– Невовремя, – согласился он. – Но убедительно. Хочу трахнуть тебя. И трахать столько времени, чтобы ты просила меня остановиться.

Я хихикнула, чувствуя, как жар проникает между ног. У меня давно, очень давно не было любовника. Я даже забыла, как выглядит настоящий член, и уж тем более в действии. А судя по задаткам Дана, он знает как пользоваться членом. Долго пользоваться.

– Ты плохо меня знаешь. Еще сам будешь просить пощады, – пообещала я.

– Жду – не дождусь, – ухмыльнулся он, помог пересесть на место, поправить одежду, и пристегнул ремнем безопасности.

Сам так и остался сексуально всклоченным.

– Тогда сейчас едем в клинику, мэм, а вечером посвятите меня, что вам нужно от той фирмы.

Дан вырулил на дорогу и снова влился в бесконечную пробку. А я поостыла. Снова посмотрела на Дана. Потом на дорогу.

Что я себе позволяю? Я что, только что чуть не трахнулась с собственным водителем? Что-то успела ему наобещать авансом?

Ой, нет-нет-нет… Я в такое не вляпаюсь. Никаких отношений. Тем более с водителем!

Как бы чертовски хорош он не был!

Нет!

И все же где-то в области сердца непривычно ныло и просилось на ручки. Ну почему, почему я не могу быть с тем, к кому меня тянет? Не могу расслабиться рядом с мужчиной, которому хочется довериться?

От горечи на глазах выступили слезы. Я отвернулась и не смотрела в сторону Дана до самой клиники. Вряд ли он понял мое настроение, но ни разу по дороге не заговорил. И я была благодарна ему за эту передышку.

Впереди встреча с мамой. А она никогда не бывает легкой.

– Куда выгружать пакеты? – с готовностью и наигранным оптимизмом спросил Дан на парковке у клиники.

– Иди за мной, – распорядилась я, подхватывая пару пакетов и переключаясь на встречу с мамой.

Долгое время я жила с мыслью, что рано или поздно смогу забрать ее домой, жить с ней в месте, ухаживать за ней… Но здравый смысл и рекомендации врача победили. Клиника стала маминым пристанищем до конца ее жизни. И если у меня такая же худая удача, то меня ждет такое же будущее.

– Вот сюда, – я остановилась у двери и постучала носком туфли.

Дверь открылась, показалась сестра-хозяйка, которая моментально узнала меня и заулыбалась.

– Эвушка! Как я рада тебя видеть, проходи… – она заглянула мне за спину и тут же поправилась: – Проходите! Как же мы рады вашим визитам! Вот сюда. Вот тут кладите.

Привычным маршрутом я прошла за сестрой-хозяйкой, оставила пакеты на столе для приема товара, туда же кивнула Дану, чтобы остальное оставил там же.

Дан был немного напряжен и растерян, но выполнял все четко.

– Ты возвращайся в машину, – проговорила я, – а мне нужно навестить врача и одного пациента.

Водитель кивнул, но не сдвинулся с места. Я пошла дальше по коридору из подсобных помещений к кабинетам врачей и палатам, чувствуя в спину взгляд Дана.

Пусть глядит. Ничего я объяснять ему не буду. Я смогу довериться только тому, кого выберу себе в мужья. Богатому и чуткому мужчине, тому, кто не бросит меня, когда я впаду в такое же невменяемое состояние, как моя мама. Которого полюблю всем сердцем, и которому хватит любви, чтобы любить меня даже такой, непомнящей его.

Отметившись на посту медсестер, я дошла до палаты мамы и остановилась.

Руки мелко задрожали, собрался ком в горле, слезы подступили, щипая глаза. Я любила ее. Ведь это моя мамочка! Я ненавидела ее. Потому что осталась одна в пятнадцать лет, когда она заболела. Мне некому было помочь! Я боялась ее. Потому что могла один в один повторить ее судьбу. И точно так же подвести мужа и ребенка.

Я боялась принять одиночество, как единственный выход из моей проблемы.

Но я боялась одиночества…

Натянув на лицо доброжелательную улыбку, я открыла дверь и шагнула в палату, обставленную, как жилая спальня в доме. Я платила за клинику достаточно, чтобы маме было комфортно и не страшно, как мне.

