– Пусть… – шепнул Димка. Глаза его стали упрямыми. – Тогда вы… вы просто придумайте, что мне сказать. Чтобы была клятва. Вы ведь можете. Вы до войны книги писали. Я узнал…
– Хорошо, – и надсотник вдруг вырос и построжал. – Я придумаю клятву. Повторяй за мной. Я, Дмитрий Медведев…
– Я, Дмитрий Медведев… – отозвался мальчишка, вытянувшись с прижатыми к бедрам кулаками.
– …вступая в ряды пионерской организации России…
– …вступая в ряды пионерской организации России…
– …и осознавая взятый на себя долг…
– …и осознавая взятый на себя долг…
– …торжественно клянусь…
– …торжественно клянусь… – мальчишка коротко выдохнул.
– …быть верным Родине, мужественным и честным… – звучал мужской голос.
– …быть верным Родине, мужественным и честным… – повторял голос мальчишки.
– …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира…
– …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира…
– …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине…
– …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине…
– …а если понадобится – отдать за нее свою жизнь.
– …а если понадобится… – мальчишка на миг запнулся, но договорил твердо: – …отдать за нее свою жизнь.
– Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть.
– Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть.
Надсотник повязал галстук на шею Димке. Побитые, перепачканные гарью пальцы мужчины сделали «пионерский» узел автоматически, заученно, и он невольно улыбнулся.
– Почему вы улыбаетесь? – строго спросил, поднимая голову, Димка.
– Узел, – сказал Верещагин. – Я научу тебя, как его правильно завязывать.
* * *
Он успел уснуть снова, но сон опять нарушили. Зевающий Земцов привел какую-то немолодую женщину, явно не знавшую, как себя вести, и старика – вполне бодрого, подтянутого.
– К тебе, – сообщил Сергей, уходя досыпать.
– Садитесь, – предложил Верещагин. – Хотите чаю?
– Спасибо, – поблагодарил старик, подождал, пока сядет его спутница, но дальше говорила именно она:
– Видите ли… я была директором этой школы. Станислав Степанович, – старик кивнул, – ветеран войны, он работал консьержем в одном доме… – Женщина откашлялась. – Вам не кажется, что это неправильно, происходящее сейчас? – Увидев, что Верещагин иронично улыбнулся, женщина поправилась: – Я конкретно о ситуации с гражданским населением. Дети не учатся…
– Это даже не главное, – перебил ее, извинившись взглядом, Станислав Степанович. – Я вот присмотрелся… вы воюете очень храбро, что говорить. Я не ожидал, что мы еще можем так воевать… – В голосе старика прозвучала гордость, он кашлянул и продолжил: – Но вы воюете как бы сами по себе, понимаете? А ведь люди готовы помогать. Я со многими говорил, не только с пожилыми… И у многих есть навыки – например, можно делать мины, чинить форму, да мало ли что? Есть врачи, есть медсестры, повара… Кроме того, гражданских надо отселить поближе к морю, это нетрудно…
Верещагин придвинул к себе блокнот и открыл его.
– Я писал докладную о чем-то подобном генерал-лейтенанту Ромашову, – медленно сказал он. – Но в общих чертах… А теперь давайте с вами поговорим подробно. И начнем – извините, Станислав Степанович! – все-таки с детей.
– Олег! – рассерженный Земцов вошел в комнату. – Извините… Что к тебе за делегации?! Эти пришли, которые… – он покосился на женщину. – Выйди.
– Я сейчас, – кивнул Верещагин, поднимаясь.
В коридоре переминались с ноги на ногу Влад и Пашка – друзья Димки. Пашка угрюмо молчал. Влад, глядя на офицера, сказал:
– Вообще-то это охренеть нечестно.
– Это ты о чем? – спокойно спросил Верещагин, мысленно посмеиваясь и не веря происходящему.
– А о том. Ходили вместе, и вообще вместе… А тут он приходит, гордый, как будто его орденом Сутулова наградили, с закруткой на спине…
– Погоди, – оборвал его Пашка. Звонким от обиды голосом сказал: – Мы что, выходит, недостойны?
– А зачем вам это надо? – спросил Верещагин, про себя подумав: ни разу ни он, ни мальчишки не сказали, о чем идет речь – и так понимают…
– Значит – надо, – упрямо ответил не Пашка – Влад. – Так что, нам валить? Правда, недостойны?
