Из разбитых окон на втором этаже валит ядовитый черный дым. По наружным стенам взбираются оранжевые языки пламени. Крыша над крыльцом уже сгорела и лежит на лужайке в виде дымящихся куч почерневшего дерева.

Когда мы поворачиваем за угол, часть главной крыши обрушивается внутрь, поднимая в небо огромное облако пепла и раскаленных углей.

Кью ускоряется. Дом исчезает из виду. В воздухе остается только запах дыма.

— Тетушка Ди?

— Да, дорогая?

— Это был дом Бекки Кэмпбелл?

За черной сеткой вуали ее зеленые глаза горят пугающе ярким светом. Мимо нас в противоположном направлении с ревом проносится еще одна пожарная машина с включенными проблесковыми маячками и воющими сиренами.

— Это был он?

Давина поворачивает голову и смотрит в окно, ее губы изгибаются в легкой, загадочной улыбке.

Глава пятая

МЭЙВЕН

Той ночью я снова не могу уснуть. В доме пугающе тихо, но кажется, что он наблюдает и выжидает. Каждый раз, когда я поворачиваю голову, тени ускользают от моего взгляда. Дважды мне кажется, что я слышу приглушенные рыдания, но когда прислушиваюсь внимательнее, звук растворяется в тишине.

Наконец, около полуночи, я выхожу из своей комнаты.

Убедившись, что с Беа все в порядке, я спускаюсь вниз. В доме темно и тихо, если не считать тлеющих углей в камине в большой комнате. Деревянный пол, отполированный многими поколениями, прохладный под моими босыми ногами. На кухне я наливаю в стакан воду из-под крана и, стоя у окна, пью ее. Затем возвращаюсь в большую комнату, чтобы взять какие-нибудь книги с полок.

Я включаю торшер и достаю тоненькую брошюру о домашних средствах на основе трав, а затем стою и просматриваю страницы, пока меня не отвлекает какой-то шум. Это был стук, раздавшийся прямо над моей головой.

Нахмурившись, я смотрю в потолок.

Закрыв книгу и склонив голову набок, я внимательно вслушиваюсь в тишину. И ничего не слышу. Но внезапное острое желание проверить, как там Беа, заставляет меня бросить книгу на кофейный столик и быстро подняться наверх.

Я нахожу ее там же, где и прошлый раз, крепко спящей.

Почувствовав облегчение, я провожу костяшками пальцев по ее щеке, чтобы проверить, нет ли у нее жара, но температура в норме. Поэтому я укрываю ее одеялом, целую в лоб, на цыпочках выхожу в коридор и направляюсь в свою комнату, но резко оборачиваюсь, когда темноту озаряет вспышка света.

Она исчезает так же быстро, как и появилась, но исходит из-под двери бабушкиной спальни.

У меня покалывает кожу головы. Пульс учащается.

В комнате бабушки кто-то есть?

Почему эта мысль так меня нервирует, я не знаю. Но именно из-за этого я расправляю плечи и решительно иду по коридору.

Я захожу внутрь и щелкаю выключателем. Комната наполняется светом. Она пуста, но в ней чувствуется чье-то присутствие, исходящее от мебели, стен, самого воздуха.

Лоринда Блэкторн оставила свой след в этом месте. Точно так же, как она оставляла свой след во всем, к чему прикасалась. Бабушка была выдающейся личностью, и я не успела увидеться с ней перед ее смертью, чтобы попрощаться как следует.

Мое сердце сжимается от тупой боли.

Я также не успела попрощаться с матерью перед ее смертью.

Зайдя внутрь, я оглядываюсь по сторонам. Все на своих местах. Кровать застелена, шторы задернуты, в комнате чисто. Квилл сидит на грубой деревянной каминной полке над незажженным камином и подозрительно смотрит на меня своими мертвыми желтыми глазами.

— Дай мне передохнуть, птичка. Это был долгий день.

Я подхожу к деревянному комоду, пытаясь избавиться от навязчивого ощущения, что мертвые глаза совы следят за мной. Я беру в руки богато украшенную серебряную рамку для фотографий, потускневшую от времени. В ней находится большая черно-белая фотография семи женщин разного возраста, сделанная перед оранжереей.

