Ковалев выгнулся дугой и, собрав все силы, размашисто осенил себя крестом. Эх, грех комсомольцу креститься! От противоречия, взрывавшего фразу изнутри, Саша начал хохотать, вырывая запястья из вязких объятий тьмы, словно опешившей и несколько ослабевшей.

– Если бы они знали, что я еще и партийный! – Саша начал наносить удары в самую сердцевину яростного сгустка, но тьма раздвигалась, пропуская кулаки, и тут же сгущалась при обратном движении, не давая возможности замахнуться. Ковалев искал взглядом Ларису, но тьма не давала увидеть дальше носа. Саша рывком перевернулся на живот, спиной к атакующему демону, и резко ударил локтем назад, попав по чему-то твердому – раз, два, три. Наверное, по рогам попал. Теперь точно пощады не будет! Демон такого коварства не ожидал и взвыл. Саша ударил сильнее.

– Командир! Полегче! – орал бес голосом Мариса. Акцент был сильнее обычного; так было всегда, когда Эмсиса выбивало из колеи нечто особенное, нарушающее обыденный порядок вещей.

– Держи его, Ваня, я сейчас свет включу.

– Кого – держи? Я помогу, – рванулся Ковалев, но тьма вцепилась выше локтей и придавила спину чем-то твердым.

Щелкнул тумблер. Свет хлынул в глаза, привыкшие к темноте. Капитан зажмурился, с трудом повернул шею и посмотрел сквозь прищуренные веки. Лицо Мариса было покрыто копотью, но даже сквозь нее просвечивала необыкновенная бледность заряжающего.

– Товарищ капитан, это я, Марис.

– Марис, где мы?

– В танке, – латыш, похоже, пришел в себя, акцент исчез. – Ваня, отпускай.

Невидимые клещи разжались, и Александр вытянул руки вдоль тела, рывком перевернувшись на спину. Марис сидел, скрючившись, и держался за живот.

– Марис, тебя зацепило?

– Да, командир, твоим локтем, – заряжающий ухмылялся, но продолжал держаться за живот. – Здоров ты драться. Ваньке нос чуть не расплющил.

Глаза Ковалева привыкли к свету. Словно на фотобумаге начали проступать очертания орудийного прицела. Вместе с очертанием прицела вернулась и память о последних минутах боя. «Фердинанд»!!!

Ковалев прильнул к прицелу. Ничего не было видно, кроме белой мути. Похоже, прицел вышел из строя. Капитан на ощупь нашел и отодвинул задвижку люка, оглянувшись на заряжающего и механика. Иван вытирал разбитый нос тыльной стороной ладони, в то время, как Марис разгибался и сгибался в пояснице, успокаивая боль в отбитом командирскими локтями животе. Поймав взгляд Степаныча, танкисты юркнули по местам и доложили. Молчал один стрелок-водитель. Жив будет, даст бог.

Ковалев помедлил и открыл люк.

Вокруг все было подернуто густой белой дымкой, поднимавшейся от брони тридцатьчетверки, как если бы ее загнали с мороза в теплый ангар. Сквозь белый пар проступали разбитые туши немецких угловатых танков. Странная тишина оглушала Ковалева. Ему показалось, что он различает крики птиц и треск сучьев. Дымка таяла медленно, постепенно обнажая окрестности. Тени разбитых танков уплотнялись, приобретая объем и цвет скалистых отрогов, поросших кривыми деревцами и сиреневыми пятнами губчатого моха. Тридцатьчетверка находилась в неширокой лощине, зажатой между невысоких каменных нагромождений. Из людей никого не было. Ни наших, ни фашистов. Никого. На стволе сидела крупная ворона, встопорщив перья и превратившись в шар с клювом и когтями. Ворона посмотрела на Александра и снова втянула шею в теплую серую сферу, устало прикрывая глаза нижними веками.

Александр опустился внутрь башни и осторожно, стараясь не лязгнуть, опустил за собой крышку люка.

– Марис, что видишь?

– Молоко. Туман. Вот деревья какие-то. Странно, мы от леса далеко укатились.

– Ваня! Ты как? – Командир щелкнул тумблером. Толкать механика ногой не хотелось – Иван легко мог принять толчок за условный сигнал на случай отказа связи. Хватит уже недоразумений.

– Вроде бы цел! Нос почти в порядке, – отозвался в шлемофоне голос механика. Иван Акимыч Суворин изрядно гнусавил, и капитану стало неловко. – Витька еще не очухался. Я его в танк без сознания затащил.

