Наконец впереди забрезжил бледный рассвет; все больше замедляя свой полет, корабль возвращался в день. Теперь он уже не мог оторваться ни от Солнца, ни от Сатурна, но скорость его была еще достаточно велика, чтобы отлететь на три миллиона километров и коснуться орбиты Япета. «Дискавери» вновь устремился через орбиты всех внутренних лун, теперь уже в обратном направлении. Четырнадцать дней должен был продолжаться путь до Япета. Впереди одна за другой лежали орбиты Януса, Мимаса, Энцелада, Тефии, Диона, Реи, Титана, Гипериона — миров, что носили имена богов и богинь, забытых только вчера, если мерить время космическими масштабами.

А за ними — Япет, и «Дискавери» непременно надо с ним сблизиться. Если это не удастся, корабль ляжет на обратную ветвь орбиты и начнет без конца отсчитывать виток за витком, по двадцать восемь дней каждый. На вторую встречу с Япетом надеяться нечего. На следующем обороте Япет будет далеко — почти за Сатурном. Правда, корабль и луна еще сблизятся, но в таком отдаленном будущем, что Боумен знал — быть свидетелем этой встречи ему уже не доведется.

Когда Боумен впервые увидел Япет, странный сверкающий эллипс был частично в тени и его освещало только слабое сияние Сатурна. Теперь же эта луна, плавно свершая свой семидесятидевятидневный путь по орбите, повернулась эллипсом навстречу Солнцу.

И по мере того как «Дискавери» понемногу замедлял свой полет, неминуемая встреча приближалась, а эллипс все рос и рос в поле зрения телескопа, Боуменом все сильнее овладевала одна неотвязная мысль. Он ни разу не упомянул о ней в своих передачах, вернее в ежедневных докладах Центру управления, — чего доброго, там подумают, что он уже страдает галлюцинациями.

Боумен и сам начинал этого опасаться. Ведь он был почти убежден, что яркий эллипс, так резко выделяющийся на темной поверхности Япета, — это какой — то огромный пустой глаз, пристально следящий за его приближением. Да, именно глаз, хотя и без зрачка, весь белый, без единой отметины.

Только когда до Япета оставалось всего восемьдесят тысяч километров и он стал вдвое больше знакомой земной Луны, какой ее привык видеть человек, Боумен заметил крохотное черное пятнышко точно посредине эллипса. Но разглядывать его было некогда — наступили минуты завершающего маневрирования.

В последний раз главный двигатель «Дискавери» изверг дремавшую в нем энергию. В последний раз пробушевала среди лун Сатурна огненная ярость гибнущих атомов. Отдаленный свист дюз и возросшая тяга двигателя принесли Дэвиду Боумену чувство гордости — и печаль. Превосходные машины выполнили свою задачу безупречно. Они доставили корабль с Земли к Юпитеру, а затем к Сатурну, и вот они работают в последний раз. Сейчас опустеют до дна топливные баки «Дискавери», и он станет таким же безвольным и пассивным, как любая комета или астероид, таким же бессильным пленником тяготения. Даже когда через несколько лет прилетит на выручку другой корабль, «Дискавери» не станут заправлять топливом, чтобы он мог вернуться на Землю, — это было бы слишком расточительной затеей. Ему суждено остаться здесь, на орбите вокруг Япета, вечным памятником начального этапа исследования планет. Тысячи километров таяли одна за другой, вот уже счет пошел на сотни, и стрелки топливомеров быстро приближались к нулю. У пульта управления Боумен тревожно поглядывал то на ситуационный экран, то на самодельные номограммы, построенные им для ускоренных расчетов по истинному масштабу времени. Если, уцелев в стольких испытаниях, он сейчас не сумеет сблизиться с Япетом из-за нехватки нескольких килограммов топлива, это будет страшным поражением. Тяга прекратилась, свист реактивных струй главного двигателя смолк, и только верные движки продолжали еле ощутимыми толчками направлять «Дискавери» на орбиту. Теперь огромный полумесяц Япета заслонил собой весь кругозор. До сих пор Боумену он представлялся маленьким небесным камешком, да таким он и был в действительности по сравнению с миром, вокруг которого обращался. Но сейчас, когда Япет устрашающе навис над кораблем, он казался огромным — словно некий космический молот, занесенный над «Дискавери», он грозил размять его как скорлупку. «Дискавери» приближался в Япету так медленно, что движение почти не ощущалось и нельзя было заметить тот миг, когда произошла неуловимая перемена и космическое тело вдруг стало ландшафтом в каких — нибудь восьмидесяти километрах под кораблем. Надежные верньеры дали последние подправляющие толчки и смолкли навсегда. Корабль вышел на свою последнюю орбиту: время оборота — три часа, скорость — всего тысяча триста километров в час. Большей скорости в этом слабом гравитационном поле не требовалось. «Дискавери» стал спутником спутника.

