Но попадание в список приглашенных не избавляло гостей от тревог, не позволяло расслабиться. Адреналин по-прежнему бушевал в крови, ибо возникали новые причины для волнений. За каким столом тебя усадят? И с кем? Искренне веря в то, что хороший хозяин должен обходиться с гостями, как с малыми детьми, независимо от их возраста, Ливингстон поместил внушительных размеров классную доску с диаграммами, поясняющими, за какими столами и в каком порядке будут рассаживаться гости. Возле этого оракула, возвещающего чей-то триумф и чье-то поражение, триста самых именитых деятелей развлекательного бизнеса сгрудились, словно японские клерки в ожидании надземки. Ливингстон ожидал такого столпотворения и поэтому сделал доску огромной. Две недели заняло у него составление плана размещения гостей – четырнадцать дней, полных вдохновенного, напряженного труда. В результате были сглажены все острые углы. Франсиско надеялся, что и старая вражда не разгорится, и новые альянсы сцементируются на его празднике. Впрочем, он был не прочь сыграть роль не только миротворца, но и поджигателя. Он был достаточно стар и влиятелен, чтобы позволить себе это и не бояться последствий. Бывшие партнеры по сомнительным сделкам, закончившимся провалом. Противники в феодальных войнах олигархов, супруги, разочаровавшиеся друг в друге (слово, заменившее в Беверли-Хиллз термин «разведенные»), безжалостной волей Ливингстона сталкивались на поле сражения личных амбиций. С целью усугубить чувство оскорбленного достоинства у некоторых столы были бестактно пронумерованы от первого до тридцатого, и не надо было быть профессором математики, чтобы уяснить, кто выше по иерархии, а кто ниже. Роберт Хартфорд стоял поодаль, отдельно от взбудораженной толпы. Рука, чуть придерживающая его за локоть, служила веским доказательством того, что ему ни к чему суетиться. Первый помощник менеджера отеля, Мартин, сообщил ему:
– Ваше и мисс Кристины место за столом мистера Ливингстона. Если вы последуете за мной, я провожу вас туда.
Стол Ливингстона, под номером первым, размещался в центре у самой площадки для танцев, и, несмотря на то, что не существовало помоста и специального освещения, было очевидно, что этот стол и есть Первый. Ливингстон уже находился там, гордо возвышаясь над предназначенным ему стулом. Он приветствовал Роберта, сделав легкий приглашающий жест.
– Роберт, дружище, рад тому, что ты смог сюда выбраться. А это, должно быть, Кристина. Когда-то я качал тебя на коленках, дорогая. О, да это было так давно.
Роберт оглядел стол. Он не увидел именных карточек. Личности его соседей были пока окутаны тайной. В нормальной ситуации такое могло стать поводом для раздражения, но суть празднества, затеянного Ливингстоном, как раз состояла в том, что оно походило на беспроигрышную лотерею, где на каждый билет выпадал «Роллс-Ройс». И все-таки, кто они? Франсиско ничего не предпринимает просто так. Он явно приготовил для себя развлекательную программу, но какая роль отведена в ней ему? И если Франсиско собрался развлекаться, то почему не радоваться моменту и ему, ощущать снова вкус к жизни? Все чудесно, чудесен праздник, и сказочно прекрасно личико девушки по имени Паула, которое методично возникало в его воображении, стоило только ему подумать о ней.
– А вот и Барбра. Дорогая, ты выглядишь божественно.
Барбра Стрейзанд действительно выглядела богиней. Облаченная в наряд от Скази с желтыми бриллиантами, с высокой прической – творением Виктора Видаля, она, словно ангел, прервавший на время свой полет, грациозно опустилась на место справа от Ливингстона. Немало таланта потребовалось, чтобы не только стать суперзвездой, но и выглядеть таковой вне экрана.
– А вот и Дэвид! Присаживайся рядом с Барброй, старина. Вы, конечно, знакомы и, я уверен, оба знаете Роберта Хартфорда и его дочь Кристину. Дэвид Плутарх сделал себе состояние на том, что связал нас напрямую с небесами, запустив туда кучу спутников. Так или иначе, он наша звезда в области связи, что в некоторой степени связывает его и с Робертом, и с Барброй. Ха-ха, вышло складно, не так ли? Да! А, и ты здесь, дорогая! Вот оно, наше связующее звено, как я осмелюсь выразиться. Пожалуйста, вот место для тебя между мною и Робертом. Разреши, я тебя представлю. Кто еще не знаком с Каролин Киркегард?
