Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Вы не хотите выпятить какую-нибудь идею? Ну, например, показать, как власть растлевает людей или желания опустошают душу? Не хотите разоблачить мещанские нравы провинциальных университетов или чрезмерно крутую учебную политику Оксфорда или Кембриджа?

— В общем-то, наверное, нет.

— Что ж, тогда начнем с персонажей и сюжета. Прежде всего нужен герой. Допустим, его зовут Онн. Теперь, насколько я понимаю, у Онна любовная связь.

— С Онной?

— Слишком прозрачно. Как насчет Мои — сокращенно от Мойры? Ну вот, уже кое-что. Моя, конечно, замужем за тупым издателем по фамилии Хоуард. Их брак уже давно превратился в чистую фикцию. И вот Онн — пылкий молодой писатель, бунтующий против затхлых условностей, — уговаривает мою бежать с ним и вместе строить новую жизнь.

— Прекрасно, Голдвассер!

— Мы ведь только-только начали. Теперь так: у Хоуарда есть любовница, по имени Лизбет. Лизбет знакомится с Моей, и в обеих женщинах вспыхивает странное влечение друг к другу. Исполненная чудовищного предчувствия собственной неполноценности, моя пытается порвать с Онном и затевает нарочито грязную, низкопробную интрижку с пьянчугой и пижоном Лио сводным братом Лизбет. В отчаянной попытке утешится после утраты мои, Онн спит с Лизбет, но вот Лизбет ему признается, что когда-то была в связи с Лио, и Онн, захлестнутый глубочайшим отвращением к жизни, вдруг допускает, чтобы Хоуард его соблазнил.

— Голдвассер, это же большая литература![1]

— Я еще не кончил. Онн, ясное дело, не знает главного: Хоуард таким образом мстит Лио за его интрижку с Моей.

— Я, кажется, не совсем уловил.

— Да ведь Хоуарда, само собой, связывают с Лио многолетние узы. Это у Лио единственное светлое пятно в жизни, и когда он узнает, что Хоуард обманывает его с Онном, то ударяется в длительный загул, который его убивает. Узнав о смерти Лио, Лизбет кончает с собой. Онн чувствует моральную ответственность за смерть Лизбет и сходит с ума. Поскольку обоим некуда больше кинуться, Хоуард и моя возобновляют совместную жизнь, чтобы до самой могилы мучить друг друга взаимными упреками и покаяниями.

— Вот это, действительно, сюжет, Голдвассер!

— Во всяком случае, без подготовки я не могу высосать из пальца ничего лучшего.

— По-моему, вышло потрясающе.

— Стоит вам немножко поработать, и сюжет станет достаточно запутанным.

Роу призадумался.

— Голдвассер, а вам не кажется, что в романе слишком много секса?

— С чего бы? Все романы только об этом и толкуют.

— Да, пожалуй.

— Пока еще ничего другого не придумали, так ведь?

— Пожалуй, нет. Знаете, для меня это совсем новая отправная точка.

— Не представляю, о чем же вы собирались писать роман, если не о сексуальных отношениях.

— Да было у меня что-то вроде идеи. Трудно объяснить, но в общем о том, как человек идет по улице. В тумане.

— А дальше?

— Он выдыхает туман.

— Выдыхает?

— Потом слышит треск мотоцикла.

— Ну а дальше?

— Не знаю. По-настоящему я еще, конечно, не все продумал.

Голдвассер потер щеку.

— Это вы можете обыграть, — сказал он. — Я так думаю.

— Например, Онн идет по улице сквозь туман, направляясь от Мои к Лизбет?

— Или от Лизбет к Хоуарду.

— Пожалуй.

— Почти в любом месте можете обыграть.

— Да-а-а-а.

— Ну не буду вам мешать.

После ухода Голдвассера Роу вставил в машинку чистый лист бумаги. Он всегда знал, что рано или поздно ему придется столкнуться с требованиями, предъявляемыми к роману, но воображал, что будет от них отмахиваться хотя бы до тех пор, пока не напишет развернутой критической статьи для «Энкаунтера»[2].

«Хью Роу, — безрадостно отбивали сами собой его пальцы, — вопреки ожиданиям некоторых литературоведов не создал абсолютно самобытного шедевра. Однако «Клубок червей» — зрелое профессиональное произведение, его сила — в действенном реализме замысла, оно смело смотрит в лицо жизни, такой, какова она в современном романе…»

12

— А-а! Добрый день, Мак-Интош, — сказал Нунн. — Хорошо, что вы заглянули. Присаживайтесь. Правильно, скиньте свои мокроступы. Вы курите? Нет? Похвально, похвально.

