О жестокости мира Паула успела узнать многое, знал, без сомнения, и Грэхем. Что-либо скрывать от него было невозможно, играть при нем роль наивной девчонки бесполезно. Она стыдилась сейчас за свое по-детски глупое отрицание того факта, что мечтает о новой встрече с Робертом Хартфордом. Но неужели ее и вправду заботит, какое впечатление она произвела на кинозвезду? Как она могла так поглупеть, опуститься в своих помыслах так низко?

Она, Паула, чьи братья сгорели заживо у нее на глазах. Легкомысленность ее поведения оскверняла священную память о погибших братьях. Ей хотелось поделиться с Грэхемом своим прошлым, объяснить ему все про себя, сделать его своим исповедником, советчиком, но разве у нее хватило бы решимости? О таком не говорят открыто, такое хоронят в тайниках памяти, прячут от посторонних.

Она беспомощно взмахнула руками.

– Иногда… мне не верится, что я попала сюда. Как это могло случиться… после всего, что со мной было.

– Я тебя понимаю, куколка… Я знаю.

Они оба знали. Это было знание, которым они обладали сообща. Они не могли говорить об этом, но оно их объединяло. Они как бы участвовали в заговоре тех, кому довелось испытать истинную нищету, не прикрытую косметическим глянцем.

Что, если чувства бедной миссис Кориарчи будут так глубоко уязвлены, а Тауэр рассорится вконец с миллионером, сделавшим состояние на порнофильмах? А если Тауэр совсем сопьется, закапризничает, уйдет на покой?.. Паула и Грэхем тогда останутся не у дел. Они не существуют без него, они – никто в глазах людей. Судьба в лице Тауэра вздернула их наверх случайно по его произволу на тоненькой ниточке и так и оставила висеть над пустотой. Случись что с Тауэром, и Паула и Грэхем могут наверняка распрощаться с надеждой вернуться в те места, где они побывали с ним.

Они не произнесли ни слова, но этого и не требовалось. В товариществе обреченных и проклятых, в котором они оба состояли, глаза выражали больше, чем мог выразить язык.

Секунду они простояли молча, наблюдая друг за другом, пока не рассеялся кошмар, навеянный воспоминаниями о прошлом.

Паула первой вышла из ступора, но улыбка у нее получилась бледной.

– Приступим к работе, Грэхем.

Он вздрогнул, очнулся. Ее улыбка вдруг засияла ярче.

– И давай представим, что это наша работа.

– С чего это Ливингстон дает бал, папуля?

Роберт непроизвольно дернулся. Слово «папуля» оказывало на него подобное воздействие потому, хотя он был отцом физически и юридически, но таковым никогда себя не представлял. Это и составляло проблемы в их отношениях с Кристиной. Он любил ее горячо, но по-своему, и его чувства к дочери отличались от нормальной родительской привязанности.

– Сколько Франсиско живет в этом городе, столько и устраивает балы… Они помогают выяснить, мертвец ли ты в социальном смысле или еще трепыхаешься. Некоторым людям это важно знать.

Роберт разглядывал себя в зеркало. Знаменитый ежегодный бал в «Сансет-отеле» в нынешнем году был задан на «черную тему», но его это нисколько не заботило. Все равно вечерний костюм был черный, такого же цвета галстук-бабочка и мягкие мокасины. Единственным добавлением к обычной одежде ради атмосферы «черного» бала являлась черная жилетка, та, которая осталась ему от отца.

Даже сейчас он словно воочию видел эту жилетку на спинке стула в гостиной какого-нибудь бунгало. Остальная одежда папаши валялась кучей на полу, а из соседней спальни доносились томные стенания, означавшие, что отец развлекает свою очередную пассию. Роберт не мог не улыбнуться при этом воспоминании. Он весь пошел в отца. Он никогда не вел себя как «правильный» папаша.

– Хочу представить тебе семейную реликвию, – решил развлечь дочь Роберт. – Жилетка твоего дедушки. Если я в детские годы видел ее на спинке стула, то сразу догадывался, что отец трудится в спальне.

– Потрясающе, папа! – Кристина подошла к отцу и уставилась в зеркало на свое отражение из-за его плеча. Их улыбки встретились и слились в одну.