Она нависала над столом, как джинн, выпущенный на волю из лампы Аладдина. На ней был смокинг, но он никак не напоминал мужской вечерний костюм. Изделие Донны Каран поражало чудовищной шириной плеч. Они и так были массивны, но модельерша еще больше подчеркнула их. Шелковая отделка изгибалась изящной линией, но великолепная задумка и мастерски сделанная работа оставались незамеченными, так как все внимание отвлекала на себя картина, которую они обрамляли. Каролин Киркегард была обнажена от могучей, как столб, шеи до пуговицы чуть ниже пупка. Громадные, плотные, как две дыни, груди были бесстыдно открыты на всеобщее обозрение. Контраст угольно-черного, облегающего фигуру, как гигантский презерватив, «наряда» и молочно-белого тела производил впечатление воистину незабываемое. Бедра, широко раздвинувшие фалды смокинга, походили на две колбы песочных часов невероятных размеров. Ресницы и брови, густые, как у Хемингуэя, были основательно подкрашены, а глубоко посаженные, бездонные глаза обведены ярко-лиловым, что, впрочем, как ни странно, создавало некую напряженную гармонию с кроваво-красными очертаниями ее губ. Несмотря на клоунское обилие грима на лице и комическую вычурность одеяния, от нее веяло чем-то угрожающим. Ее присутствие тревожило нервную систему. Над всем столом словно нависло радиоактивное облако.
Роберт невольно отшатнулся, но Ливингстон указал Каролин на место рядом с ним, и она, не церемонясь, согласно кивнула головой. Он, Роберт Хартфорд, когда-то безжалостно прервал кинематографическую карьеру этой женщины. Однако Каролин Киркегард, подобно птице Феникс, вышла невредимой из пламени, которое он с садистским удовольствием разжег, да еще обрела непонятную власть над людьми. После того как он демонстративно покинул ее идиотское представление, культ этой жуткой дамы все укреплялся, она набрала силу, но что она делает здесь? Какого дьявола она затесалась в компанию с Барброй Стрейзанд, Ливингстоном, Плутархом?
Его мысль вдруг застопорилась, когда он встретился взглядом с мужчиной, чьи глаза горели от страсти, словно неоновая реклама. Плутарх! Он смотрел на Каролин, как жертва колдовства смотрит на соблазнившую его чародейку. Был в его взгляде плотский голод и рабская преданность, смешанная с гордостью за то, что им владеет столь могущественное существо. Все стало ясно. Дэвид Плутарх и Каролин Киркегард стараниями дьявола сблизились, а это означало, что ей рукой подать до его миллионов, что его возможности, престиж, влияние – все теперь в ее распоряжении. Роберт тяжело вздохнул. Он обречен провести с ней в одной клетке ближайшие пару часов. И нет никакой возможности отсюда сбежать. Ливингстон никогда не простит ему, а то, что Роберт так жаждет заполучить в свои руки, уйдет от него навсегда. Распределением мест за столом занимался лично Ливингстон и часто проявлял при этом неоправданную жестокость, но все-таки почему Киркегард усадили рядом с Робертом? Знал ли Франсиско – а, впрочем, он знал все – историю взаимоотношений Роберта с Каролин. Если так, то что заставило его свести их вместе? Что за этим кроется?
– Я не уверен, Каролин, что вы не встречались с Барброй, но, вероятно, не знакомы с Робертом Хартфордом, потому что вы впервые в нашем тесном кружке. Мы должны поблагодарить Дэвида за счастье видеть Каролин среди нас.
В тоне его речи ощущалось удовлетворение, самодовольство фокусника, удивившего тех, кого уже трудно чем-нибудь удивить.
– Привет, Роберт, – произнесла Каролин.
Она опустила голову и уставилась на свой стул. Роберт чуть подвинул стул к ней привычным движением воспитанного мужчины. Мгновенно он осознал всю значимость своего поступка. Он проявил галантность к женщине, которая ненавидит его. Каким-то образом она «заставила» его сделать это. Первое очко за ней. Второго очка она не получит.
