Мы вошли в прохладный подъезд. Эльза вызвала лифт. Раскрылись створки. Вот кабина лифта, излюбленное место негодяев и садистов с нарушенной психикой. Эльза зашла туда первой. Мне казалось, что она нарочно демонстрирует мне свое доверие. Ее пальцы коснулись кнопки с цифрой «9». Створки закрылись. А что, если лифт застрянет и нам придется провести здесь несколько часов, причем в полной темноте? Эльза открыла сумочку, вынула кожаный мешочек, обшитый тесьмой.

– Подержи, пожалуйста, – попросила она, протянув мне сумочку.

Она обращалась со мной так, словно мы были знакомы много лет. Вынула из мешочка связку ключей, выбрала из них нужный.

– Терпеть не могу, когда на одном кольце так много ключей, – сказала она. – Но как без них? Все нужны. Этот от квартиры, этот от почтового ящика. Это – от кабинета, это – от сейфа. Вот этот здоровый – от ивээса.

ИВС – изолятор временного содержания. Очень остроумно! Створки раскрылись. Мы подошли к двери, обшитой заменителем кожи и похожей на надувной матрац. Эльза вставила ключ в замочную скважину и повернула его. В квартиру, как и в лифт, зашла первой. Большая прихожая была оклеена апельсиновыми обоями, отчего, казалось, светится сама по себе, словно солнце. Эльза сдвинула в сторону зеркальную дверь. За ней была гардеробная.

– Разувайся. Тапочки у меня только женские, потому не предлагаю.

Я скинул ботинки, которые мне уже порядком надоели. Сегодня же надо купить приличные кроссовки. И новые джинсы. И новую футболку. Страшно смотреть на свое отражение в зеркале. Небритый, помятый, да еще в растоптанных матросских ботинках. Бомж! Иногда проходишь мимо мусорных баков, в которых копошатся опустившиеся люди, и думаешь: как же они могли так низко пасть! Совсем утратили человеческий облик! Фи, у них не осталось ничего человеческого!.. И наивно полагаешь, что между ними и тобой – почти непреодолимое расстояние, космос. Это печальное заблуждение. Конечно, я еще не докатился до того, чтобы копаться в мусорных баках. Но внешне уже здорово смахиваю на бродягу. Правильно говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся.

– А почему ты без носков? – удивилась Эльза, глянув на мои ноги.

– Они утонули вместе с пистолетом, – ответил я, стараясь не смотреть в зеркало.

– А ты разве в носках плаваешь?

– Не всегда. Только если вода холодная.

Она завела меня в гостиную. Пусто и уютно. Из мебели лишь два кресла да журнальный стеклянный столик. Очень удобная вещь! Можно сидеть за ним и любоваться своими босыми ногами, не заглядывая под столик. И все-таки странно, странно все это! Похоже на сон. Я не мог отделаться от чувства, что участвую в каком-то спектакле, в котором мне отведена сложная и не совсем понятная роль.

Эльза поставила на столик начатую бутылку коньяка, два бокала и блюдце с фисташками.

– Может, ты хочешь принять душ? – спросила она.

– Потом, – машинально ответил я и тотчас прикусил язык. А почему, собственно, я должен принимать душ? Нет, иногда я не в силах понять женщин. Впрочем, Эльза нормально восприняла мой ответ и села напротив меня. Точнее сказать, она дополнила собой кресло, что с успехом делают большие мягкие игрушки. Чуть более крупная, чем Ирэн. Намного более рельефная. Очень домашняя. Очень уютная. Но тем не менее это была привлекательная дама, а не домохозяйка.

Не дожидаясь команды, я разлил по бокалам коньяк. Надо вести себя естественно, почти что развязно. Эльза сама установила такой тон отношений. Ей надо войти ко мне в доверие. Потому что она в первую очередь следователь, а затем уже хозяйка дома и романтическая женщина. Она хитра, умна и коварна. И я должен сделать вид, что расслабляюсь, теряю над собой контроль и сейчас наделаю массу ошибок.

Мы выпили. Я заметил, что Эльза лишь обмакнула губы в коньяке. Она не сводила с меня глаз, будто чего-то ждала, каких-то превращений. Может, она добавила в коньяк снотворное или какой-нибудь наркотик, развязывающий язык? И теперь ждет, когда помутятся мои глаза, а лицо примет глуповатый вид и я начну неудержимо болтать, рассказывая про то, как душил Тосю?

