— Ты… ты убил его? — шепчу, едва слыша свой голос.

Он смотрит на меня. Медленно, почти устало качает головой:

— Нет.

Мы с мамой одновременно выдыхаем, как будто можно снова дышать.

Я вцепляюсь в пиджак отца сильнее, будто боюсь, что он исчезнет.

— Пожалуйста, — говорю надрывно, — забудь про кровную месть. Забудь про то, что произошло между мной и Валидом. Я… я хочу только одного — забыть его навсегда.

Отец молчит. Потом поднимает руку, гладит меня по волосам, приглаживая непослушные кудри. Его пальцы дрожат, как будто он боится прикоснуться ко мне.

— Моя милая девочка… — говорит тихо и улыбается сквозь усталость. В глазах — отчаяние и это пробирает меня до глубины души. —У тебя слишком доброе сердце для этого мира. Ты заслуживаешь счастья. А он… он не стоил ни одной твоей волосинки.

Я прижимаюсь к нему, прячу лицо в складках его пиджака. Запах отца — знакомый, родной — вдруг накрывает волной тепла. Я чувствую, как слёзы снова текут.

— Прости меня, Сати, — говорит папа.

Я поднимаю голову и сквозь мутную пелену слез смотрю на его расплывчатое лицо.

— Ты о чем, пап?

— Прости меня, родная, — его голос надрывается. Папа берет мою лицо в свои теплые ладони. Большой палец нежно поглаживает кожу моей щеки. — Это все из-за меня.

— Что ты такое говоришь, Рашид? — к нам подходит мама. — И что вообще произошло между тобой и Валидом?

Папа молчит. Он отходит от меня и буквально падает на диван.

Я смотрю на отца, и сердце сжимается. Его плечи опущены, голова склонена — он выглядит таким… сломленным. Таким не похожим на того сильного, уверенного в себе человека, которого я знала всю жизнь. Мы с мамой садимся рядом, не сводя с него глаз.

Он долго молчит, словно собираясь с силами. Потом начинает говорить — тихо, отрывисто, будто каждое слово — камень, который приходится поднимать из глубины души.

— Валид… он мстил мне. Всё это время. Его мать… она любила меня. По‑настоящему любила. А я… я не оценил этого. Не ответил взаимностью.

Я чувствую, как кровь отливает от лица. В ушах — шум, будто море бьётся о скалы.

— Когда она умерла, — продолжает отец, — я даже не знал, что это из‑за меня. Что она… что она не смогла жить дальше. Валид узнал об этом. И решил отомстить.

Мама прикрывает рот рукой, глаза широко раскрыты от шока. Я сижу неподвижно, будто окаменев.

— Он женился на тебе, Сати, — отец поднимает на меня взгляд, полный боли, — не из любви. Из мести. Чтобы я почувствовал то же, что чувствовала его мать. Чтобы потерял самое дорогое.

В комнате повисает тяжёлая тишина. Слышу собственное дыхание — рваное, прерывистое.

руки сами тянутся к шее и сжимают в руках тот самый кулон из белого золота. Металл холодный, словно лёд, и этот холод пробирает до костей.

Он никогда меня не любил.

Эта мысль бьёт снова и снова, как молот по наковальне, дробя мою душу на мелкие осколки. Каждое воспоминание, каждая фраза, каждый нежный взгляд — всё было ложью. Всё — часть его плана.

Внутри — пустота. Такая огромная, что кажется, будто меня выпотрошили, оставив только оболочку. Я пытаюсь дышать, но воздух застревает в горле. Пытаюсь заплакать — слёзы не идут. Только холод. Только тишина.

Внезапно раздается оглушительный стук в дверь, я вздрагиваю. Мы с родителями переглядываемся.

И до моих доходит разъяренный голос мужа:

— Сати! Я вернулся за тобой!..

Сати

Папа собирался прогнать его или, цитирую, “задушить ублюдка”, но я уговорила его успокоиться и дать нам поговорить. В конце концов, это будет наш первый разговор после его грязного предательства.

Я открываю дверь и вижу его. Валид стоит на пороге — такой же высокий, уверенный, будто ничего не случилось. Лицо суровое, с жесткой линией губ и колючим взглядом темных глаз. В руках он держит Грушу. При виде меня собака начинает вилять хвостом, радостно лаять, тянется ко мне.

