Няня Бишоп задумчиво сдвинула брови.

— Пока, Зейн, мне приходит в голову только одно: нельзя ли внести в блоки мисс Румянчик некоторые изменения, которые сняли бы излишнее пуританство?

— Вы шутите, клянусь святым Рэем, не так ли? — воскликнул Зейн Горт, шагнув к девушке и угрожающе протягивая клешни к ее горлу.

Няня Бишоп побледнела. Гаспар попытался удержать клешни, но Зейн уже сам опустил их.

— Я хочу сказать, — размеренно произнес он, — что могу счесть ваши слова только неудачной шуткой. Переделывать блоки робота, с тем чтобы изменить его поведение, — о, это преступление, вдвойне превышающее посягательство на человеческий мозг! Нашу личность так легко изменить, что любой намек на это вызывает у нас инстинктивные защитные реакции. Простите, если я вас напугал, — добавил он более мягко. — Но я должен был показать вам, насколько неприемлема для меня даже мысль о чем-либо подобном. А теперь я снова прошу у вас совета…

— Мм-м… право, не знаю, Зейн, я просто теряюсь, — неуверенно сказала няня Бишоп, искоса взглянув на Гаспара. — На первый взгляд вы и мисс Румянчик не очень подходите друг другу… Правда, в старину у людей считалось, что волевой умный муж и красивая глупая жена всегда прекрасно ладят, но я не очень в этом уверена. Психометрист Шейрон Розенблюм утверждает, что брак бывает удачен либо при полном равенстве интеллектов, либо в тех случаях, когда муж умнее жены на тридцать процентов. А вы, Гаспар, не могли бы пролить дополнительный свет на этот вопрос? Насколько глупа Элоиза Ибсен?

Гаспар мужественно игнорировал этот выпад.

— Извини меня за прямоту, Зейн, — сказал он, — но цель твоих ухаживаний за мисс Румянчик — именно брак?

— Конечно, я не безгрешен, — сказал робот, — но я думаю именно о браке! Друзья, буду с вами откровенен: многие из нас, роботов, не сторонники строгой нравственности, особенно если подворачивается подходящий случай. Да и кто их за это осудит? Но я создан иначе. Я не испытываю полноты чувства, если оно не предполагает единства мыслей, чувств и поступков, короче говоря, семейной жизни! К тому же для меня у этого вопроса есть и практическая сторона. Я обязан учитывать реакции моих читателей. Герой книг Зейна Горта, неустрашимый доктор Вольфрам, неизменно верен своей единственной роботессе! На его пути то и дело появляется неотразимая Серебристая Вилия, но в конце концов он всегда возвращается к Золотистой Бланде, своей нежной супруге!

— Послушайте, Зейн, — вдруг спросила няня Бишоп, — а вам не приходило в голову, что мисс Румянчик старается выглядеть глупее, чем она есть на самом деле? Наши роботессы — женщины, я имею в виду, — иногда прибегают к такой уловке, чтобы польстить мужчине, который их интересует.

— Вы полагаете, что это возможно? — возбужденно спросил Зейн. — Клянусь святым Станиславом, вы правы! Огромное спасибо, мисс Бишоп. Теперь мне есть на что опереться.

— Не стоит благодарности. А ее пуританство пусть вас не тревожит. Все мы пуританки до поры до времени. Ну а теперь я должна заняться моими кругляшами. Пора их переставлять.

С этими словами она бросилась к яйцеглавам и принялась торопливо и без видимой системы переставлять их. При этом яйца всякий раз оказывались наклоненными иначе, чем прежде.

— Зачем это нужно? — спросил Гаспар.

— Меняет давление в мозговых тканях и создает у них ощущение разнообразия. Во всяком случае, такое правило ввел Цукки.

— Цуккерторт?

— Да, мистер Цуккерторт создал целый свод правил, регулирующих как уход за яйцеглавами, так и общение между ними — так сказать, священные законы Детской.

— Няня Бишоп… — вдруг нерешительно спросил Зейн Горт, — нельзя ли мне… подержать одного?

Она с недоумением оглянулась на него, Потом широко улыбнулась.

— Ну, разумеется! — сказала она, протягивая ему очередного яйцеглава.

Зейн прижал серебристое яйцо к своей вороненой груди и начал нежно покачивать, напевая «Колыбельную» Шуберта.

— Отдайте-ка его мне, — сказала няня Бишоп с легкой тревогой. — Это ведь не младенец, а глубокий-глубокий старик.