– Ты отлично смотришься, Кристина. И платье просто потрясающее. Это Шанель?

– Благодарю за комплимент, папочка. Ты сам выглядишь на все сто. Но откуда ты знаешь про такие вещи, как Шанель?

– Это входит в мой бизнес, – сказал он серьезно, потом рассмеялся: – Нет, конечно. Но хотя я не слишком внимательный отец, все-таки счета оплачиваю я.

Здесь он был полностью прав. Их всех сыгранных им ролей к роли отца он был менее всего приспособлен. Большую часть жизни Кристина провела с матерью, и об этом периоде у Роберта не сохранилось никаких воспоминаний. Его брак со знаменитой актрисой не выдержал испытания славой, вернее, не устоял перед фактом, что его кассовый успех превысил ее наивысшие достижения. Такое в Голливуде считалось веским поводом для развода, после чего она удалилась на Восточное побережье, забрав малютку Кристину с собой.

Дочь вернулась уже почти взрослой в систему, где он был солнцем, а все другие небесные тела вращались вокруг него. И стала новой планетой с загадочной орбитой. Он оторвался от созерцания их отражений в зеркале, обернулся и обвил рукой гибкую талию дочери. Любовь переполняла их обоих. Ей хотелось родительской, отцовской любви, ему – подарить ей эту любовь, но оба не знали, как вести себя в такой ситуации. Эта сфера чувств была недоступна для них обоих.

Роберт прижал ее к себе покрепче, и тут же почувствовал некоторое неудобство. Груди ее, касаясь его груди, отвердели, тонкость ее стана, запах и жар ее тела возбуждали его. «Помилуй меня, боже! Что же я за чудовище! Почему я лишен элементарных чувств, заложенных в природу человека? У меня на уме только одно».

Любое его движение, малейший жест, взгляд, интонация одного-единственного произнесенного в присутствии женщины слова или короткого восклицания – все было наполнено сексом. Другие люди воспринимали юных девиц как детей, любовались ими, оберегали, окружали родительской заботой. Он же невольно видел свое, в его воображении каждая девочка несла в себе соблазн, глядя на них, он наслаждался, как садовод первыми завязями плодов. Он чувствовал за собой вину и мучился ею, но другой метод общения с женским полом, какой-то там дружбы, уважения, чисто деловых отношений был ему недоступен. Роберт очень желал сменить свою сущность, переделать психику, но это была бы даже не пластическая операция, а нечто иное, что нельзя купить за деньги.

Кто-то вежливо постучал в дверь.

– Кто там?

– Это я, Джой, сэр, с напитками, которые вы заказали.

– О'кей, Джой, подожди секунду.

Роберт шутливо шлепнул дочь по попке.

– Пойди поздоровайся с Джоем, дочка. Он будет очарован, увидев тебя.

– Как хочешь, папа. Я мигом.

Оставшись один, Роберт снова посмотрелся в зеркало. Собственное отражение приятно воздействовало на него. Тягостные мысли улетучились. Он изобразил несколько улыбок, и одна из них его удовлетворила. С такой улыбкой он и явится сегодня в банкетный зал «Сансет-отеля», владельцем которого вот-вот станет. Его звезда воссияет над величественным зданием. Папаша на том свете запляшет от радости.

С памятного ленча в Звездном зале все его мысли были заняты покупкой отеля. Поэтому он и согласился пойти на прием, устраиваемый Ливингстоном. Обычно он избегал подобных сборищ, однако сегодня был особый случай.

Не называя имен, Франсиско намекнул, что там будет некто под стать Роберту. Возможно, это был лишь хитро расставленный капкан в расчете на любопытство и тщеславие кинозвезды, но Роберт мог подозревать, что там он встретится с будущим соперником на торгах. Вернее всего, так оно и есть. Ливингстон ничего не предпринимает просто так. Какой-то конкурент? Возможно, султан Брунея, скупающий все подряд суперклассные отели, выставленные на продажу по всему миру. Есть еще с полдюжины кандидатур. Сверхбогатые дельцы, спекулирующие недвижимостью, или мультимиллионеры – «коренники», такие, как Перельман, Мерв Гриффин и Дональд Трамп, которые набрасываются на все, что уникально, престижно и дорого.