— Грушенька, — шепчу, едва двигая губами.

Сердце пропускает удар. Я выхватываю её, прижимаю к груди, целую в мягкую мордочку. Груша лижет мне щёку, радостно приветствуя. Опустив ее на пол, я наблюдаю как она убегает вглубь дома. Я рада, что она со мной. У меня болело сердце за нее.

Мое внимание переключается на незваного гостя на нашем пороге.

— Что тебе нужно? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. Но внутри всё дрожит.

Валид делает шаг ко мне, хватает за руку:

— Пора домой.

Я резко отдёргиваю руку.

— Что ты творишь? — голос дрожит, но я не позволяю себе отступить. — Ты сам отказался от меня. Назвал ненужной. Вернул сюда, как использованную вещь.

Мы сталкиваемся взглядами, черта с два я спасую перед ним. Его лицо искажается. Он на грани срыва — вижу это по тому, как дёргается уголок рта, как сжимаются кулаки.

— Не еби мне мозги, Сати! — рычит он. — Всё поменялось, как только я узнал о беременности. Сейчас ты сядешь в мою тачку, мы вернемся домой и ты снова станешь моей послушной женой, поняла? У меня нет времени на твои детские истерики.

Он смеряет меня жестким взглядом, пока я стараюсь не разрыдаться перед ним. Каждое его слова — словно удар поддых.

Ну зачем ты пришел? Снова сделать мне больно? Поздравляю, у тебя это получилось.

— Мы еще обсудим то, что ты скрыла свою беременность и я рисковал никогда не узнать о своем наследнике. Ты повела себя в очередной раз как инфантилка, в чем я, собственно, не удивлен.

Внутри меня что‑то рвётся. Боль, обида, гнев — всё сливается в один клубок, который душит, не даёт дышать.

— Если тебе не нужна была я, — говорю тихо, но каждое слово — как лезвие, — то и мой ребёнок тебе не нужен. Пошел вон, Байсаев! И навсегда забудь дорогу в дом моих родителей и в мою жизнь!

Он срывается за одно мгновение. Он резко хватает меня, прижимает к себе. Я чувствую, как тяжело он дышит, как его тело горит, будто в лихорадке. Его грудь касается моей, и от этого прикосновения всё внутри сжимается.

— Ребёнок в твоём животе — мой, — шепчет он, и в его голосе — сталь. — Мне плевать на твои чувства. На то, чего ты хочешь. Он будет расти под моей крышей. Даже если придётся увезти тебя силой, и запереть в доме.

Я замираю. Его слова бьют больнее любых кулаков. Потому что в них — правда. Он не любит меня. Но он хочет моего ребёнка. Хочет забрать его, как трофей.

В глазах темнеет. Дыхание перехватывает. Я пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Слишком крепко.

— Ты не можешь… — шепчу я. — Ты не имеешь права…

— Имею, — перебивает он. — Он мой. И ты — моя.

Я смотрю в его глаза и вижу там не любовь. Не раскаяние. Только одержимость. Только желание владеть.

И от этого осознания боль становится невыносимой. Она рвёт изнутри, заставляет сердце биться в агонии.

— Я не вещь, Валид, — говорю я, и голос звучит почти безжизненно. — Я не твоя собственность.

Он молчит. Только крепче сжимает руки.

А я чувствую, как слёзы катятся по щекам. Горячие, горькие. Слёзы не только за себя. За ребёнка. За ту жизнь, которую я мечтала построить. За любовь, которой никогда не было.

— Отпусти меня, — шепчу я, но знаю — он не отпустит.

Потому что для него я — лишь сосуд. Сосуд для его наследника.

Собрав всю силу воли, я отталкиваю его от себя, отчего Валид, не ожидая, отшатывается. Пользуясь моментом я быстро забегаю в дом и захлопываю дверь прямо перед его носом.

Валид начинает снова долбить по двери.

— Сати, сука! Открой! — удар, удар, удар. Я забываю как дышать, а сердце подпрыгивает к горлу.

— Уходи, Валид! Или я вызову полицию!

— Это не конец, поняла?! — даже сквозь дверь я слышу его грубое рычание. — Я заберу у тебя ребенка, даже если придется отлучить его от матери!

И в этот момент я понимаю: мне нужно бороться.

За себя. За своего ребёнка. За наше будущее.

Даже если придётся сражаться в одиночку.

Конец первой части.