-Старые раны болят похуже новых, - сказала она без удивления.

-Откуда тебе знать?

-Знаю.

Он снова отвёл взгляд.

-Ты прячешь глаза каждый раз, когда хочешь солгать себе.

Он покачал головой:

-Нет. Каждый раз, когда пытаюсь найти правду. Для себя.

Она подумала:

-Наверно.

Он повернул голову и взглянул на неё. Тоже задумчиво.

-Всё это достаточно сложно, - сказал он. – Сложно, мерзко и невероятно больно. И вряд ли ты меня поймёшь. Ты когда-нибудь входила в стан побеждённых? Нет, я сейчас говорю не о проигранной войне. Не о том, где был Палпатин, пока не сумел захватить власть. Я говорю о внутреннем поражении. Когда сдаёшься, убеждая себя, что сдача – это хитрость, которая поможет собрать силы для дальнейшего боя. Но проходит год, пять лет, десять, двадцать лет – и ничего. Потому что уже не хочешь бороться. И то, что принял якобы насильно, становится частью тебя. Я очень хотел жить, знаешь, - сказал он с застывшей кривой усмешкой. – Я невероятно хотел жить. Что ты знаешь о тех, кого победили. Ты никогда не была среди нас. Ты – и твой мастер .

-Никогда, - эхом отозвалась Рина.

Он вздрогнул снова, но слово окончательно прорвало нанос. Он набрал воздух в лёгкие, чтобы начать говорить – столкнулся с тёмными глазами. Что-то в них было. Что-то, из-за чего он выпустил воздух, так ничего и не сказав.

-Жить, - произнесла Рина. – Ты очень хотел жить. Как?

-Хоть как-то… чёрт.

-Нет, говори.

Он в который раз за бесконечную встречу взглянул ей в глаза.

-Я был очень молод… юн, - он усмехнулся книжному слову, - горяч, честолюбив. Мальчишка с горячей головой. Изначально. Был бы не в Храме – дрался б направо и налево, отстаивал себя, руководил. Я ведь был очень сильный. В смысле форсы. Талантливый, сильный. Безбашенный. Взрывной. Только… в Ордене было в почёте смирение…

Он вдруг развернулся, замолчав. Раздался смех. Его собственный, каркающий. Яростный, сухой.

-Любая сила должна смириться перед Великой, - быстро сказал он. – Желание бить, желание быть лучшим… вожаком… выбито из меня ещё в четыре года. Но остались явления… остаточные… конечно, я умом был предан… идеалам храма… но почему-то всё время в учебных поединках пытался только победить, дать фору и всё равно победить, а если не удавалось – то взять реванш в тёмных коридорах, но на самом деле я просто хотел стать суперрыцарем, а в Храме нельзя было быть супер, в Храме ты – только рыцарь, подчинённый и послушный, потому что… Мечта о крутой взрослости обычного мальчишки просто переродилась. Но нельзя было мечтать о собственной силе…

Он сглотнул обрывок слов – и развернулся к ней:

-Ты это хотела услышать? Ты потому так со мной говорила?

-Да.

Он вытаращил глаза. А в следующую секунду ему стало невероятно легко. С нею.

-Ты что, никогда не врёшь?

-Вру, - она улыбнулась. – Когда надо – так вру, что все верят.

Он рассмеялся:

-Даже в этом признании ты до отвращения откровенна.

Она кивнула, продолжая улыбаться.

-Ну вот, - сказал Кеноби. – По сути и всё. Сильного и нужного им мальчишку Храм поставил перед выбором: или высылка в сельхозкорпус, что означало конец любого обучения Силе и неполноценное существование на полутюремных условиях до конца жизни среди прочей отбраковки. Или добровольное согласие на слом. Добровольная помощь в уничтожении части себя. Той, которая была опасна. И я испугался, - просто сказал он. – Я выбрал слом. Ради…

Он замолчал. Звенела тишина.

-Что со мной? – сказал Кеноби. – Я… мне так легко.

-Кажется, я отрезала нас от Силы, - усмехнулась Рина. – Мастер мне это сказал – и похоже, он прав.

-От Силы? Но…

-От Великой, - сказала Рина. – Пришлось. В тебя через канал с ней вливалось слишком большая энергия. Которая толкала тебя на то, чтобы меня прикончить. А, как я тебе уже говорила, моя сущность очень не любит, когда её убивают.

-Но… - сбитый с толку, он прислушался. Попытался ощутить, почувствовать…

-Но я не оглох, - сказал он с нарастающим удивлением (смешанным с недоверием). – Хотя чувствую себя как-то странно.

-Куай-Гон был сильно харизматической личностью? – спросила Рина вдруг.

-Он был… - Оби-Ван запнулся. Не было слов, чтобы объяснить, что за аура всегда была вокруг его учителя. Тёплый золотистый покров… внезапно, в секунду ужаса, покров был разодран в клочья, и оттуда, неприкрытый ничем, в него упёрся холодный, рассудочный взгляд. Тот особый холод, который на самом деле есть загнанная вглубь…

-Дрянь, - плюнул он в неё, отшатнувшись.

-Я? – Рина улыбалась. – Потому, что перерезала пуповину источнику иллюзий? Потому что нет больше никакой ауры, прикрывающей от тебя реальный мир? Да. Это ужасно. Как я только посмела.

Он взглянул в её глаза. В них был хохот. Хохот. Издёвка. Пламя. Которое сжигало – всё.

На орбите.

На экранах и в иллюминаторе плыл бок зелёной планеты. Густо зелёной, с прожилками коричневых горных массивов, белых шапок льда на полюсах. Даже водное пространство имело скорей зелёный цвет. Эрикэн смотрел на эту панораму и задумчиво улыбался. Зелёное на чёрном в раскалённом свете лохматой звезды. Красиво, чёрт подери.

Мотма отбыла на планету надолго и всерьёз. Насколько он понял, минимум на неделю. Планета хорошо охраняется и безопасна. Мотме надоел корабль. Ей надоели также орды джедаев под боком. Надоели – и прекрасно. Кроме как на этом корабле, одарённых больше не было. И как только высокое начальство отбыло, он тут же начал действовать. Предварительная подготовка началась ещё в гипере. Оповестить всех, кого нужно. Затем дождаться момента. Когда выйдут из гиперпространства, и когда покинут корабль. А затем начать действовать.