Но вот с миссис Кэрью все иначе. Потеряв собственного ребенка, она сосредоточила всю нерастраченную материнскую любовь на сыне своей сестры. И как ты можешь представить, она была в отчаянии, когда он пропал. С тех пор прошло восемь лет – для нее это были восемь долгих лет несчастья, уныния и горя. Разумеется, ей доступно все, что только можно купить за деньги, но ничто ее не радует, ничто не интересует. Делла считает, что пришло время заставить ее очнуться, чего бы это ни стоило; и Делла убеждена, что жизнерадостная юная племянница твоей жены, Поллианна, обладает волшебным ключом, который отопрет дверь в новую жизнь для ее сестры. Ввиду всего этого, я надеюсь, ты без колебаний удовлетворишь ее просьбу. И от себя добавлю, что также буду лично благодарен тебе за эту услугу, поскольку мы с моей женой очень давно и близко дружим с Рут Кэрью и ее сестрой, и то, что касается их, касается и нас.

Всегда твой, Чарли».

Письмо закончилось, и повисла долгая тишина, такая долгая, что доктор тихо спросил:

– Ну что, Полли?

Она по-прежнему молчала. Внимательно посмотрев на свою жену, доктор увидел, что ее губы, обычно плотно сжатые, и подбородок дрожат. Он молча ждал, когда его жена заговорит.

– Как скоро, по-твоему, они ждут ее? – спросила она наконец.

Доктор Чилтон даже вздрогнул от неожиданности.

– Ты хочешь сказать, ты ее отпустишь? – воскликнул он.

Его жена возмущенно обернулась к нему.

– Томас Чилтон, что это за вопрос! Ты полагаешь, что после такого письма я могу ее не отпустить? Тем более, что сам доктор Эймс просит нас об этом? Ты думаешь, после всего, что он сделал для Поллианны, я могу отказать ему хоть в чем-нибудь – что бы это ни было?

– Боже ты мой! Буду надеяться, что доктору не придет в голову попросить у меня тебя, любовь моя, – проговорил лишь год назад ставший ее супругом мужчина, озорно улыбаясь. Но его жена только бросила на него заслуженно укоризненный взгляд и сказала:

– Можешь написать доктору Эймсу, что мы пришлем к ним Поллианну. И попроси, чтобы мисс Уэзерби дала нам все указания. Это должно быть сделано до десятого числа следующего месяца, разумеется, то есть до того, как мы отплывем, поскольку я, естественно, хочу лично убедиться, что девочка устроена должным образом, прежде чем уехать.

– Когда ты скажешь Поллианне?

– Завтра, вероятно.

– Что ты ей скажешь?

– Я еще точно не знаю, но определенно только то, что ей необходимо знать. Что бы ни случилось, Томас, мы не можем испортить Поллианну, а это неизбежно произойдет, если она возомнит себя какой-то… какой-то…

– Бутылочкой лекарства с подробными указаниями на этикетке, как ее принимать? – вставил доктор с улыбкой.

– Да, – вздохнула миссис Чилтон. – Ее спасает именно ее неведение. Ты же сам это понимаешь, дорогой.

– Да, я понимаю, – кивнул мужчина.

– Конечно, она знает, что ты, я и половина города играют вместе с ней в игру, и знает, какой чудесно счастливой стала наша жизнь благодаря этому. – Голос миссис Чилтон дрогнул, но она твердо продолжила: – Но если она будет играть в эту игру, которой ее научил отец, сознательно, а не по зову своей радостной и живой натуры, она будет именно такой, какой, по словам этой медсестры, кажется в рассказах о ней – «невозможной». Поэтому я ни за что не скажу ей, что она отправляется к миссис Кэрью для того, чтобы научить ее радоваться, – решительно заключила миссис Чилтон, поднимаясь на ноги и откладывая рукоделие.

– И это очень мудро с твоей стороны, – согласился доктор.

Поллианне сказали на следующий день, и вот как это было.

– Моя дорогая, – начала ее тетя, когда они утром были наедине, – ты бы хотела провести следующую зиму в Бостоне?

– С вами?

– Нет, я решила поехать с твоим дядей в Германию. Но миссис Кэрью, близкий друг доктора Эймса, попросила тебя приехать и пожить у нее в эту зиму, и я думаю, что могу тебя отпустить.

Лицо Поллианны вытянулось.

– Но в Бостоне у меня не будет Джимми, и мистера Пендлтона, и миссис Сноу, и всех, кого я знаю, тетя Полли.