Бабушка Лоринда и две ее сестры, Тиси и Персе, стоят по бокам от женщины с седыми волосами, заплетенными в тугие косы. На молодых женщинах простые шерстяные платья с длинными рукавами и белые фартуки, повязанные на талии. На прабабушке Кледе строгое черное платье с высоким воротом, а выражение лица у нее холодное, как надгробие.

Она умерла задолго до моего появления, но о ней ходят легенды как о женщине, которая не терпела дерьма и наводила ужас на горожан.

За юбку Лоринды цепляются две маленькие девочки, Эсме и Давина. На руках у нее малышка Элспет.

Моя мать.

Я хорошо помню эту фотографию, главным образом из-за ответа, который я получила, когда спросила, где мужья у всех этих женщин. Моя мама смеялась красивым, звонким и озорным смехом.

— Мужья? Женщины из семьи Блэкторн слишком умны, чтобы попасться в эту старую ловушку.

К тому моменту я уже знала, что мой собственный отец был для матери не более чем средством достижения цели, одноразовым мужчиной, которым она воспользовалась, когда почувствовала, что пришло время завести ребенка.

Его личность так и не была раскрыта. Я до сих пор не знаю, был ли он случайным прохожим или человеком, которого я видела в церкви каждую неделю.

Таков путь Блэкторнов, и так было всегда, сколько люди себя помнят: мужчины – всего лишь инструменты, а любовь – удел глупцов.

Я возвращаю рамку на свое место на комоде и иду через комнату к гардеробной. Но когда открываю дверь и включаю свет, меня встречает все та же тишина. Бабушкина одежда висит аккуратными рядами. Под ней выстроились в ряд двенадцать пар удобной обуви.

Внутри никто не прячется.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь, когда мой ботинок задевает что-то на полу рядом с дверью. Это толстая книга в черном кожаном переплете с металлическими застежками и вырезанным на обложке дубом. Должно быть, она упала с верхней полки, где стоят еще несколько книг.

Был ли тот глухой удар, который я услышала, звуком падения книги с полки?

Я наклоняюсь и поднимаю ее, удивляясь ее тяжести, а открыв обложку, обнаруживаю бабушкин дневник. Я узнаю ее характерный наклонный, похожий на паутину почерк.

Улыбаясь, я листаю страницы, пропуская датированные записи, небольшие рисунки и рецепты чаев и настоек. Затем слышу слабый звук холодного металлического смеха, эхом разносящийся по дому. Он звучит издалека, но от него бросает в дрожь. Это смех лишен эмоций.

Когда я поднимаю голову, чтобы лучше расслышать, звук резко обрывается. В комнате снова становится тихо.

Я в смятении протягиваю руку и кладу дневник между двумя другими книгами на полке. Я выхожу из гардеробной и хмурюсь, увидев, что дверь в спальню закрыта. Я не помню, чтобы закрывала ее, но, должно быть, так и было.

Когда я берусь за дверную ручку, она не поворачивается.

Я пытаюсь повернуть ее и покрутить, но упрямая штука не поддается. Уперев руки в бока, я вздыхаю и оглядываю спальню в поисках чего-нибудь, чем можно было бы взломать замок. Не найдя ничего подходящего, я раздражаюсь и пинаю дверь снизу.

Внезапно она поддается и с тихим щелчком открывается, а затем распахивается шире со слабым, неохотным вздохом.

Мне становится еще тревожнее. Я стою и смотрю на ручку, а потом спускаюсь вниз за чем-нибудь покрепче воды, чтобы уснуть.

На верхней площадке я выглядываю в окно и замираю.

За железными воротами в конце подъездной дорожки стоит мужчина и смотрит на дом. Он высокий, с широкими плечами, одет во все черное. Его одинокая фигура могла бы стать частью пейзажа, настолько он неподвижен.

Наконец, мужчина двигается.

Сквозь сложенные лодочкой ладони пробивается слабый свет, освещая его лицо. Кончик сигареты светится оранжевым, когда он затягивается. Потом мужчина запрокидывает голову и выпускает в воздух три идеальных кольца дыма.

У меня внутри все сжимается. Пульс учащается. Затем меня захлестывают эмоции, и мне приходится стиснуть зубы, чтобы не поддаться им, настолько они сильны.