Рука Нунна неприметно занесла в «Универсальный справочник рыболова»: «Мак, оч. настор.». Разумеется, надо создать ему непринужденную обстановку, а потом уж приступать к допросу. Не в первой.

— Как насчет рыбки? — спросил он любезно.

— Чего? — не понял Мак-Интош.

— Рыбки.

— Э-э, не сейчас, благодарю.

— Не сейчас?

— Я только что поел.

— Ага.

Рука Нунна снова потянулась к справочнику. «Мак. оч. уклончив», пометил он.

— Я только хотел сказать, — пояснил он, — что сегодня для нее день подходящий.

— Подходящий день для рыбки?

— Да, сегодня ведь сыро.

— Вот как. А я — то думал, что для рыбки самый подходящий день — пятница.

— Пятнами? Нет-нет, сплошная сырость.

— Понятно.

«Может, они и гениальны, эти ученые типы, — подумал Нунн, — но простое человеческое общение с ними практически невозможно».

— А теперь вот что, Мак-Интош, — сказал он вслух. — Будем говорить начистоту. Вы ведь знаете, я никогда не вмешиваюсь во внутреннюю жизнь отделов. Да и не мог бы вмешиваться при всем желании. Я то сам не кибернетик и, конечно, в вашей работе ни бум-бум.

— Да.

— И конечно, мы с директором, доверяем вам целиком и полностью. Целиком и полностью.

— Так.

— Но дело-то вот в чем, Мак-Интош, — буду предельно откровенен. Сегодня с утра я имел беседу с сэром Прествиком Ныттингом. Вы его знаете?

— Встречал.

— Конечно встречали. В общем, он говорил о том, какое безмерное уважение питает Ротемир Пошлак к академическим свободам института.

— Неужели?

— Да. По-видимому, он всячески стремится, чтобы новый корпус был во всех отношениях независим. Ему не хочется, чтобы мы считали, будто только из-за того, что он вложил деньги, он желает как-то влиять на проводимую нами работу.

— Приятно слышать.

— Мне думается, что вас как начальника отдела это должно особенно устраивать. Но, конечно, это перекладывает на нас всю ответственность, подача теперь наша. Чем большую свободу предоставляет нам Пошлак, тем тщательнее мы должны следить за тем, чтобы ею не злоупотребляли. Уверен, что вы меня понимаете.

— Да.

— Конечно, при нормальном ходе событий все это не имело бы такого значения. Но, поскольку на открытие прибудет королева, институт окажется в центре общественного внимания. Так что академическая свобода академической свободой, а надо принять все мыслимые меры, чтобы не посадить в лужу наших друзей из Объединенной телестудии. Я надеюсь, ясно выразился?

— Дело ясное, что дело темное.

— Вот и расчудесно. Умный поймет с полуслова, да? Так я и знал, что вы уловите суть.

— Что?

— Это я к тому, что люди мелют всякую чушь про ученых мол, с ними трудно столковаться. А я говорю: порядочный человек — всегда порядочный человек, кто бы он ни был, даже негритянский певец или ученый.

— Понятно.

— Не сомневаюсь. Поймите, я бы и не заикался, но только вы же знаете, какое значение придают общественному мнению телевизионные компании. И вот, когда я услышал, что вы там затеваете в новом корпусе…

— Затеваю?

— Да я же знаю наверняка, что все делается в чисто научных целях.

— В новом корпусе я ничего не затеваю.

— Да, но, строго говоря…

— Только так.

— Ну да, понял вас. Вы хотите сказать, что совсем ничего не затевали?

— Я вам все время объясняю: в новом корпусе я ровным счетом ничего не делаю.

— Вот я и старался убедить в этом сэра Прествика.

— Хорошо.

— Поймите, я так ему и сказал. «Слушайте, — говорю, не знаю откуда вы взяли, но уверяю вас, что в новом корпусе Мак-Интош ровным счетом ничего не затевает».

вернуться

1

Здесь автор пародирует содержание некоторых романов английской писательницы Айрис Мэрдок.

вернуться

2

Английский литературно-художественный и общественно — политический ежемесячный журнал самого реакционного толка — примечание переводчика.

12
{"b":"95759","o":1}