– Несите галстуки, – сказал наконец надсотник. – Нет, постойте. Утром. Через три часа. Во-первых, у меня дело. А во-вторых, чтобы вы подумали. Попросите Димку. Пусть почитает вам, как мальчишек на таких вот галстуках вешали. И, если не передумаете – через три часа у меня…
… – Извините, – сказал надсотник, садясь к столу и придвигая к себе блокнот. – Ну что ж. Давайте вместе составлять проект – как жить дальше. Воевать будем мы. А вот жить придется вместе…
Суд горящей земли
Ливень обрушился на Воронеж утром. Такой, какого еще не было за весь месяц осады – тропически-бурный, теплый, мгновенно наполнивший все канавы, все взревевшие трубы, все бетонные желоба, проложенные к водохранилищу с улиц обоих берегов.
Там, где набережная Буденного утыкается в пригородный лес, из развалин большого дома выскочили и с хохотом, криками стали носиться по лужам не меньше двадцати мальчишек и девчонок лет семи-десяти. Они прыгали по воде, что-то кричали, поднимали руки и смеющиеся лица к небу, гонялись друг за другом и даже падали в теплые, вспененные сотнями пузырей лужи, играли в салки вокруг трех выжженных, давно остывших «Кугуаров» с развороченными жуткими дырами в корпусах.
В десяти шагах от них, в широком бетонном желобе водоотвода, грудой лежали больше ста тел в черной форме – те, кто был убит ополченцами и казаками во время вчерашней попытки пройти набережной к ВоГРЭСовскому мосту, те, кто сдался в плен и был убит чуть позже.
Они лежали мертво и неподвижно – наемники знаменитых сетевых кондотьеров ХХI века – «Blackwaters», «Beni Tal», «Close quarters protection association», «Defence systems limited», «Military professional resources incorporated», «Saladin security», «Vantage systems», «Grey areas international», «Dynocorp», «Rubicon international», «Sayeret group», «Global studies group incorporated», польстившиеся, подобно своим предкам, на щедрую добычу, они получили не ее, а – как те же предки четыреста и двести лет назад – свинец в живот; не пять тысяч пятьсот «зелени» в месяц, а нелепую и ненужную им смерть непонятно за что.
Они грудой лежали в водоотводе, и бурлящий поток шевелил их, придавая телам некое подобие жизни – жизни, которой они, молодые и сильные, обученные и уверенные в себе, не сумели распорядиться, и теплый ливень колотил по драной черной форме, по запрокинутым к небу лицам, по толстой зеленой пачке, втиснутой в чей-то оскаленный рот, по надписи, вырезанной на чьем-то белом лбу ножом и уже почерневшей:
ЗА ЧЕМ ПРИДЕШЬ – ТО И НАЙДЕШЬ!
Наверху, над водоотводом, смеялись и шлепали по лужам дети.
* * *
Еще два месяца назад их не пустили бы сюда на порог – не то что в подвалы, в святая святых воронежского офиса ведущей энергокомпании РФ. Но те времена давно прошли, не было возле выбитых дверей охраны, да и самого офиса не было на две трети высоты, а его хозяин, по слухам, то ли сидел в американской тюрьме (где из него вышибали номера счетов), то ли был убит во время бомбежки Москвы, то ли растерзан толпой беженцев в Шереметьево около своего самолета… Единственное, что о нем напоминало, – большой цветной портрет, в котором торчали два дротика от «дартс», финский нож и который пересекала безграмотная надпись:
РЖАВЫЙ ТОЛЕГ
Грохот канонады сюда почти не доносился. Пожалуй, подвалы офиса могли бы выдержать прямое попадание «Томагавка», а уж от обычных обстрелов представляли собой вполне надежную защиту. Четыре бензиновые лампы с мощными рефлекторами, направленными в разные стороны, стояли в центре круглого стола, за которым когда-то заседал совет директоров – «в прошлой жизни», как сейчас любили говорить. В данный момент за ним заседал совет председателей пионерских отрядов города Воронежа – в помещении, специально выделенном генерал-лейтенантом Ромашовым под координационный центр организации. На стене висела здоровенная карта города.
