Но все равно ей пришлось изрядно повозиться. Затем она достала толстые носки и теплые грубые ботинки. Тогда ей не нужно будет обувать огромные некрасивые калоши. И надо не забыть положить потом носки на ночь в постель, а то они такие ледяные, что, даже надев их, она до сих пор дрожит от холода.

Она нашла свою расческу. Без Мэннерс все равно не удастся сделать роскошные кудри, но это было неважно. Здесь это не имеет значения, решила она. И обнаружила, что в комнате нет зеркала. У нее имелось маленькое зеркальце в крышке ее шкатулки, но в нем Элиза не могла увидеть, какая прическа у нее получилась.

Она накинула на плечи теплую кашемировую шаль и спустилась вниз.

Граф был на кухне и уже завтракал. Перед ним на столе стояла огромная тарелка с ветчиной, сосисками, яйцами и хлебом. Еда пахла так вкусно, что Элиза сразу почувствовала дикий голод.

– Доброе утро, – произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно любезней.

– И вовсе оно не доброе, – сразу осек он ее.

Глядя на темень за окном и снежную карусель, Элиза вынуждена была признать, что он прав.

И все-таки снегопад не мог продолжаться бесконечно, сказала она себе, взяла тарелку и положила в нее кашу из котелка, висящего над огнем.

– Есть масло или сахар? – спросила она, решив не смущаться.

– В шкафу.

Она чувствовала его взгляд на себе и не удивилась, услышав его слова:

– Я вижу, вы нашли платье, которое смогли надеть сами. Рад за вас, очень рад.

Элиза аккуратно поставила свою чашку на стол, хотя и очень хотела швырнуть ее в графа.

– Я благодарю вас, милорд, за помощь, которую вы мне оказали прошлой ночью, – сказала Элиза весьма лукаво. – Но я надеюсь, что моя служанка скоро поправится и приедет сюда. Или вернется ваша матушка вместе с горничными, которых она собиралась нанять.

– Никто не сможет ни приехать, ни уехать какое-то время, миссис, – ответил он, звучно отхлебнув глоток кофе. Элизе стало противно, и она отвернулась. – Все дороги занесло снегом, – добавил он, вытирая рот рукавом, и поднялся.

Он пошел к двери, и Элиза спросила:

– Если дороги занесло, то куда же вы направляетесь?

От неожиданности он просто молча уставился на нее. Было слышно, как в комнате тикают часы. Наконец он сказал:

– В хлев, с вашего высочайшего позволения. Надо подоить корову, собрать яйца, покормить животных. Вы могли бы и помочь. Буду счастлив.

Элиза тут же представила, как он всучит ей в руки лопату, и отрицательно мотнула головой. Он что-то буркнул недовольно и вышел.

Она подождала еще пару минут и открыла шкаф. Говоря, что она не умеет готовить, Элиза не обманывала. Ей с трудом удалось пожарить себе яичницу с беконом. Причем в тарелку попала скорлупа, а мясо подгорело и было совсем невкусным.

Правда, тосты у нее получились неплохие, а джем был великолепный, успокаивала себя Элиза, наливая в чашку кофе, заваренный графом.

И она подумала о том, какая ужасная жизнь, наверное, у прислуги. Представить только, что надо по три раза в день, а то и больше, готовить, не отходя от плиты. Надо жарить мясо, варить суп, взбивать пудинги, печь хлеб, торты и пирожные. А еще служанка должна таскать дрова и уголь, выливать грязную воду. И всегда улыбаться, делать реверансы и отвечать «да, мэм» или «слушаюсь, милорд». Как они все это выносят, удивлялась Элиза. Нет, она бы точно не вынесла.

Неожиданно заскрипели и пробили старые часы. В ужасе, потрясенная Элиза поставила чашку. Часы пробили шесть раз. Это что же, шесть часов? Шесть?!

