- Наверно, они бросят жребий, кому достанется густавианское бюро,- предположила фру Вийк.- Это редкая антикварная вещь с клеймом Георга Гаупта. Бюро

более двухсот лет, но оно совсем как новенькое. Жребий- единственный выход, если только Альберта никого не указала в завещании.

- Кажется, она не оставила никаких распоряжений насчет движимости,- сказал комиссар Вийк.

После воскресного завтрака они пили кофе у себя на кухне, оборудованной по последнему слову техники.

- И я так думаю,- сказала фру Вийк.- Завещание сравнительно короткое. По крайней мере, тот документ, который подписали мы.

- Кто это - вы?

- Даниель Северин и я.

- Старый провинциальный врач и вдова покойного судьи. Надежные свидетели.

- Конечно,- сказала фру Вийк без ложной скромности.- Так захотела Альберта. Чтобы никто не усомнился, что она была в здравом уме и твердой памяти, когда

составлялось это новое завещание.

- Новое? Утром Полли говорила мне о завещании, составленном в шестьдесят шестом году.

- Я ставила свою подпись под завещанием не одиннадцать лет назад,-твердо сказала фру Вийк.

- А когда же?

- Месяца два назад, в воскресенье. Жена Даниеля куда-то уехала, и Альберта пригласила нас обоих к себе на обед. Прежде чем подать вино, она попросила, чтобы

мы вместе с нею подписались под ее новым завещанием. После этого мы выпили шампанского, Альберта предложила тост за масленицу. Ну да, это было на сыропуст,

двадцатого февраля. Я сходила к обедне и…

- В феврале этого года?

Синие глаза комиссара встретились с озабоченными темными глазами матери.

- Совершенно верно,- ответила она.

- Но ведь в таком случае… Ты понимаешь, что это все меняет и что тебе надо сделать?

- Да. Неприятная история. Буду очень благодарна, если ты проводишь меня туда.

От внешнего согласия между наследниками Альберты Фабиан уже не осталось и следа.

А ведь поначалу все шло так гладко, думал растерянный Сванте Странд. Может, он совершил промах, пустив обсуждение на самотек? Но как он мог действовать решительнее, если душеприказчик формально не имеет права заниматься описью имущества? Главное, он окончательно убедился, что совсем не умеет обуздывать и мирить противоречивые и враждебные стихии.

Да, он допустил ошибку, показав им списки оценщика. Он хотел сообщить им необходимые сведения, не вдаваясь при этом в финансовые вопросы, однако его невинный поступок привел к тому, что внимание неожиданно взалкавших наследников сосредоточилось на самой ценной движимости.

Во-первых, это касалось библиотеки управляющего Фабиана, которую тот в свое время опять-таки получил в наследство и которая содержала много антикварных книг.

- Первое издание «Саги о Фритьофе» - это вам не шутка,- благоговейно произнес пастор.- Большую часть этого издания зачитали до дыр еще при жизни Тегнера.

- У меня лично эта сага в печенках сидит еще со школы,- заявила Мирьям.- А вот от «Герты» Фредерики Бремер[2] я бы не отказалась. Этот роман, дядя Рудольф, не только достояние истории, он сам и творил ее.

Сквозь круглые очки пастор с грустью взирал на свою племянницу. Красивая, синеглазая, в изящном васильковом платье и васильковых туфлях с перепонками, она часто выводила пастора из себя, несмотря на родственные чувства, которые он к ней питал.

- Тебя интересует хоть что-нибудь, кроме женского вопроса? - полюбопытствовал он.

- Управляющий собрал настоящую «бергслагениану»,- вмешался Еспер Экерюд, чтобы перевести разговор в другое русло.- Здесь можно найти всех знаменитых людей Бергслагена. По-моему, библиотеку надо поделить на три части, а уж мы с Мирьям разделим свою треть пополам.

- Я как раз хотел предложить вам то же самое,- поддержал его Сванте Странд.

- В таком случае, по-моему, право выбора должно быть за дядей Рудольфом,- осторожно сказала Полли.- Он самый старший из нас и лучше всех разбирается в книгах.

- Спасибо на добром слове, детка,- растрогался пастор.

Вскоре ему представился случай отплатить ей тем же. Речь зашла о дележе картин и других антикварных вещей.

- Полли выросла в доме Альберты, эти предметы окружали ее с детства. Пускай она первая решит, что хочет взять на память об этом доме,- постановил Рудольф Люнден.

Никто не возражал, и Полли с готовностью согласилась:

- Хорошо. На веранде висит портрет Франциски Фабиан из собрания дяди Франса Эрика. Я возьму его. Я всегда любила эту красавицу, в детстве я даже разговаривала с нею.

- Не спеши,- предостерегла ее Мирьям.- Это портрет кисти неизвестного художника, а у Альберты есть картины Лильефорса, французских импрессионистов и

других знаменитых художников.

- Но мне очень нравится эта девушка с бархоткой на шее,- стояла на своем Полли.

- Да ведь она тебе даже не родственница, она из семьи

управляющего Фабиана.

- Вы, Люндены, мне тоже никто!

Лиселотт Люнден, до сих пор не вступавшая в разговор, ткнула пухлым пальцем в список и деловито сказала:

- Что Полли действительно должно остаться от Альберты, так это рояль. Она единственная из всех всерьез занимается музыкой.

- В самом деле,- поддержал жену пастор.- Пусть девочка возьмет нотную библиотеку Альберты и ее «бехштейн». Это мудрое и справедливое решение.

- А куда я его поставлю? - горько спросила Полян.- Разве что в комнату для прислуги в квартире Мирьям?

Черные глазки-бусинки Лиселотт задумчиво уставились на Полли.

- У нас достаточно места,- осенило ее.- Можешь оставить его на хранение у нас в усадьбе.

- Превосходная идея!- саркастически воскликнул Еспер. - У меня в настоящее время тоже нет собственного угла. Л моему ковру требуется изрядная площадь. Сделай милость, возьми и его к себе на хранение.

- Пожалуйста,- с радостью согласилась Лиселотт, не замечая иронии.- А какой у тебя ковер?

- Настоящий персидский. Выткан кочевниками на юго-западе Персии. Темно-синий бордюр, кирпично-красная середина со стилизованными птицами, лошадьми и цветами. Он лежит…

- На веранде? Этого еще не хватало! Я ведь тоже хотела его… Я не сомневаюсь…