Джули смерила его взглядом сверху донизу. Шелковая рубаха кремового цвета от Тернбула и Ассера, галстук в голубой горошек, двубортный легкий костюм, пиджак расстегнут, ботинки от Гуччи – весь внешний облик указывал на прогрессивность взглядов.

– Боюсь, я знаю вас. Все мы, англичане, знаем друг друга. Вы Джули Беннет.

Он произнес это довольно гордо, словно доказывая, что не относится к категории людей, любящих наносить оскорбления. Подтекст гласил, что Джули Беннет может чувствовать себя спокойнее, раз такой человек, как он, знал ее. Создавалось почти сюрреалистическое впечатление, что он делился с ней некой полезной информацией, тем, что сообщал ей ее собственное имя.

– Ну а я вас не знаю, – грубо проговорила она. – И знать не хочу, – повисло в воздухе.

– Меня зовут Генри Бисестер. Я занимаюсь подбором и реализацией современной живописи на аукционах «Кристи».

Он прямо-таки изливал на нее свое удовольствие. Так-то, простая маленькая женщина. Ты можешь быть богатой и известной, но ты не умеешь себя вести, и тот факт, что твоя мать была липовой принцессой на Балканах, не имеет никакого значения в баре Уайта. Экспатриированный мусор. Он назвал свое имя. Вот, что имело значение. Теперь ей следует знать, что бизнес «Кристи» был престижным, потому что им занимался он – граф. Это означало, что жена его была графиней, старший его сын – виконтом, а два других сына – «почтенными», хотя никто и не думал величать их этими титулами. Это заявление также означало, что единственную дочь звали леди Мэри Уилмингтон, поскольку Уилмингтон – фамильное имение. Он следил за выражением лица Джули, стараясь понять, отгадала ли она зашифрованный смысл его представления. Американские писатели-романисты очень интересовались английскими титулами, хотя эта писательница была английского пошиба.

– О, вы – лорд Бисестер, не так ли? Кажется, вы продали мне пару картин несколько лет назад. Правда, я не совсем хорошо помню.

Она к месту вставила этого «лорда». Удивительно, как много людей не знают, что лордом называют и пэра, и виконта, и графа, и маркиза, и только к герцогу обращаются «герцог» или «ваша милость», если это делает слуга или человек низшего сословия.

– Да, мне кажется, в то время рынок был довольно беден. Вероятно, картины шли несколько дешевле их верхней стоимости.

Губы Джули скривились. Это был обыкновенный аукционный прием – максимально завысить стоимость картины с тем, чтобы привязать продавца к вашей фирме, шепнуть кому надо минимальную продажную цену и дать возможность договориться о цене между собой. Когда картину не удается продать с аукциона, вы после него являетесь с анонимным частным покупателем – на самом деле одним из ваших друзей, который готов приобрести картину из рук владельца процентов на десять дороже зарезервированной цены.

– Я посоветовал бы продать, мисс Беннет, – сказал он тогда, – хотя цена несколько разочаровывает. Одна картина не провалит аукциона. Вам придется хранить ее достаточно долго, прежде чем выставить еще раз.

Джули точно не помнила, произнес ли эти слова сам Бисестер или кто-то из его подчиненных. Все они говорили одинаково. Все они были торговцами подержанными автомобилями, выходцами из высшего класса, исповедовавшими мораль Джека– Потрошителя.

– Знаете, мы многое слышали о вашей коллекции, сильно отличающейся от этой, но некоторые полагают, почти столь же хорошей… по-своему.

Жестом утонченной руки он обвел комнату. В отчаянии глаза Джули последовали за ней – все, все что угодно, лишь бы не смотреть на блестящее патрицианское лицо с лоснящимся, почти отсутствующим подбородком, кроличьими глазами, вьющимися, как на лобке, волосами.

Беспроигрышные картины импрессионистов, надежные, как недвижимость, и пользующиеся спросом, как сточные канавы, безмолвно взирали на нее. Ей больше нравилась стена из мексиканского песчаника с черными кавернами, на которой они висели. Помещение было оформлено со вкусом, мебель Вильяма Хейна выгодно подчеркивалась кремовыми тонами на белом фоне, чтобы не отвлекать внимания зрителя от главного события. Все «ребята» были представлены здесь: стандартный набор Сезанна (яблоки и дыни), полосатая картина Ван Гога, изображающая женщин, собирающих оливки, и, наконец, звезда множества почтовых открыток – картина Моне «Кокетки», висевшая над обрамленными в черную рамку портретами королевского семейства с автографами. Филипп и Чарлз – совершенно на себя непохожие, королева Елизавета и королева-мать, удивительно похожая Элизабет Р., и странная женщина – принцесса Анна, специально выписанная, дерзкая, совсем непохожая на остальных. Маргарет Тэтчер рядом, правее двух членов королевской семьи, которые ее терпеть не могут. Она, как всегда, многословна: «Вальтеру и Ли – с наилучшими пожеланиями двум замечательным людям».

Комната понемногу заполнялась, возбужденные лица мелькали повсюду, их обладатели стремились смеяться с теми, кто, по их мнению, занимал более высокое положение в обществе. Да, эта пустыня была занятным местом. Палм-Спрингс пользовался репутацией огромной территории, сопоставимой с Хоб-Саундом, Ньюпортом или Саратогой, но в действительности таковой не являлся. Все эти преувеличения были следствием шизофрении, поразившей Восточное и Западное побережья. В Калифорнии полагали, что слава и аристократия были синонимами, тогда как на Восточном побережье, где социальная структура была менее строгой, классовое разделение более поддерживалось среди выходцев из Европы. Но самое смешное заключалось в том, что хотя подразумевалось, что в Палм-Спригс следовало обожать богов и богинь от кинобизнеса, которые, собственно, и создали это место, очень мало звезд и начинающих звездочек в действительности жили здесь. Они жили здесь в прошлом, но теперь их больше здесь не было, поэтому следовало немного побродить среди таких, как Сони Бонос, Дина Шорес и Тони Куртич, прежде чем столкнуться с кем-нибудь, кто действительно соответствовал титулу «звезда».

– Джули, Генри, конечно, вы знакомы. Рада, что ты смогла приехать, Джули. Не правда ли, Генри отлично разбирается в картинах? Он гость дома, поэтому у него был шанс подготовиться.