– Бабуль, ну все эти столичные мажоры на одно лицо! – начинаю я свой спич, откладывая ножницы. – Высокомерные, наглые… Бабники! Думают, что все им должны, могут мусорить где хотят и смотреть на всех свысока, особенно на таких «деревенщин», как я! У них вместо головы калькулятор: сколько стоит твоя сумка и во сколько обойдется с тобой ночь. Фу, терпеть не могу!

Бабушка вздыхает.

– Дай человеку шанс, Анжи. Может, он не такой. Петр хорошим был. Хоть и алкашом.

– Дед хорошим был, а внук испорченный мажор, – упрямо твержу я, но в душе немного сбавляю пыл. Бабушка редко кого хвалит. Если уж ее друг… Ладно. Посмотрим. Но я ему спуску не дам!

Дальше день идет своим чередом. Я помогаю бабушке: ношу воду цыплятам (Васильич пытается клюнуть меня в ногу, но я ему грозно топаю – отступает), собираю яйца из курятника (теплые, в руки так и просятся), подметаю двор. Быстро забываю о надвигающемся «апокалипсисе» в лице столичного гостя.

После обеда бабушка вспоминает, что сахар почти закончился.

– Анжи, сбегай, дочка, в магазин, а? А я пирожков с капустой напеку.

– Ага, – соглашаюсь я, уже срываясь с места. Люблю наши деревенские походы в магазин – там всегда кто-то есть, новости можно узнать.

Переодеваюсь в свое любимое платьице в желтенький цветочек, которое бабушка называет «цыплячьим», поправляю волосы и выхожу за калитку, напевая себе под нос последний залипательный хит. Солнце припекает, пчелы гудят, Васильич и Степаныч провожают меня удивленными взглядами.

Идиллия.

До магазина рукой подать. И вот я уже вижу вывеску. И… мое настроение мгновенно портится.

У магазина стоит навороченный черный внедорожник. Пыль с дороги на него садится, а он все равно блестит, как зубы после стоматолога. Мажор-мобиль. Стопроцентно.

И вот из окна этого монстра вылетает окурок. Прямо на землю. Аккурат посреди чистенькой, подметенной кем-то из местных, площадки перед магазином.

У меня в голове что-то щелкает. Все мои теории о столичных мажорах мгновенно находят стопроцентное подтверждение. Какой же он наглый! Ну всё!

Я упираю руки в боки, и вся моя праведная деревенская злость вырывается наружу.

– Эй! – рычу я, подбегая к машине. Голос дрожит от возмущения. – Ты!

Он даже не оборачивается. Сидит себе, как король в карете.

– Сейчас же подними окурок и выкинь в мусорку! – ору уже во весь голос, подлетая к самой дверце. – Что за свинья?!

Он, наконец-то, поворачивает голову. Сквозь стекло видно его каменное, самодовольное лицо. Он смотрит на меня, как на назойливую муху, и медленно, демонстративно начинает закрывать окно.

Вот так, да?! Игнорировать решил? Сейчас я тебе устрою!

Я не думаю. Я просто делаю. Перекрываю ему дорогу своим телом, раскинув руки. Ну что, король, поезжай сейчас!

Он замирает. Видимо, для него это шок. Потом я вижу, как его лицо искажается гримасой злости. Мажор что-то рычит себе под нос, и дверь внедорожника с громким скрипом распахивается.

Он выходит. Выпрямляется во весь свой немаленький рост. На меня смотрит свысока. В глазах – холодная, уверенная злость.

Ну что ж, мажорчик. Погнали.

Я выхожу из машины, и первое, что чувствую – это пьянящий, густой воздух, который моментально ударяет в голову. Он пахнет травой, навозом и какой-то дикой свободой.

Второе – яростный взгляд этой… фурии в желтом платьице.

Она стоит посреди пыльной дороги, раскинув руки, как цыпленок, который пытается напугать трактор. Хрупкая, щуплая, вся залитая солнцем.

Но глаза…

Боже, эти глаза! Они не просто горят – они испепеляют.

Два огромных изумрудных фонаря, полных такой ненависти и праведного гнева, что мне на мгновение становится не по себе. Я привык видеть в женских глазах интерес и желание. Но никак не ЭТО!

– Ну что, принцесса, довольна? – мои слова звучат хрипло и резко, гораздо злее, чем я планировал. Я захлопываю дверь «Лексуса» с таким стуком, что где-то позади нее взлетает с криком стайка воробьев. – Устроила истерику из-за какого-то окурка. Здесь что, заповедник? Каждая букашка на счету?