— Опять выхожу на дневную сторону, она точно такая, как я описал на прошлом витке. Похоже, что на этом шарике только два вида поверхностных пород. Черная поверхность вроде древесного угля, и строение почти такое же, насколько могу разглядеть в телескоп. Напоминает подгоревший сухарик.

А с белым плато никак не могу разобраться. Границы очерчены чрезвычайно резко. Оно совсем гладкое, ни щербинки не видно. Может быть, это даже жидкость — поверхность как будто плоская. Не знаю, что вы разглядели на видеограммах, которые я передал, попробуйте вообразить себе замерзшее море молока — будет самое точное представление… Может, это какой — то тяжелый газ… впрочем, нет, пожалуй, это исключается. Иногда мне кажется, что белая поверхность движется, очень — очень медленно, но утверждать не могу… Я снова над белым плато, на третьем витке. На этот раз надеюсь пролететь поближе к черной отметине посередине, я ее заметил, еще когда подлетал к Япету. Если мои расчеты верны, я пройду километрах в восьмидесяти от… пока не знаю, как назвать эту штуку… Да — да, уже вижу, там, где и ожидал. Она показывается из-за горизонта, а сзади нее виден Сатурн, в том же секторе неба… Секунду, сейчас посмотрю в телескоп…

Ого! Да это похоже на какое — то здание! Совершенно черное, трудно даже разглядеть… Никаких окон, ничего! Просто гладкая вертикальная плита — огромная, наверно километра полтора высотой, иначе ее не увидать бы с такого расстояния. На что она похожа?.. Господи, конечно же! Точь — в — точь как та глыба, которую вы нашли на Луне! Это же просто старший брат лунного монолита!

Назовем это «Звездные врата».

Три миллиона лет назад они были воздвигнуты на Япете и с тех пор обращались вместе с ним вокруг Сатурна, дожидаясь решающего часа, который мог и не настать никогда. При их создании один из спутников Сатурна был разрушен, и обломки творения все еще опоясывают эту планету вращающимися кольцами.

И вот долгому ожиданию пришел конец. В другом, совсем другом мире народился разум и начал рваться из своей планетной колыбели. Наступал решающий час древнего эксперимента.

Те, кто положил начало этому эксперименту в давние, незапамятные времена, не были людьми и ничуть не походили на людей. Но они были из плоти и крови и, вглядываясь в глубины космоса, испытывали священный трепет, и изумление, и чувство одиночества. И овладев, наконец, силами природы, они полетели к звездам.

В своих странствиях они встретили жизнь во множестве проявлений и наблюдали работу эволюции в тысяче миров. Они видели, как часто первые слабые искорки разума, едва народившись, гасли в космической ночи. Во всей Галактике не нашли они ничего более драгоценного, чем Разум, и потому стали повсюду помогать его зарождению. Они стали пахарями звездных полей, они сеяли и порой собирали урожай. А иногда им приходилось безжалостно выпалывать сорняки. Когда их разведывательный корабль после путешествия, длившегося тысячу лет, достиг Солнечной системы, огромные динозавры давно уже вымерли. Он промчался мимо оледенелых внешних планет, помедлил немного над пустынями умирающего Марса и направился к Земле. Исследователи увидели внизу, под кораблем, мир, где жизнь била ключом. Долгие годы они изучали, собирали, систематизировали. Узнав все, что можно было узнать, они начали перестраивать. Они вмешались в судьбу многих видов на суше и на море. Но раньше чем через миллион лет они не могли узнать, какой из их опытов окажется удачным.