Она была уже возбуждена, и я понял это носом раньше, чем мозгом.

— Ох, Лёшенька… — её голос прозвучал прямо над моим ухом, хриплый, сдавленный, полный такого неудержимого удовольствия, что по моей спине пробежали мурашки. Она слегка, едва заметно, поводила бёдрами, втирая свою киску в моё лицо, и я почувствовал, как ткань становится влажной насквозь. — Как же ты меня возбуждаешь… одним своим видом…

Она издала тихий, глубокий стон, когда я, не выдержав, открыл рот и прижался губами плотнее, пытаясь сквозь шёлк угадать форму её половых губ, найти клитор. Моё дыхание стало частым и горячим, пар запотевал на ткани. Член в штанах вздрогнул и моментально налился свинцовой тяжестью, больно упираясь в ширинку.

— Уже готов, значит? — прошептала она, и её пальцы в моих волосах сжались ещё сильнее, прижимая меня к себе с такой силой, что у меня закружилась голова. Я мог дышать только её запахом, чувствовать только этот жар и влагу. — Уже хочешь… сделать мне хорошо? Доставить удовольствие?

Она говорила это не как вопрос, а как констатацию факта, с наслаждением наблюдая за моей реакцией. Её бёдра начали двигаться активнее — мелкие, жадные толчки навстречу моему лицу. Она терлась об меня, и сквозь шёлк казалось, я чувствовал каждую складку, каждую пульсацию. Её стоны становились громче, отрывистее, теряли всякую тренерскую сдержанность.

— Да… вот так… — выдохнула она, и её голос дрожал. — Чувствуешь, как я хочу? Чувствуешь, какой я мокрой стала из-за тебя?

Я мог только мычать в ответ, захлёбываясь её запахом, и мои руки, без команды, еще сильнее вцепились в её бёдра, пытаясь удержать её, помочь этому ритму. В голове не было мыслей, только животный восторг и жгучее унижение, смешанные в один пьянящий коктейль. Я был её инструментом, её игрушкой, и в этот момент мне это нравилось до одурения.

Она использовала моё лицо, чтобы тереться, чтобы доводить себя, и каждое её движение, каждый стон были доказательством её власти и… чего-то ещё. Искреннего, дикого наслаждения.

В следующую секунду её движения стали резче, почти отчаянными. Она вжалась в меня всем весом, её пальцы впивались в мою кожу. Я услышал, как её дыхание оборвалось на полуслове, превратившись в прерывистый, хриплый вой, который она пыталась подавить.

И вдруг она замерла. Вся. Абсолютно. Её тело стало каменным. Пальцы в моих волосах свело судорогой. Она издала странный, сдавленный звук — не крик, не стон, а что-то вроде «кх-ммм», будто её душили изнутри. Я почувствовал, как под тканью её тело вздрогнуло в серии коротких, мощных спазмов. Это не был разлившийся, томный оргазм. Это было что-то сдержанное, почти яростное, вырванное силой и тут же запертое обратно, как будто она сама себе запретила кончать, и тут же с силой оторвала моё лицо от себя.

Мы оба дышали как загнанные лошади, а на юбке, прямо напротив того места, куда было прижато моё лицо, появилось маленькое тёмное, откровенно мокрое пятно — смесь её соков и моей слюны.

Я видел её разгорячённое, сияющее лицо, полуприкрытые глаза, но в её взгляде, который медленно фокусировался на мне, уже не было той животной отрешённости. Там была усталость, странное удовлетворение и та же самая железная воля, которая сдержала её на самом краю.

Вот же хрень! — пронеслось в голове единственной связной мыслью. — Она реально только что… обтерлась об мою рожу. Как об диванную подушку. И ей это дико понравилось. И мой член, чёрт возьми, от одного этого осознания чуть не выстрелил сам, без помощи рук, прямо в штаны.

Она отпустила мои волосы. Её взгляд медленно прояснился, вернувшись из мира чистого ощущения в мир контроля. Но на её губах всё ещё играла та самая довольная ухмылка.