Зейн кивнул, осторожно положил яйцо на подставку и обвел внимательным взглядом остальные яйца.

— Старики ли, младенцы, они все равно своего рода мост между людьми и роботами, — задумчиво сказал он. — Вот если бы…

Но тут за дверью послышались бессвязные вопли, пронзительный визг и топот. В Детскую стрелой влетела мисс Румянчик, в ужасе увернулась от объятий Зейна Горта и с истерическим рыданием упала на грудь няни Бишоп, которая слегка пошатнулась, но мужественно выдержала эти судорожные алюминиевые объятия.

Вслед за мисс Румянчик в Детскую ввалился, пошатываясь, папаша Зангвелл, размахивая кадуцеем и хрипло вопя:

— Изыди, заклинаю тебя Анубисом! Роботам из прессы вход запрещен!

— Зангвелл! — властно крикнула няня Бишоп и, когда он покорно повернулся к ней, продолжала ледяным тоном: — Убирайся отсюда, пока ты не проэтилировал весь воздух и твое дыхание не просочилось в яйца. Это вовсе не робот из прессы. Просто у тебя белая горячка.

— Мисс Биш! — жалобно возопил папаша Зангвелл. — Вы же вчера сами велели гнать в три шеи роботов, которые из прессы…

Тут его блуждающий взгляд упал на мисс Румянчик, и, в первый раз разглядев ее как следует, он дрожащим голосом простонал:

— Розовые роботы! То слоны, то фараоны, а теперь еще и роботы!

Он вытащил из кармана огромную фляжку, размахнулся, словно намереваясь отшвырнуть подальше, но вместо этого поднес ее ко рту и, шатаясь, вышел.

Мисс Бишоп высвободилась из объятий мисс Румянчик.

— Успокойтесь! — приказала она. — Что случилось в «Рокет-Хаусе»?

— Ничего, насколько мне известно, — обиженно ответила мисс Румянчик. — Просто меня напугал этот пьяный старикашка.

— Вы же обещали Зейну присмотреть за Полпинтой и остальными.

— Да, да, я что-то такое говорила, — тем же тоном отозвалась роботесса, — но мистер Каллингем сказал, что я мешаю, и велел мне выйти, а мистер Флаксмен попросил встать у двери со сломанным электрозамком и проследить, чтобы к ним никто не вошел… Но я неплотно прикрыла дверь, чтобы следить за ними…

Она умолкла, поколебалась и продолжала:

— Видите ли, мисс Бишоп, там действительно ничего не случилось, но мне кажется, «Рокет-Хаус» не совсем подходящее место для ваших подопечных.

— Почему? — резко спросила няня Бишоп.

— Судя по тому, что они говорят, — ответила роботесса.

— Но что они говорят? — раздраженно спросила няня Бишоп. — Если они ворчат и стонут, это ничего не значит. Я их знаю! Прежде чем признаться, что им хочется снова стать писателями, они будут без конца жаловаться и жалеть себя.

— Ну, не знаю! — сказала роботесса. — Во всяком случае, я своими глазами видела, как мистер Флаксмен отключал яйцеглава, едва он начинал жаловаться.

— Иногда другого выхода не остается, — обеспокоенно сказала няня Бишоп. — Но если эти двое позволили себе… Они же поклялись, что будут соблюдать все правила Цукки! Что они еще делали, мисс Румянчик?

— Больше я ничего не успела увидеть, потому что мистер Каллингем заметил, что дверь приотворена, и закрыл ее. Но перед этим один яйцеглав сказал: «Я этого не вынесу, я этого не вынесу. Ради бога, перестаньте! Вы сведете нас с ума. Это настоящая пытка».

— И что было потом? — гневно спросила няня Бишоп.

— Мистер Флаксмен отключил его динамик, а мистер Каллингем встал и закрыл дверь, а я прибежала к вам, и пьяный старикашка меня напугал.

— Но что они с ними делали?

— Я ничего не видела. На столе перед мистером Флаксменом лежала большая дрель.

Няня Бишоп сдернула с головы белую шапочку и рванула молнии халата.

— Зейн, — отрывисто приказала она, — я немедленно вызову няню Джексон. Пожалуйста, останьтесь в Детской, пока она не придет. Охраняйте яйцеглавов. Мисс Румянчик, останьтесь с Зейном. Гаспар, вы пойдете со мной в «Рокет-Хаус»!

Она погладила себя по бедру, и на мгновенье Гаспар увидел очертания кобуры под тонкой тканью платья.