Я поплелся туда, волоча ноги, чувствуя, как каждый мускул ноет от напряжения и опустошённости. Когда дверь в кабинет закрылась, я прислонился к ней спиной, закрыл глаза и попытался отдышаться, выгнать из лёгких тот густой, опьяняющий воздух, что витал в комнате персонала.

Бесполезно. Он был во мне.

В ноздрях так и стоял терпкий, мускусный запах её кожи, смешанный с ароматом духов. На языке — привкус её власти, металлический и сладкий одновременно, а в паху — пустая лёгкость после мощнейшего оргазма.

Я плюхнулся на стул, уставившись на часы, висевшие на стене. Стрелки, казалось, застыли. Время остановилось, затаившись в ожидании новой катастрофы. Скоро. Совсем скоро должен был начаться сеанс с Алисой.

Алиса…

Само это имя, холодное и отточенное, как лезвие конька, вызвало во мне новую, совершенно иную волну смятения. Ледяная, неприступная Алиса. Та самая, которую я… застал в прачечной за тем самым интимным моментом.

После всего, что только что случилось с Татьяной, после той грубой, властной близости, я сомневался, что смогу вообще к кому-либо прикоснуться. Мои пальцы всё ещё хранили память о бархатистой груди Татьяны, о её властных, требовательных словах.

А уж прикасаться к Алисе, к этому фарфоровому созданию, чей холодный, пронизывающий взгляд сейчас казался мне страшнее любой ярости, — было бы высшей формой кощунства.

Минуты ползли, как израненные звери, тяжко и медленно. Кабинет был готов к новому сеансу, а я — нет, совершенно нет, поэтому я просто сидел, пытаясь сосредоточиться.

Десять минут позже положенного времени. Пятнадцать. Двадцать.

Тишина в кабинете из просто отсутствия звуков превратилась в нечто материальное, давящее, оглушительное. Эта тишина звенела в ушах, стучала в висках и шептала о том, что что-то не так.

Где она, млять? Забыла? Не рассчитала время? Нет, не может быть, она же сама пунктуальность… А значит, скорее всего, виной всему та дурацкая сцена в прачечной, и теперь она просто не может заставить себя лечь под мои руки.

Ладно, ледышка, — с горькой, усталой усмешкой подумал я. — Сиди в своей скорлупке. Прячься. Мне бы сейчас самого себя в порядок привести, а не твои выточенные мышцы разминать.

Но долг — или, вернее, его жалкая, избитая видимость, которую я тут отчаянно пытался сохранить, как утопающий держится за соломинку, — тянул меня из кабинета. Найти. Узнать. Сделать вид, что я всё ещё что-то контролирую в этом сумасшедшем доме. Что я не просто игрушка, которую завели и бросили, а специалист, который следит за графиком.

С трудом оторвав себя от стула, я вышел в коридор. И, как по какому-то дьявольскому наитию, почти сразу же наткнулся на Ирину. Она вынырнула из-за угла, словно её кто-то вызвал самим моим смятением, моим запахом страха и угасающей похоти.

Рыжая бестия предстала передо мной, загораживая путь. В её глазах цвета зелёного льда вновь плясали насмешливые чертики, как и в самый первый день.

Она вернулась, — пронеслось в голове, — настоящая она.

Ирина окинула меня с ног до головы насмешливым, всевидящим взглядом, будто рентгеном просвечивая мою помятую рубашку, мой уставший вид, мою душу, испачканную случившимся недавно.

— Что-то видок у тебя… не очень. — её голос был сладким и озорным. — Устал? Может, помочь тебе расслабиться… — она подчеркнуто медленно облизнула губы. — Как и ты мне… помогаешь?

Я на мгновение замер и потерял дар речи.

Капец! Да что она…! Что за…! Она что… решила в открытую говорить о случившемся в последний раз?

Я немного поглазел на неё молча, затем собрался с мыслями и ответил:

— Да так, самую малость, а ты случайно Алису не видела? — спросил я, пытаясь проигнорировать её колкость и в то же время пройти мимо. Голос мой прозвучал хрипло и устало. — Она на сеанс не пришла.

