— Молока получил? — нахохлилась Микоша, и сама же ответила, — Получил. Чаго тебе надобно еще? Неча на печке бока отлеживать, там и без тебя места нет, — посматривая в сторону Феофана, пробурчала она.

И так стало тепло и уютно: ворчание домовых, урчание кота, я и правда вернулась домой. Ну вот как теперь буду без них? А они без меня?

Расчувствовавшись, я наклонилась и сгребла обалдевших Микошу и Феофана в объятия.

— Как же я вас люблю, друзья! — призналась открыто впервые. Неожиданно даже для самой себя. Чего уж говорить про домовых?

— А я? — фыркнул кот, замерев от неожиданности.

— И тебя! — Отпустив переглядывающихся домовых, почесала Баюна за ухом.

Первым от шока оправился Феофан, осторожно поинтересовавшись.

— Это значит, что ты… — произнести дальше он не решался, но мне и не нужно было, я и так поняла, что он имеет в виду.

— Никуда от вас теперь не денусь, — пообещала я.

— Ура! — Феня стянул с головы ночной колпак и подкинул его в воздух.

— Честно? — более сдержанно отреагировала Микоша.

— Честное пионерское, — подтвердила я, — может, чайку?

Пообещав к чаю птичьего молока и картошки (той, что пироженка) на радостях, я, наконец, вошла в избу. Притихшие у печки Злата и Ярик делали вид, что спят.

— Доброе утро, — улыбнулась я, — видя, как Ярослав приоткрыл один глаз и тут же закрыл его обратно. — Вижу, что не спите. Идем чай пить.

**

Пока домовые суетились, накрывая на стол, я занялась тем, что наколдовала к столу вкусного. Сегодня особенный вечер, я приняла важное решение остаться. Это надо отметить. Скатерка послушно исполнила все пожелания. Не забыла я и про пушистого ворчуна — нежный паштет из кролика в сливках.

Все остались довольны. За чаепитием рассказала, как удачно сосватали Ждану и что уже почти домой собрались, как неожиданно поменялись планы. И мы очутились у Девичьего озера.

Стоило мне произнести это название, как брат с сестрой обратились в слух. Они ловили каждое мое слово, каждую эмоцию на моем лице, ожидая, что закончу я радостным известием о том, что сестра заколдована. Но увы, пока порадовать мне их было нечем.

— Не переживайте, — поспешила я утешить ребят, — есть у меня мысли насчет разворотного зелья.

— Какого? — поперхнулся чаем Феофан, — разворотного?

— Ну да, есть же приворотное? Значит, должно быть и обратного действия. Мне на болоте бутончиков перепало, снимающих всякий навет, думаю, с ними должно получиться.

— Угу, — важно кивнул Ярик.

— Подождем, — в такт вздохнула его сестра, накрывая маленькую руку брата своей ладошкой.

— Василиса не приходила? — поинтересовалась я, поглядывая на Микошу.

— Не-а, — с шумом отхлебнула из блюдца домовуха и потянулась за конфетой. — Не было ее, а чего?

— Да так… — промолчала я о своих планах обчистить домик Елены прекрасной. Надо бы мне, чтобы кто-то на стреме постоял.

В принципе я могу и одна попробовать, если бы знать, что хозяйки дома не будет. А может выманить ее как-то?

— Перышко-то мое нужно али я зря старался? — наевшись, Баюн запрыгнул ближе ко мне и подтолкнул носом руку, уронив ее на свою пушистую голову, намекая на почесушки.

— Ты же мой золотой, — похвалила котяру, — конечно, будем смотреть. Я же никогда не видела.

— Принесу, — легко спрыгнул на пол Феофан, направляясь к дверям, — В кладовую унес, что б схоронить от лишних глаз. Сокровище такое!

Подперев подбородок ладонью, я уставилась на подарок Баюна. Перо лежало на грубой деревянной столешнице, переливаясь огненными всполохами.

Оно было не просто ярким — словно капля солнца откололась от светила и застыла в форме идеального пера.

Основание — упругое и полое, словно тончайшая золотая трубка, мерцало оттенками расплавленного янтаря. Чем дальше к кончику, тем тоньше и невесомее оно становилось, рассыпаясь на тысячи мельчайших бородок. Каждая из них была крошечным опалом, в котором играли все цвета пламени: от нежно-алого до ослепительно-белого.

