То были люди, которые пробирались, обычно по выходным, по сырым, холодным и слегка туманным утренним улицам Клеркенвелла к дому Маркса или к верхнему залу ресторана «Гарибальди» на Лэйстолл-стрит, вооружённые копиями повесток дня, «тезисами» или краткими доводами для предстоящих дебатов. Атмосферу в Саффрон-Хилл, Фаррингдон-Роуд и Клеркенвелл-Грин в первые 10 послевоенных лет нельзя назвать ни праздной, ни слишком гостеприимной. Физический аскетизм, интеллектуальное возбуждение, политическая страсть и дружба – вот, вероятно, то, что пережившие те годы помнят лучше всего, но также и чувство равенства. Некоторые из нас знали о каком-то предмете или периоде больше, чем другие, но все мы в равной степени становились исследователями малоизвестной территории. Мало кто воздерживался от участия в полемике, ещё меньше – от критики, и никто не решался принять критику.

История, как и любовь, – это то, что, как думается, мы узнаём, когда становимся взрослыми. Более того, история – полноценная составляющая рабочего движения, поскольку его идеологическая традиция и преемственность во многом опираются на коллективную память о прежней борьбе. История – ядро марксизма, хотя некоторые современные школы марксистов, похоже, думают иначе. Для нас и для партии история – развитие капитализма до его современной стадии, особенно в нашей стране, которую изучал сам Маркс, – включила в повестку дня нашу борьбу и гарантировала нашу окончательную победу. Некоторые из нас даже чувствовали своё призвание как личности. Где бы мы, как интеллектуалы, находились, что бы случилось с нами, если бы не опыт войны, революции и депрессии, фашизма и антифашизма, окружавшие нас в юности? Таким образом, наша работа как историков оказалась встроенной в нашу марксистскую работу, которая, как мы полагали, подразумевала членство в коммунистической партии. Последнее неотделимо от нашей политической приверженности и деятельности. В конечном итоге именно чувство единства между нашей работой как историков-коммунистов привело к кризису 1956–1957 годов, поскольку именно среди историков недовольство реакцией партии на речь Хрущёва на XX съезде КПСС впервые вышло на первый план. Как результат, многие наиболее активные и видные члены группы ушли или были исключены из партии, хотя, к счастью, личные отношения между ушедшими и оставшимися в целом не нарушились. Как бы то ни было, группа продолжала существовать – и в последние годы претерпела возрождение – 1956 год, несомненно, ознаменовал конец эпохи.

Разрыв стал особенно драматическим именно потому, что в 1946–1956 годы отношения между группой и партией оставались почти совершенно безоблачными. Как и все, мы одинаково лояльны, активны и преданы группе коммунистов хотя бы потому, что, как нам казалось, марксизм подразумевает членство в партии. Критиковать марксизм означало критиковать партию, и наоборот. Так, один из наших наиболее способных членов Эдмунд Делл заявил о своих разногласиях с партией посредством ряда тезисов о диалектике, которые группа обсуждала на специальной конференции 6–8 января 1950 года. Он соглашался с тем, что вера в диалектику «помогает практикующему историку и практикующему политику и может сбить их с толку». Он не признавал, что «диалектика» на самом деле описывает «природу изменений». Однако остриё его теоретических наблюдений содержалось в концовке:

Проверка социальной теории на практике затруднена из-за сложности доказательств. Тем не менее, было бы полезно проанализировать политические решения коммунистической партии в решающие моменты за последние 10 лет. Почувствует ли кто-то, что размер и разнообразие ошибок того времени стали результатом слишком слабого понимания марксизма или слишком догматического следования ему, – всё это, несомненно, зависит от точки зрения на итоги данной дискуссии.

Вскоре Делл вышел из компартии – остальных убедить он не смог – и начал карьеру, которая с тех пор оказалась выдающейся, но исторического значения она не имела. На тот период он оставался исключением, хотя другие бывшие члены группы, особенно медиевист Гордон Лефф впоследствии сочетали критику компартии с критикой марксизма. Но основная масса членов группы, покинувших её в 1956–1957 годы, продолжала считать себя марксистами.