— Алису? — Ирина сделала преувеличенно печальное лицо, поджав губы. — Не знаю… наверное, у неё… голова разболелась. — она сделала шаг навстречу, сократив дистанцию до опасной и заставив меня остановиться. — А вот у меня, знаешь, голова не болит. — она томно потянулась, закинув руки за голову, и тонкая ткань ее топа демонстративно натянулась на груди, открыв вид на спортивный животик.

— Когда расслаблюсь… всегда чувствую себя очень… освежающе. Прямо будто заново рождаюсь. И всё благодаря тебе… так что спасибо.

— Эм… мне?

— Да, а кому? — она кивнула с довольной улыбкой. — Воспоминания о твоем массаже… самые, самые тёплые.

Она говорила не словами, а намёками, обволакивая каждую фразу таким плотным слоем двусмысленности, что воздух вокруг казался гуще. Её взгляд, тяжёлый и томный, скользнул по моему лицу, задержался на губах, потом опустился ниже, к моим рукам, будто она вновь ощущала их на своем теле, и томная улыбка вновь тронула уголки ее губ.

— Я даже подумала, — продолжила она, понизив голос до интимного, заговорщицкого шёпота, от которого по моей спине побежали мурашки, — что сегодняшний сеанс мог бы быть… Ну, знаешь… особенным… Немного разнообразия никогда не помешает, правда? А то как-то однообразно — легла… постонала… ушла. — она игриво прикусила губу, и в ее глазах вспыхнул озорной, опасный огонёк. — Я вот уже настроилась на нужную волну. Мысленно… подготовилась. — она сделала паузу, давая мне прочувствовать весь вес этого слова. — Поэтому… и ты подготовься. Ладно?

Она нежно, почти неосязаемо, провела кончиками пальцев по моему предплечью. И это прикосновение, лёгкое, как пух, обожгло меня сильнее, чем плен сисек Татьяны.

Затем, бросив мне многообещающий, полный тайны и откровенного желания взгляд, она прошла мимо и поплыла прочь.

Её упругая попка мерно покачивалась в такт шагам, будто дразня меня.

— Я буду ждать. — сказала она, обернувшись. — Очень ждать. А раз… Алиса не пришла, то я приду раньше, и тогда у нас… будет больше времени.

Я остался стоять, как вкопанный в пол, с бьющимся как сумасшедшее сердцем и медленно разгорающимся внизу живота предательским огнем.

Слово, которое она бросила, повисло в воздухе, обрастая в моём воспалённом, уставшем мозгу самыми похабными смыслами.

Это такое простое слово «подготовься» било точно в цель, в самое сердце моей похоти и страха. После её откровенной мастурбации на столе, после её влажных, требовательных стонов, после того, как она, не стесняясь, достигла оргазма под моими руками…

Что ещё, млять, могло означать это «разнообразие»? Что ещё могло следовать за этим «настроилась» и «подготовься»? Она же не намекала, она почти что прямо говорила! Она явно ждала, что сегодня наши игры перейдут в другую лигу. Что я, её «главный специалист по релаксации», предоставлю ей полный спектр услуг.

Она ждала… жаждала… требовала… секса? Мля! Да, мля, я не готов нифига! Секс? Сегодня после всего, что было? Мля! Мля! Мля!

Паника, острая, стремительная и леденящая, на мгновение затмила всё — и усталость, и опустошенность, и даже свежую память о Татьяне.

Чёрт, чёрт, чёрт! Одно дело — Татьяна Викторовна, которая существовала в своей собственной реальности, по своим таинственным, то ли капризным, то ли расчётливым правилам. С ней всё было одновременно сложно, легко и запутанно, это была игра в кошки-мышки на уровне психологии, где физиология была лишь инструментом.

Но Ирина… Ирина будто проще и прямее, и она игрок с другого поля, где правила ясны и понятны: она возбуждается и предпринимает действие, а потом следует разрядка. И теперь она явно готовилась к игре по взрослым, буквальным правилам. И в этой её игре теперь должен был появиться союзник…

Сходить купить презики, что ли? — мысль промелькнула, яркая и безумная, и тут же разбилась о суровую реальность. — Нет, какие еще презики, Орлов? Ты спятил? Во-первых, нет денег. У меня, нищего студента, не было ни копейки лишней. Те деньги, что я заработаю здесь, уйдут на долги, на еду и на то, чтобы не выгнали из общаги. Во-вторых… а если узнает или, не дай боже, увидит Татьяна?