— Я утром говорила, что мы обсудим твои обязанности. И отметим прогресс. Но сейчас… — она взглянула на часы на стене, — … мы не успеем заняться тем… о чём говорили, так, как я хочу. — она сделала недовольное, даже злое выражение лица, будто её только что лишили чего-то очень-очень важного и приятного, но в следующий миг она поправила прядь волос, и её взгляд снова стал собранным, начальственным. Но в нём теперь читалось и кое-что ещё: предвкушение отложенного, но неизбежного. — У меня через пару минут важный звонок, а потом нужно идти к девочкам. Делать свою работу. Закончу через час, и я… буду ждать тебя, Алексей. — она сделала паузу, облизнула губы, и её глаза, тёмные и бездонные, впились в меня. — И в этот раз — без опозданий. Ты понял?

Я кивнул, не в силах вымолвить и слово. Её взгляд, её тон — всё это было настолько властным и требовательным, что даже мысль отказать: «Нет, Танюш, у меня есть другие дела» — тут же в голове обросла последствиями в виде увесистой оплеухи прямо по роже.

— Понял, — выдавил я наконец, посчитав, что односложный ответ — это хоть какая-то демонстрация того, что я ещё не полностью обратился в овощ.

Понял, — мысленно повторил я. — Отсрочка. Не помилование. Час отсрочки перед казнью, где палач — она, а я — и осуждённый, и эшафот, и, по ходу дела, ещё и топор в её изящных ручках.

— А пока… — она сделала шаг вперёд, вновь сокращая дистанцию между нами до нуля. Её запах, густой и властный, снова заполнил всё пространство вокруг. — … кое-что мы можем сделать. Дать тебе небольшой стимул. Зарядку на этот час.

Она взяла меня за запястье — твёрдо, без возможности сопротивления — и потянула за собой к неприметной двери в гардеробную. Я послушно поплёлся, как пёс на поводке, чувствуя себя одновременно униженным и чертовски возбуждённым.

Млять, что еще за зарядка? Что еще она придумала? — пронеслось в голове, когда я оказался в тесном, полумрачном пространстве, заставленном шкафами с её одеждой, она отпустила мою руку, повернулась ко мне и, не говоря ни слова, взяла мои ладони в свои.

А потом медленно, с гипнотической неспешностью, положила их себе на бёдра. Я почувствовал под пальцами тонкую ткань юбки, а под ней — упругое, живое тело, и мои пальцы, будто сами собой, впились в её плоть, сжимая полные, идеальной формы ягодицы через ткань.

Она издала тихий, одобрительный вздох и прижалась ко мне всем телом. А потом её губы нашли мои.

Это был не просто поцелуй. Это было поглощение. Грубое, безжалостное, с немедленным вторжением её языка в мой рот. Вкус её — кофе, дорогая помада и что-то неуловимо женственное, хищное — заполнил всё. Я ответил с той же животной жадностью, вцепившись в её задницу, мня и сжимая её, прижимая её тело к своему еще сильнее. Мой член, болезненно твёрдый, тут же врезался ей в бедро.

Она почувствовала это, и её моментально рука скользнула между нами, и её ладонь, тёплая и уверенная, легла мне на пах. Не стесняясь, она начала натирать меня через ткань штанов — твёрдыми, круговыми движениями, точно зная, где и как давить. Каждое прикосновение отправляло в мозг разряды молний, смешиваясь с яростью поцелуя, с её запахом, с ощущением её плоти под моими пальцами.

Казалось, это будет длиться вечно. Что она просто сожрёт меня здесь, в этой гардеробной, и выплюнет обезвоженную оболочку с обконченными изнутри штанами. Но вдруг она резко прервала поцелуй. Её губы, распухшие и влажные, оторвались и оказались в сантиметре от моих. Её дыхание, сбившееся и горячее, обжигало меня.

— Всё, — выдохнула она хрипло, но в её глазах уже снова был холодный, собранный огонь. — … как успокоишься. — её взгляд стрельнул вниз, в мой пах, где под тканью отчётливо выпирал внушительный рельеф. — Можешь уходить. — добавила она, и на её лице мелькнула та самая довольная ухмылка, будто говорящая: «Всё идёт по плану».

Я кивнул, не в силах произнести ни слова. Горло было пересохшим, тело — одним сплошным напряжённым нервом. Татьяна же в этот момент поправила одной рукой слегка помятую юбку, другой — выбившуюся прядь волос и вышла из гардеробной.

Я остался один в полумраке, прислонившись к стеллажу с вешалками. Член бешено пульсировал, требуя продолжения, но здесь, в этом тесном пространстве, пахнущем её духами и её властью, продолжения не было. Только приказ: «Успокоиться».