Девушка не отступает. Наоборот, ее подбородок дергается, и она делает шаг навстречу, будто собирается атаковать.

– Для таких невоспитанных свиней, как ты, – она выдает это с таким ядовитым презрением, что у меня аж челюсть сводит, – да! Самый что ни на есть заповедник! Чтобы не гадили у нас тут. Подними и выбрось. Немедленно.

«У нас». Значит, местная. Вот оно что. Та самая соседская внучка, о которой болтал Гордей? «Симпатичная девушка, которая вправит тебе мозги». Черт бы побрал его романтические фантазии! Это не девушка, это монстр в юбке.

Я медленно, нарочито пренебрежительно оглядываю ее с ног до головы. Платье дешевое, из какой-то синтетики, выцветшее на солнце. Сандалии на босу ногу, в пыли. Ни грамма косметики на лице, только веснушки на щеках и эти сумасшедшие глаза.

– А что ты мне сделаешь, если я не послушаюсь? – скрещиваю руки на груди и насмешливо поднимаю бровь. – Позовешь своих деревенских дружков? Петухов? Или этого уродца? – я киваю на толстого гуся, который с глупым видом вышагивает у обочины.

Ее лицо заливается краской. Кажется, сейчас из ушей пар повалит.

– Я сделаю так, что ты сам побежишь искать мусорку, чтобы спрятаться в ней от стыда! – девчонка почти пищит от ярости. – Я тебя запомнила! Ты этот мажор, который приехал в дом Деминых!

О, так она уже в курсе. И явно не в восторге. Отлично. Мне тоже не нужны проблемы с соседями, особенно с такими психованными.

Между нами повисает напряженное молчание. Мы просто стоим и дышим друг на друга, как два быка перед схваткой. Где-то мычит корова, доносится лай собак. И этот чертов воздух…

Он такой настоящий, что им почти невозможно дышать. Он лезет в легкие, пьянит, кружит голову.

Я смотрю на ее сжатые кулачки, вздернутый нос, упрямую прядь волос, выбившуюся из хвоста и прилипшую к щеке.

И внезапно, совершенно неожиданно для самого себя, чувствую, как злость начинает уходить.

Ее сменяет какое-то другое чувство. Не интерес. Тем более не симпатия. Скорее… азарт. Да, именно азарт.

Эта дикарка посреди богом забытой деревни посмела бросить мне вызов. Мне. Денису Демину. Она не знает, кто я, ей плевать на мою машину, на мои связи, на мое положение. Мелкая видит только окурок и свинью, который его бросил. В этом есть какая-то дикая, первобытная честность. Сводящая с ума, но честность.

Я медленно выдыхаю и разжимаю руки, которые даже не заметил, как сжал в кулаки.

– Ладно, – говорю, и мой голос звучит уже беззлобно, скорее устало. – Хорошо. Ты победила.

Я поворачиваюсь, нахожу взглядом тот самый злополучный окурок. Делаю два шага. Приседаю, поднимаю его. Черт, вообще не помню, когда в последний раз поднимал что-то с земли. Подхожу к ржавой бочке с надписью «мусор» у входа в магазин и бросаю его туда.

Поворачиваюсь к ней. Она все еще стоит на своем посту, но выражение ее лица изменилось. Гнев сменился на полное, абсолютное, ошеломленное недоумение. Она явно готовилась к долгой и яростной битве, а не к капитуляции через тридцать секунд.

– Довольна? – спрашиваю снова, но на этот раз в моем голосе звучит лишь утомленная покорность. – Могу ехать дальше? Или есть еще какие-то правила поведения в этом заповеднике, которые я должен немедленно выучить?

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но не может вымолвить ни слова. Просто смотрит на меня, и я, наконец-то, вижу в этих ее глазах не только гнев. Там промелькивает растерянность. И любопытство.

– Ты… – начинает она.

– Я Денис, – перебиваю я ее. – Да, тот самый мажор из столицы. Буду тут мучиться неделю. Теперь мы знакомы. И я уже пожалел об этом.

Не жду ответа. Разворачиваюсь, захожу в машину, завожу двигатель. Она по-прежнему стоит посреди дороги, но теперь ее руки бессильно опущены.

Я аккуратно объезжаю ее, направляюсь к дому деда, адрес которого с горем пополам отыскал в навигаторе. В зеркале заднего вида вижу, как мелочь постепенно уменьшается, превращаясь в маленькое желтое пятнышко на фоне зеленых полей.