Боясь обжечься, я дотронулась до него кончиком пальца. Оно было не горячим, а чуть теплым. И на ощупь — твёрдым, почти как металл, но в то же время живым. От него так и веяло мощной, древней силой.

«Ну что сказать... — тихо пробормотала я. — Красота-то какая... Лепота». Даже тени в горнице стали другими — не чёрными, а золотистыми.

Я повертела перо в руках, и лучики света заплясали по стенам, заставив всех за столом прищуриться.

«И чего с этим делать-то? — продолжила я свой мысленный монолог. — Что за сила таится внутри?».

Микоша, шуршавшая фантиком от «коровки», засунула сладость за щеку, став похожей на хомяка.

— Фто буфешь делать с ним? — поинтересовалась с набитым ртом домовуха, кивнув на подарок.

— Какие есть варианты? — не отрывая взгляда от руки с зажатым в ней пером, ответила я. — В чем сила?

И чуть было не добавила, брат.

— Сила в правде, — без задней мысли ответил Феня, чем немало меня удивил. Навряд ли он кино смотрел, чтобы в тему ответить. Но получилось забавно. Видя растерянность на лице, домовой продолжил.

— Жар-Птица, она ведь отродье светлое, солнечное. Лжи на дух не переносит. Сама говорит только правду, хоть горькую, хоть сладкую. И чужую ложь чует за версту.

— Так то птица, целая. — добавила, приподнимая над столом перо, чтобы не заслоняло мне Феофана.

— А перо в свете своем кажет облик истинный, посвети на каждого, — предложил Феня, придвигаясь ближе. Очевидно намекая, что он первый на проверку.

Перегнувшись над столом, я поднесла перо к лицу домового и… он ни капельки не изменился.

– И чего? – недоумевала я, — Ты как ты.

На что Микоша усмехнулась.

— Мы же свои, родные, нет в нас лжи пред тобой, чисты мы… — смутившись, стряхнула крошки от пирожка с кофты домовуха. — А ты на котяру-то глянь.

Баюн, сидевший во главе стола, услыхав Микошу, фыркнул.

— Я тоже чистый, в смысле пакостей не замышляю, ну а то, что мордой не вышел, так-то не моя вина. На, проверяй! — неожиданно рявкнул кошара и запрыгнул на стол, продефилировал ко мне. Лапой отодвинул стоявшую передо мной чашку и уселся, ожидая моих действий.

— Не волнуйся, — я утешающе коснулась промеж ушей Баюна, — Каким бы ты ни был внешне, я знаю, что душа у тебя добрая.

– Конечно, — зажмурился кот, — я же тебя при первой встрече не сожрал. И не кусил даже. Прошу заметить.

Но мне показалась, что вся его бравада напускная, глубоко внутри он переживал, как я отреагирую.

Привстала с лавки и подняла перо над пушистой макушкой кота,

Пушистый замер, лишь усы подрагивали, выдавая нервозность.

Золотистый свет упал на темную шерстку, разбегаясь яркими искрами.

И случилось странное. Облик вдруг поплыл, затрепетал, словно отражение в воде, в которую бросили камень. Обычный, довольно упитанный кошачий силуэт будто бы вытянулся, стал чуть более поджарым и... диким. Кончики ушей заострились, а из-под приподнятой верхней губы медленно вылезла пара длинных, белых и смертельно опасных на вид клыков.

Я едва не выронила перо от таких метаморфоз. Это все еще был Баюн, пушистый ворчун, но в его чертах проступил явный и недвусмысленный хищник. Лесной дух, а не домашний питомец.

— Ну как? — заставил меня отвлечься от созерцания голос Микоши, — Поняла что ль?

— Страшенный какой, мамочки, — ахнула Злата, судорожно сжимая своими пальцами край стола.

Ярик, побледнев, прижался к сестре, в поисках защиты. А Баюн, не открывая глаз, пробормотал.

— Плохо, да? — тон его стал из самоуверенного каким-то бесцветным. Сердце жалостливо сжалось.

— Ты выглядишь, — на секунду задумалась, что сказать, чтобы и правду, и не обидно, — очень грозным, как тигр.

Пришло в голову сравнение с саблезубым, но вслух не произнесла, мало ли еще расстрою. А чтобы Баюн не так сильно грустил, я снова почесала его за ухом, вызывая его довольное урчание.