– Кажется, ты хотел мне что-то сказать, – напомнила Эльза.

Я прислушивался к своим ощущениям: нет ли неудержимого желания раскрыть перед следователем всю свою подноготную? Но коньяк лишь распространял тепло по груди да слегка просветлил мозги. И тогда я стал рассказывать Эльзе обо всех тех печальных событиях, которые преследовали меня на протяжении последних четырех дней. Изложить все последовательно и подробно оказалось не таким уж простым делом. Я не имел права забыть о какой-либо существенной детали и в то же время должен был следить за тем, чтобы не выболтать лишнего. Например, я решил не рассказывать о том, что мы с Ирэн нечаянно вышли за пределы территориальных вод и оказались свидетелями крушения самолета, ибо в этом случае Эльза была бы вынуждена сообщить об этом в военную прокуратуру и органы госбезопасности. В результате мы с Ирэн стали бы «обслуживать» еще как минимум две следственно-оперативные бригады, на что у нас уже не было сил. Также я утаил тот факт, что мы с Новоруковым договорились встретиться на мосту, а затем, проигнорировав требования инспектора ГАИ, сбежали на «Опеле» с места убийства. Коль нас не сумели задержать – значит, не были мы там, и нечего приписывать себе лишние «подвиги». Словом, я «фильтровал базар».

Эльза слушала меня внимательно, хотя по ее лицу трудно было судить, какое впечатление оказывают на нее мои слова. Лишь только раз она свела брови к переносице и чуть качнула головой, словно засомневалась в правильности моих выводов. В эту минуту я рассказывал ей о том, как выстрелил вслед «Лендкрузеру», отъезжающему от обрыва, а утром по телевизору сообщили о пожаре в автомастерской, и это дало мне основание предположить, что убийца ликвидировал слесаря.

Труднее всего мне было рассказывать о Фатьянове. Я сказал Эльзе, что мы подозревали его в убийстве Тоси, потому как у убитой в сумочке оказался конфиденциальный договор, огласки которого Фатьянов очень боялся.

– Самой большой моей ошибкой было то, – сказал я, – что не догадался выключить мобильник Ирины перед тем, как зайти в дом Фатьянова. Убийца вычислил наше местонахождение и догадался, к кому и зачем мы заходили. Мы даже предположить не могли, что он убьет Фатьянова.

– Ты хочешь сказать, что убийца запросто пеленговал ваши мобильные телефоны?

– Не знаю, запросто или нет. Но он это делал, и довольно успешно.

Эльза едва заметно покачала головой, затем опустила глаза и, дабы это выглядело естественно, стала наполнять бокалы. Я понял, что она не верит в то, что убийца располагал аппаратурой, способной вычислять местонахождение по мобильному телефону. Но у меня не было другого объяснения этому феномену.

Закончил я свой рассказ на том, как мы пришли к выводу, что убийца каким-то образом связан с Максимом Блиновым, пожелавшим продать свою квартиру через риелторскую фирму «Колосс», но сегодня узнали о гибели риелтора, который занимался этой сделкой.

– Я не знаю, что делать дальше, – признался я. – Провал по всем фронтам. Чем дальше уходит от меня убийца, тем ближе становится милиция.

– И потому ты захотел встретиться со мной?

– Я хочу, чтобы нас перестали преследовать.

Наверное, мое желание было слишком смелым, и Эльза предпочла промолчать. Или она вообще не услышала моей последней фразы, погрузившись в свои раздумья. Во мне бушевало любопытство. Я чувствовал себя словно на защите диссертации. Вот я выступил перед ученым советом, вот они думают, анализируют, спорят, чтобы вынести вердикт и объявить меня либо ученым, либо тупицей. Эльза должна была признать меня либо преступником, либо пострадавшим.

– Интересная история, – произнесла она, все так же избегая встречаться со мной взглядом. – Скажи, пожалуйста, в тот вечер, когда все началось, Ирина ушла из агентства первой?

– Да, минут на двадцать раньше меня.

Странно, что она заинтересовалась Ирэн. Дорого бы я заплатил сейчас за то, чтобы прочитать мысли следователя.