– Нет, дорогая; но ведь у тебя их не было, пока ты не приехала сюда и не нашла их.

Поллианна вдруг улыбнулась.

– И правда, тетя Полли, не было! Это значит, что в Бостоне тоже есть какие-нибудь Джимми, и мистеры Пендлтоны, и миссис Сноу, с которыми я еще не знакома, так ведь?

– Да, дорогая.

– Тогда я могу этому радоваться. Мне уже кажется, тетя Полли, что вы научились играть в игру лучше меня. Я и не думала о тех людях, с которыми могу познакомиться. А их так много! Я видела нескольких, когда была в Бостоне два года назад с миссис Грей. Мы пробыли там целых два часа, когда я ехала сюда с Запада. На вокзале был один мужчина, совершенно замечательный, который сказал мне, где можно попить воды. Думаете, он и сейчас там? Я бы хотела с ним познакомиться. И еще там была милая дама с маленькой дочкой, они живут в Бостоне, как она сказала. Девочку звали Сьюзи Смит. Может, я и с ними смогу познакомиться, как вы думаете? И еще был мальчик, и другая дама с младенцем – вот только они живут в Гонолулу, так что я, наверное, не найду их там сейчас. Но в любом случае у меня будет миссис Кэрью. А кто она, тетя Полли? Ваша родственница?

– Бог мой, Поллианна! – воскликнула миссис Чилтон наполовину со смехом, наполовину с отчаянием. – Кто может угнаться за твоим языком, а тем более за твоими мыслями, если они скачут отсюда в Гонолулу и обратно за две секунды! Нет, миссис Кэрью нам не родственница. Она сестра мисс Деллы Уэзерби. Ты помнишь мисс Уэзерби в санатории?

Поллианна захлопала в ладоши.

– Ее сестра? Сестра мисс Уэзерби? О, тогда она будет чудесной, я точно знаю. Как и мисс Уэзерби. Я любила мисс Уэзерби. У нее вокруг глаз и рта были такие морщинки от улыбки, и она рассказывала самые прекрасные истории. Она была со мной всего два месяца, потому что пришла туда незадолго до того, как я уехала. Сперва мне было жаль, что она не была со мной все время, но потом я обрадовалась, потому что, знаете, если бы она была со мной все это время, мне было бы куда труднее с ней попрощаться, чем после недолгого знакомства. И теперь она как будто снова будет со мной, потому что я буду жить у ее сестры.

Миссис Чилтон глубоко вдохнула и прикусила губу.

– Но, Поллианна, дорогая, ты не должна ожидать, что они будут очень похожими, – осторожно сказала она.

– Но ведь они сестры, тетя Полли! – Глаза Поллианны округлились от удивления. – Я думала, сестры всегда похожи. Среди наших приходских дам было две пары сестер. Одни из них были близнецами, вот уж они были настолько похожи, что отличить миссис Пек от миссис Джонс было никак невозможно, пока на носу у миссис Джонс не выросла бородавка, и тогда, конечно, мы стали их различать, потому что первым делом смотрели на бородавку. Я так и сказала ей однажды, когда она пожаловалась, что люди называют ее миссис Пек. Я сказала, что если бы они сразу смотрели на бородавку, как я делаю, они бы сразу могли их различить. Но тут она стала такой злой – то есть недовольной, и я боюсь, что ей это не понравилось, хотя не понимаю, почему. Мне казалось, она будет рада, что их можно как-то различить, тем более что она была председателем комитета, и ей очень нравилось, когда люди вели себя с ней как с председателем – давали ей лучшие места, представляли ее и оказывали ей особое внимание во время церковных торжественных ужинов, знаете. Но нет, она не обрадовалась, и потом я слышала, как миссис Уайт сказала миссис Роусон, что миссис Джонс всеми способами старается избавиться от бородавки, даже пробовала насыпать соли птице на хвост[1]. Но я не понимаю, какой от этого был бы толк. Тетя Полли, разве, насыпав соли птице на хвост, можно убрать у человека бородавку с носа?

– Конечно, нет, дитя! Сколько же ты болтаешь, Поллианна, особенно как начнешь говорить про своих приходских дам!

– Правда, тетя Полли? – спросила девочка с раскаянием. – И это вас донимает? Я не хочу вас донимать, честное слово, тетя Полли. Но даже если я донимаю вас историями про приходских дам, вы можете радоваться, ведь если я о них и думаю, то радуюсь тому, что я больше не с ними, а с моей собственной тетей. Вы можете радоваться этому, правда, тетя Полли?