Английские коммунисты на демонстрации в Лондоне. 1 мая 1936 г.

С точки зрения партии, нас почти наверняка причисляли к наиболее процветающей и самой успешной из многочисленных профессиональных и культурных групп, действовавших при Национальном комитете по культуре. Организационно не будучи ячейкой (отделением) партии, мы практически обладали самостоятельностью. У нас были председатель, секретарь и комитет (в 1952 году 15 человек; позже его разделили на меньший рабочий комитет и более крупный «полный» комитет). Мы собирали подписки и пожертвования, необходимые для финансирования нашей деятельности, организовывали сборы для проезда участников наших собраний и более или менее вели свои собственные дела. Ядро группы составляли «исторические секции»: античности, средневековья, XVI–XVII и XIX веков, а также учительская секция, численно большая, но нестабильная в своей деятельности. В начале 1950-х годов появились региональные отделения группы – в Манчестере, Ноттингеме и Шеффилде – в основном по инициативе одного энергичного члена, который неустанно вёл кампанию за местную историю и в октябре 1951 года выпустил Краеведческий бюллетень. Что, в конце концов, вылилось в издание периодического бюллетеня группы, выходившего с октября 1953 года с разной степенью регулярности и в более развитой форме – с 1956 года. (На момент написания издано 67 номеров.) Филиалы исторической группы при поддержке местных парторгов и профоргов, интересующихся историей, и, как это часто бывает, столь же активные, как и историки-любители [4], должны были популяризировать наше прошлое, особенно в рабочем движении, включая, конечно, нашу партию, т. е. изучать факты своей местной жизни, в особенности историю лейбористского и других прогрессивных движений, а также следить, чтобы эти факты использовались всеми возможными способами для иллюстрации природы классовой борьбы и возрождения старой воинственной традиции (Local History Bulletin 12 January 1950).

Региональные отделения не получили широкого распространения, хотя одно время, похоже, существовала тенденция – о чём сам я не помню – передавать большую часть работы группы местным филиалам. Фактически их деятельность испытывала колебания и затухала. Центром группы оставался Лондон, хотя её члены, местные и приезжие, распространяли послания по всей стране, особенно по поводу таких исторически значимых событий как годовщина 1649 года, что привело к значительной общественной активности. Тем не менее, в провинции прошли по крайней мере две конференции: одна в Ноттингеме (1952) по «Истории оппозиции британского народа войне», на которой автор смутно припоминает вступительную речь, другая – в Бирмингеме (1953) по теме «Радикализм XIX века».

Мы были или пытались быть достойными коммунистами, хотя, вероятно, только Е. П. Томпсон (менее тесно связанный с группой в сравнении с Дороти Томпсон) оказался политически достаточно важным для его избрания в окружной комитет партии. Последнего, казалось, вполне устраивала наша работа. По причинам, рассмотренным ниже, нас не сковывали особые ограничения. Единственная область, где мы с этим сталкивались, стала, по общему признанию, центральной для такой группы, как наша: история самого британского рабочего движения. Исследовать и популяризировать её – конечно, важнейшая задача для тех из нас, кто интересовался современностью. Помимо личной работы, мы вскоре приступили (вдохновлённые Доной Торр) к созданию амбициозного собрания документов, четыре тома из которого вышли в 1948–1949 годах: «Старое доброе дело 1640–1660 годов» (под ред. К Хилла и Э. Делла), «От Коббетта до чартистов» (под ред. Макса Морриса), «Годы становления лейбористов» (под ред. Дж. Б. Джеффриса) и «Поворотный момент лейбористов» (под ред. Э. Дж. Хобсбаума). То, что серия не получила продолжения, частично объяснялось нехваткой подходящих авторов, частично – относительным неуспехом двух последних томов. Они предназначались для читателей из профсоюзов и системы обучения взрослых, но те их не восприняли, а также для студенческой публики, которой ещё не существовало. Однако отчасти это было связано ещё и с трудностью разобраться в истории движения с момента основания партии в 1920 году, что, как мы все знали, подняло некоторые общеизвестно сложные проблемы.