Меня зовут Анема.

— Йоргенсен. Я… прибыл издалека.

— Знаю. Вы уроженец другого мира. Лежите спокойно. Случившееся с вами уже не имеет никакого значения.

— Откуда вам это известно?

Он не так представлял себе первую встречу с игонцами.

— Неужели вы думаете, что далаамец может довести себя до такого состояния? Посмотрите на себя.

Она протянула ему металлическое зеркальце. Он инстинктивно отпрянул. Его отражение напомнило ему стершееся воспоминание, которое никак не желало всплывать в его сознании. Лицо в зеркале выглядело невероятно худым. Черты лица заострились. Перед ним была маска человека, увидевшего нечто более ужасное, чем сама смерть.

Анема положила зеркальце на низенький столик, как бы выросший из пола. Йоргенсен пригляделся к нему. Столик в самом деле рос из пола и был его частью. Он походил на нарост дерева. «Почему далаамцы не живут в домах, выращенных деревьями?» — подумалось ему. И тут же он ответил сам себе — деревья выделяли продукты распада.

— И отравился, — попытался он было объяснить девушке.

Анема покачала головой.

— Нет, — ответила она. — Деревья не могут причинить зла. Они _не хотели_ вас отравить.

— Но у деревьев нет воли, — возразил он. Ему было трудно выразить свою мысль по-далаамски.

— Нет, — повторила она. — Все иначе.

Она задумалась.

— Можно сказать, что деревья в какой-то мере делают то, что хотят. Они соглашаются давать нам то, что дают. Я не очень в этом разбираюсь. Лучше спросите у моего третьего отца. Он долго изучал взаимоотношения между нами и деревьями. Он говорит, что не знает точно, в полной или неполной зависимости находимся мы от деревьев.

Йоргенсен про себя отметил ее слова «третий отец». Такого понятия не было в том игонском, которому его обучили мнемотехники. Казалось, и сам язык Игоны изменился. Он понимал некоторые слова, произнесенные Анемой, лишь добираясь до их корней. Язык Игоны отражал совершенно иную концепцию мира, чем язык Федерации. Но пока было рано решать, в чем истинный смысл различий.