– Добрый день, – нараспев проговорила я, чтобы не напугать ее голосом.

Мама подняла на меня взгляд, скользнула, не узнавая, тут же сосредоточилась на чем-то за моей спиной и… улыбнулась! Она так редко улыбалась, что я забыла, как выглядит мамина улыбка. Это озарение было такое яркое, что я невольно обернулась, чтобы увидеть, что вызвало у нее такую эмоцию.

За моей спиной в дверях стоял Дан.

– Я же сказала, ждать меня в машине! – зашипела я на Дана.

Он перевел взгляд на меня, потом опять на маму.

– Ты на нее похожа.

Лучше бы он этого не говорил! Я вытолкала его из палаты, а когда снова повернулась к маме, она не улыбалась, взгляд стал пустым и отсутствующим. Она ушла. Опять.

На парковку я возвращалась пришибленная. Не могла думать ни о чем другом, кроме реакции мамы на Дана. А если бы я его не прогнала, смогла бы и дальше любоваться ее улыбкой? Но как теперь проверишь? Никак.

И это злило.

– Я сама завтра доберусь до работы, – буркнула я, усаживаясь на сидение рядом с молчаливым водителем.

– Как скажешь.

Мы молча доехали. Я молча вышла и, не оглядываясь, ушла домой.

Я злилась на Дана, но правильно ли это было? Искать крайнего в моей беде? Ведь по итогу виновата только я, а срываюсь на других. На Дане, на Оле, на Вере и даже на неуловимом боссе.

Мне нужно в корне поменять приоритеты и разобраться в своих страхах. Может уже давно нечего бояться, а я все больше по привычке прячусь и ищу виноватых.

Буду ли я при этом счастлива? Нет.

Будет ли от этого улыбаться моя мама? Нет.

А я хочу, чтобы в моей жизни стало больше счастливых «да»!

После душа я завалилась на постель, широкую, но такую пустую, что я терялась в одеяле и подушках, и зарыдала, жалея себя в последний раз.

А утром, войдя в кабинет Тимура Александровича, я поняла, пощады мне не будет…

Всегда смеялась над его приставкой к имени «безжалостный», а сегодня поняла, откуда она взялась.

Как бы не ценил босс наше сотрудничество, сейчас его глаза обжигали льдом и недоверием.

Я вошла, приготовив много слов о планах, о проделанной работе, обо всем, что могла выдать Тимуру в любое время, чтобы обаять, очаровать, напомнить, насколько я для него ценный сотрудник. А сейчас стояла перед ним и молчала. Чувствовала, что как только открою рот, ему сорвет всю выдержку, за которую он еще держался.

– Объясни, – тяжело начал он, – за что ты со мной так поступаешь?

– Как?

– Ставишь честность Ольги Андреевны под сомнение. Пытаешься натравить меня на нее. Эвелина Сергеевна, я где-то просчитался, и ты решила, что мной можно пользоваться?

– Нет, что ты, Тимур… Александрович, я никогда не навредила бы тебе и компании! Ты знаешь, я предана тебе всей душой. Я выбрала и поверила в тебя, хотя мне делали предложения многие компании. А Алексей Алексеевич даже пытался перекупить. Ты знаешь, я не продалась!

Пока говорила, я мелкими шажочками приближалась к Тимуру, складывая руки в просительном жесте у груди.

Ненавидела это жест. Я помнила его, когда упрашивала отца не уходить от нас с мамой. Стояла на коленях и молила остаться.

– Если хочешь, могу забрать тебя с собой, – грубо оборвал мой плачь отец.

– А мама? – рыдала я, не в состоянии успокоиться.

На моих глазах рушилась семья. Отец предавал не только маму, но и меня! Мы стали для него обузой.

– Мать заберут в дом престарелых.

Я обернулась на маму, бездумно натирающую стол, и снова на отца.

– Пожалуйста, не бросай нас!

Он брезгливо стряхнул мои руки со своих брюк и отошел, словно боялся запачкаться.

– Я не собираюсь остаток дней гнить с безумной женщиной. Или идешь со мной, или выбирайтесь сами!

В тот день я поняла, что больше никогда не буду полагаться на других, все буду тащить сама.

И вот теперь я стояла точно так же перед Тимуром, которого выбрала из многих, которому поверила. Держала руки у груди и просила прощения.