– Сейчас я тебе помогу его на воздух вытащить! Марис, бери пулемет – и на броню. Прикроешь, – Ковалев откинул крышку люка и одним рывком вылез из башни. Ворона пожевала клювом и вытянула шею, разом опустив перья. Стало теплее.

Придерживаясь рукой за приваренную скобу, Александр осторожно спрыгнул с брони. Почва отозвалась легким пружинистым гулом в ступнях. Танк стоял в центре круга почерневшей земли, источающей резкий запах пороховой гари и солярки. За границами ровно очерченной окружности зеленела незнакомая трава с толстыми мясистыми стеблями.

Обойдя танк спереди, капитан остановился напротив люка механика-водителя. Крышка медленно поднялась, и из квадратного отверстия показалась закопченная физиономия Суворина с распухшим носом.

– Что за хреновина? – Механик озирался, очумело выпучив глаза. – Марис, что скажешь?

– Что говорить-то? – Марис уже сидел на башне с пулеметом, внимательно оглядывая скалы и небольшой лесок в лощине. – Там видно будет.

– Ваня, давай Витьку вытаскивать. – Ковалев в нетерпении огляделся.

– Один момент! – Голова механика скрылась в танке.

Вдвоем они аккуратно, в четыре руки вытащили товарища на свежий воздух. Голова раненого безвольно моталась из стороны в сторону, как у сломанной куклы. Они положили тело на землю и осторожно перевернули на спину.

– Это не Виктор! – в крайнем изумлении выдохнул капитан.

– Вижу, – автоматически ответил механик Суворин, отступив на шаг.

– Вижу! – передразнил командир. Щеточки усов Ковалева начали топорщиться. Обычно сдержанный и невозмутимый, он прилично разозлился. – Я тоже вижу! Давай пакет и займись водой!

Вместо Виктора перед танком лежал незнакомый танкист с перебинтованной шеей и грязным светло-золотистым чубом. В горячке боя Суворин нашел и притащил в танк другого.

– Найдем Чаликова, он тебя точно прибьет. А я ему помогу! – распалялся Ковалев.

– Прибьет, – понуро согласился механик, готовый провалиться сквозь землю от стыда и принять кару. Казалось, что он вот-вот расплачется.

– Что там? – не сводя глаз с окрестностей, поинтересовался Марис.

– Это не он, – буркнул Суворин, поливая из фляги лицо раненого. Ковалев раскладывал на броне содержимое санитарной сумки.

– Что? – переспросил Марис сверху.

– Это не Виктор! – рявкнул Ковалев, отыскав перевязочный пакет и зашвыривая сумку в водительский люк. – Не Виктор!

Незнакомец вздрогнул и открыл глаза. На свежем воздухе он быстро приходил в себя. Он отстранил руки Суворина, затем попытался приподняться, опершись на локоть. На нем был черный танковый комбинезон, порванный на рукаве и со свежей подпалиной на штанине. Один из двух больших нагрудных карманов был надорван и свисал треугольным флажком. К поясному ремню была пристегнута трофейная кобура. Танкисты любили при случае щегольнуть или обменяться трофейным оружием. Сам Ковалев не одобрял этого, предпочитая штатный «ТТ», но своим орлам хвастать друг перед другом «вальтерами» или «маузерами» не запрещал. У этого же красавца-блондина был «парабеллум».

– Вик-тор, – отчетливо проговорил раненый и закрыл глаза. – Виктор.

– Смотри ты, тезка, – ухмыльнулся Суворин.

– Да, Иван Акимыч, и прическа, и тезка, и ростом такой же. Знаешь, я бы тоже ошибся запросто. Но от Витьки тебе будет на орехи! – Ковалев развеселился и даже покрутил головой.

Когда финкой срезали почерневшую повязку, обнаружили хорошо заживающий свежий шрам от операции. Скорее всего, новый Виктор был сильно контужен. Ковалев снял шлемофон и осторожно подложил раненому под голову, чтобы тому было удобнее лежать.

Ворона, безмятежно чистившая клюв на пушке, вдруг сорвалась с места и с отчаянным хлопаньем крыльев улетела. Танкисты вздрогнули. Марис присвистнул и приложил палец к губам, показывая в сторону опушки леса. Там плакал маленький ребенок. Плач доносился со стороны зеленовато-коричневого валуна, почти скрытого кустами.