Джейн вся дрожала от справедливого гнева, но и удивлена была тоже. Что же должно было случиться, чтобы Джули оказалась способна на такое?

Голос Джули модулировал в полном актерском диапазоне – после эмоционального взрыва это был обращенный внутрь себя доверительный монолог. Тихий, с медленно падающими словами, взволнованный, ее голос трепетал от искренности.

– Боже, как я его любила. Ты не можешь себе представить – как. Как же я любила его.

Драма усиливалась оттого, что имя горячо любимого не было названо, но всем своим существом Джейн угадала, что Джули говорит об их отце – смутной фигуре, которую она едва помнила.

– В нем была вся моя жизнь. Буквально вся. Я грезила о нем, я жила для него – чтобы он был счастлив.

Теперь посреди сцены была маленькая, покинутая девочка. И не нужно расспросов – все ради обожаемого отца. Теряя последние остатки собственной ярости, Джейн уже предощущала появление бесчувственного жестокого злодея, который, как она догадывалась, окажется злодейкой.

– Но мама не хотела, чтобы он был счастлив. Она хотела лишь обладать им. Ей нравилось делать из него этакого пуделя, который забавляет ее милых гостей. У него была возможность… здесь, со мной. Возможность воплотить все свои мечты. Здесь бы все в лепешку расшиблись ради него, только чтобы он позволил им сделать его звездой. Но он оставался там. С нею! – Лицо Джули свело гневом, лишь только она выкрикнула ненавистное слово и вскочила, превратившись из обиженного ребенка в ангела мщения.

Джейн невольно поежилась, ощущая некий страх. Неудивительно, что «Женщина-ребенок» снискала такой успех. Джули прямо у нее на глазах перевоплотилась из девочки в женщину. Но она и секунды не верила своей сестре.

– Только не говори подобной чепухи , Джули. – Джейн тоже позволила себе слегка взорваться. – Ты так говоришь об отце, как будто это был десятилетний мальчик. И только оттого, что он не захотел поехать и поселиться в Диснейленде, не стоит считать мать его тюремщиком. Мама не была ангелом, но она тоже по-своему страдала. И она получила свое на собственных похоронах. Мне кажется невыносимым , что ты не пришла, не прислала цветов, вообще ничего. Разве дочь может вести себя так? Кто вообще может так себя вести? Такое ощущение, что ты потерпела неудачу с отцом, и, на мой взгляд, это что-то болезненное.

Джули побелела, как снег. Кулаки ее налились, зрачки сузились, гнев толчками выплескивался из нее.

– Как смеешь ты рассуждать об отце! Ты даже не знала его. Он умер, когда тебе было всего пять лет! Когда эта сука убила его.

– Что ты несешь: убила? Мама никого не убивала, тем более папу. Она его любила. Она все время говорила о нем, о том, каким великолепным актером он был и как любил нас.

На лице Джули Беннет чувства сменяли друг друга, как в кадрах мультфильма. Недоверчивость сменялась первыми признаками понимания и наконец омерзения, когда она заговорила снова.

– Да, разумеется, она тебе не говорила правды. Как же она тебе объяснила? Что же такое она тебе сказала, как назвала то, что случилось? Авария? Внезапная болезнь? Нет, наверное, что-нибудь более изобретательное. Например, солнечный удар или, скажем, что его утащили пришельцы из космоса !

– Перестань говорить загадками, Джули. Что значит весь этот вздор? – Джейн уже ничего не могла поделать с тем, что роль оскорбленной добродетели ускользает прямо у нее из рук.

– Так ты хочешь знать, что произошло на самом деле? Ты сумеешь выдержать правду о нашем счастливом семействе?

– Твою версию, Джули.

– Да, мою версию этого, Джейн. Потому что мать с отцом оба мертвы, а ты была еще ребенком. Я единственная, кто живет с этой трагедией. Каждый миг каждой минуты каждого дня моей жизни.

Джули и впрямь все это чувствовала, мучилась этим, была полностью захвачена разыгрываемой ею драмой.

– Что еще за трагедия, Джули? – В тоне ее сквозило нетерпение.

– Самоубийство отца, Джейн.

– Что? – Она отступила назад, словно отброшенная этим сообщением. Полуулыбка блуждала на лице ее сестры: она была довольна произведенным эффектом. Ожесточение ее росло, она собиралась выложить свои самые заветные карты.

– Да, отец покончил с собой. Он повесился на одной из балясин из темного дуба в гостиной дома в Глочестершире. Помнишь эти балясины, Джейн? Когда я была маленькой, они казались мне такими высокими, что я думала, что за ними живет Бог. А у тебя не было таких мыслей, Джейн?

Джейн видела перед собой оживших бесов, мучивших ее сестру. Призраки стонали и причитали прямо перед ней, но Джейн молчала, потому что внутренний голос подсказывал ей, что пытка еще не закончена.

– Но почему он сделал это? Зачем он взял веревку, накинул себе на шею и удавился на одной из дубовых балясин, пока его ноги не прекратили дергаться, глаза не вылезли из орбит, а руки перестали тянуться к петле, чтобы ослабить ее?

Страшное видение заполнило тишину, чего и добивалась Джули.

– Потому что мама ушла от него. Она изменила ему. Оставила его из-за другого мужчины. А он повесился, потому что не смог этого перенести.

Слова звучали как раскаты отдаленного грома. Они не выкрикивались, нет, но для каждого были свой тон и интонация, словно в комнате звучало изгоняющее бесов заклинание.

– Это неправда, – прошептала Джейн, но в ее мольбе не было уверенности. Это, конечно, было правдой, и это столь многое объясняло. Ее мать вышла замуж за Джонни Энструтера слишком быстро после «внезапной» смерти отца. Предлог был не самым изобретательным – рак мозга. Тут Джули ошиблась. Но у Джейн уже не оставалось сомнений, что во всем другом та была до ужаса права.

Глаза матери неизменно загорались горечью, когда она рассказывала о Ричарде, она всегда отводила их, начиная говорить о его необыкновенном сценическом успехе и о его потрясающем актерском даровании. Почему-то было заметно, что ей не так уж просто вспоминать все это, но при первой же попытке Джейн расспросить ее она мягко ускользала под предлогом «жизнь продолжается» и что нет причин «казниться из-за печальных воспоминаний».

Что касается отца, то Джейн не чувствовала ничего, кроме отчаянной пустоты. Она едва помнила его. И все же она не могла проклинать свою мать. Кто посвящен в настоящую жизнь других людей? Она всегда загадочна.