Она посмотрела на часы и поняла, что слух ее не подводит. Было только шесть часов утра. Значит, он разбудил ее чуть ли не в пять?! Она была уверена, что никогда еще за всю свою жизнь не вставала так рано. Не удивительно, что за окном темно. И не удивительно, что она не чувствует себя отдохнувшей.

А целый длинный холодный скучный день был весь еще впереди. Она тяжело вздохнула.

Потом до нее дошел весь комизм ситуации, и Элиза улыбнулась. Вот бы рассказать Майлсу обо всем, что случилось с ней в этом доме. И о грубом неприветливом хозяине, и о том, как она сама стелила себе постель и даже готовила…

Но она знала, что никому не расскажет о том, как граф Даррин расстегивал ей платье! Никогда и никому она этого не скажет, даже Майлсу. Впрочем, и без того у нее получалась целая удивительная история, в которой Элиза играла роль настоящей героини, сумевшей выжить в трудных, почти экстремальных условиях. И хотя сейчас ничто в этой не закончившейся истории не казалось ей смешным, она была уверена, что с удовольствием посмеется после, когда все испытания останутся позади.

Думая так, она вытерла стол, убрала посуду, продукты и даже помыла несколько тарелок. Это было все, что она могла сделать для графа. Потому что надо было и руки свои поберечь.

Затем она поднялась в спальню, взяла оттуда книгу и вышивание, решив побыть на кухне, пока в комнате царит ледяной холод. Конечно, надо было принести наверх еще угля и попробовать растопить камин. Но ей не хотелось сейчас этим заниматься.

Прежде чем сесть удобно у камина на кухне, Элиза исследовала первый этаж. Она предпочитала, чтобы граф не видел, как она осматривает дом. Впрочем, исследовать было особенно нечего. Все комнаты, в которые заглядывала Элиза, были пустые, пыльные и без мебели. Явно, что граф и его мать жили в основном на кухне. В комнатах было очень холодно, а на окнах даже не было штор. И вообще все это очень странно, сказала себе Элиза.

К десяти часам она почувствовала такую усталость, будто целый день была на ногах, а не читала книгу, сидя у камина.

Граф по-прежнему отсутствовал, и она умирала от скуки. Элиза не привыкла оставаться одна, тем более в гостях. Обычно в гостях она развлекалась остроумными беседами или кто-то мог почитать вслух, пока она занималась вышиванием. Были прогулки, экскурсии, осмотры разных достопримечательностей. Там, куда она ездила в гости, были чудесные пейзажи, которые хотелось запечатлеть в карандашных рисунках, в пастелях, или в акварелях, а чаепития превращались в милые вчера, и она ждала их с нетерпением. И как же все было по-другому здесь!

Она снова вздохнула, отложила в сторону вышивание и попробовала читать книгу.

Граф вернулся в двенадцать часов, и она так обрадовалась ему, что чуть не запрыгала.

– На улице все еще идет снег, милорд? – спросила она, видя, что он и не думает с ней разговаривать.

– М-мг…

– Я слышала, как ветер выл все утро, и, по-моему, даже сильнее, чем вчера, – продолжала Элиза, не удовлетворяясь одними его междометиями.

Не обращая на нее внимания, граф достал из шкафа большой моток веревки. Сама не зная почему, Элиза забеспокоилась и спросила, для чего ему столько веревки.

– Становится опасно выходить из дома. Ничего не видно даже перед лицом. Я хочу протянуть веревку до хлева и через двор. Держась за нее, мы не потеряемся в пурге.

Элиза представила сразу, как она потерялась и бродит, спотыкаясь, по заснеженным болотам, а потом падает в конце концов, обессилев. Чтобы он не заметил, как она дрожит, Элиза поспешно скрестила руки на груди.

«И надо же было мне здесь очутиться в такую ужасную погоду, – думала она, – в этом старом холодном доме с мрачным и неприветливым хозяином, который называет себя графом!»

Но все-таки, напомнила она себе, он единственный живой человек в округе, и надо держаться к нему поближе, а то недолго и совсем одичать.