Ветер бил им в лицо, и Люси старалась перекричать его:
– Эй, здорово, что я встретила тебя сама. Поедем пообедаем вместе. Я бы выпила чего-нибудь. Отметим, кстати, твое прибытие в город. Ты что-нибудь слышала о кафе «Хард-рок»? Можем туда податься.
– Я бывала в одном таком в Лондоне. Даже когда шел снег, у входа вечно толпилась очередь.
– Да, это Питер Мортон основал его там. Потом, когда они приехали сюда, они с партнером расстались, поделив Америку пополам, Питер получил запад, а его партнер – восток. Нет, правда, это отличное местечко, весело, прекрасно кормят, к тому же я люблю, чтобы во время обеда играла музыка.
Они припарковались в Беверли-центре и миновали длинный хвост юнцов у входа в «Хард-рок». При входе Люси помахала пластиковой, платинового цвета карточкой, вроде кредитной; такие карточки Питер Мортон рассылал самым знатным посетителям кафе.
– Тебе эта карточка позволяет миновать очередь? – Джейн не привыкла к подобного рода вещам. В Англии очередь была священна. Ты стоял в очереди, даже если имел все права не стоять в ней, а пролезть без очереди было столь вопиющим преступлением, что приравнивалось к оскорблению королевской фамилии или к попытке завести беседу не о погоде с попутчиком в поезде.
– Так точно, солнышко. Свободный вход, в любое время дня и ночи. Без этого сюда можно и не пытаться пролезть.
– А другие не возражают?
– С чего бы вдруг? Им нужно напрячь мозги, поработать немножко больше и постараться заполучить собственную. Это же Лос-Анджелес, лапочка. Здесь никто не рождается , сюда приезжают потому, что хотят быть именно здесь, а правила им известны. Как только ты достигаешь чего-то, ты получаешь награду – и какого дьявола кто-то начнет возражать?
Джейн попыталась обдумать это. Своего рода кастовая система, но с подвижными границами внутри классов. В Англии люди из очереди взбунтовались бы, потому что, сколько бы они ни работали, им никогда не удалось бы достигнуть уровня пластиковой карточки. Это бы составило предмет классовой зависти, вот почему те, «кто имеет», всегда подчеркнуто избегали демонстрации своего статуса «имеющих» перед теми, кто «не имеет». Она могла бы догадаться, что ей еще многое придется узнать об Америке.
Кафе было переполнено. Зал, стилизованный в духе шестидесятых годов, переходящих в поздние пятидесятые, был оформлен во всеамериканском вкусе; флаги университетов счастливо соседствовали с достопримечательностями рок-н-ролла, столы были покрыты клетчатыми скатертями, официантки, одновременно строгие и предупредительные, казались почти очаровательными в своих тугих, напоминающих наряд медсестер униформах, а все вместе подавалось под обильным соусом непрерывной, «всегда-недостаточно-громкой» рок-музыки.
Люси тяжело плюхнулась на табурет у стола на возвышении и взяла меню у бойкой официантки.
– Боже! – воскликнула она бесцеремонно. – Здешние цыпочки навевают мне мысли о больнице. Никогда не знаю, что попросить – ребрышки или смерить давление. Принеси-ка лучше парочку коктейлей. «Кровавая Мэри», думаю, будет соответствовать духу операционной.
На столе в рамочке висела подобострастная телеграмма Джона Леннона, просившего прощения у какого-то ливерпульского обывателя давно прошедших времен за какой-то стершийся из памяти проступок. Рядом была заключена в пластик пара потрепанных тапочек из черного вельвета со стоптанными задниками, леопардовые нашлепки на них съела моль; помещенный рядом плакатик сообщал, что «Сэр» Боб Джелдоф носил их каждый день во время путешествия по Эфиопии, где он терпел голод и иные мучения.
Люси подозрительно оглядела тапки:
– Надеюсь, эта пластиковая коробка воздухонепроницаема.
Джейн между тем вертела головой. Здесь была в основном молодежь, одетая самым причудливым образом. Девчонки-панки, сидящие за столиком по соседству, были затянуты в клеенчатые мини-юбочки и черные пластиковые дождевики, обвешаны всякой символикой. Поодаль восседало общество юнцов, все, как один, в ослепительно белых рубашках, тугих узких галстуках и дорогих, из мягкой кожи, пиджаках – все они были выряжены под Джона Белуши, что свидетельствовало о том, что они ублажают себя кока-колой или одной на всех бутылочкой вина. Сам Питер Мортон перекусывал на ходу со своим, по всей видимости, партнером по бизнесу, разогретым после партии в теннис, образцовым Фредом Перри. Здесь сидели девушки из Беверли-Хиллз – постарше ее, белокурые и прекрасные, в шелковых блузках с широкими плечами от И. Мэгнин, в приталенных блейзерах от Ив-Сен Лорана, в неизменных «левисах» с бритвенно острыми складками; здесь были одевающиеся у Ральфа Лорена студенты-приготовишки; достойные граждане и преуспевающие бизнесмены, зыркающие по сторонам и выискивающие несовершеннолетних красоток; чудак-поклонник Черрути и фанат Армани; да еще стайка юных папиных дочек со спутанными волосами, ярко накрашенными розовыми губками. Большинство из них в одежке из тех самых шестидесятых, в коротких платьях-»мешках», возможно, с ярлыками «Биба», «Базара», «Топджиера» или «Каунтдауна», если их папаши и впрямь были птицами высокого полета.
Одно было несомненным. Каждый здесь из кожи вон лез, чтобы как-то самовыразиться. И никого, похоже, не волновало – или они просто не замечали этого, – что все уже давным-давно было сказано.
Люси жадно припала к бокалу.
– Надо бы влить «Кровавой Мэри» в мои артерии, – пробормотала она, втягивая в себя кроваво-красную жидкость. – А этот для тебя, солнышко. Добро пожаловать в мой город.
Она вскинула глаза, блеснувшие над краем бокала. Алчные, настойчивые, страстно заинтересованные.
– Итак, Джейн Каммин, что же нам теперь с тобой делать? – В ее устах это звучало так, будто Джейн была каким-то чудесным подарком, невероятно дорогим и неописуемо прекрасным, но которому трудно было найти немедленное применение. – Ну, для начала тебе нужно где-нибудь остановиться, и это-то всего проще, потому что у меня есть подходящая пустующая комната, и она в твоем распоряжении. Это в районе Мелроуза, рядом с моей студией.
Джейн пыталась протестовать, но это получилось у нее не очень убедительно. Люси Мастерсон казалась страшно довольной. Так что одиночество вряд ли станет проблемой.
