Потеря хотя бы одной боевой машины не на поле боя, когда каждая единица техники была на счету, больно ударяла и по самой слюсаренковской бригаде, и по всей 3-й гвардейской танковой армии. Но 56-й еще повезло. Едва последний танк бригады выбрался на твердую землю, как в небе появились самолеты люфтваффе, которые прилетели на помощь артиллерии. Второй понтонный мост на данном участке переправы, по которому шли грузовики со снарядами и бойцами, был взорван. На него упала одна из бомб. На переправе творился ад. Командиры кричали, срывая голоса, отдавая приказы, но их никто не слышал. Часть машин, которые не успели пойти ко дну, пыталась вернуться на берег задним ходом, двигаясь по остаткам моста.

Люди барахтались в воде. Кто не умел плавать или был ранен – тонули. Остальные как могли плыли к берегу. Кто-то – к левому, где находился враг и где ждали их уже переправившиеся части, а кто-то плыл обратно, на правый берег. Многие утонули. Самолеты все летели и сбрасывали свой смертоносный груз прямо на людей, артиллерия врага била не переставая, и урон войскам третьей танковой армии Рыбалко был нанесен немалый. Танки, едва въехав на твердую почву, сразу же вступали в бой, стараясь хотя бы частично принять на себя удар вражеской артиллерии и отвести огонь от переправы.

– Эх, наша артиллерия где-то застряла в пути, – с досадой проговорила Шура. – Сейчас бы она нам ох как пригодилась.

– Сейчас нам много бы чего пригодилось, – заметил Слюсаренко, который сидел на командирском месте рядом с радисткой-пулеметчицей и зорко всматривался в местность, по которой мчался их танк. – У нас после боев под Львовом и так большие потери. И техники, и людей не хватает катастрофически.

– Хорошо бы к нам перекинули резерв. Тогда все легче было бы, – отозвалась Шура.

– Перекинут, куда ж деваться, – уверенно ответил Слюсаренко. – Дальше двигаться надо? Надо. А немцы – они ведь после того, как их выперли из границ Советского государства, что будут делать? А будут они цепляться за земли Польши всеми своими загребущими руками и даже зубами. Будут стараться, чтобы потом предложить выгодный для них мир.

– Какой же он для них выгодный? Их ведь вон куда, аж в самую Европу отбросили, – удивилась Шура.

– Тут… – Слюсаренко вдруг замолчал и скомандовал: – Дмитрий Степанович, поворачивай налево. Нам в лоб к немцам сейчас идти не следует. Обойдем их, и тогда уже погоним подальше от переправы… Шура, передай по рации, чтобы все следовали за головной машиной. Стрелять только в случае, если уверены, что попадут прямой наводкой. У нас пока что на полноценный бой снарядов маловато.

Танк дернулся и начал резво разворачиваться, а Александра стала связываться с остальными экипажами, передавая им приказ командира. Немцы не стали дожидаться, когда советские танки подойдут к их артиллерии на расстояние выстрела, и поспешили, бросив свои орудия, убраться восвояси. Слюсаренковская бригада, выскочившая к немецким позициям, не застала у орудий ни одного расчета и остановилась.

– Сбежали, и хорошо. Нам меньше возни, да и горючее со снарядами сэкономим, – заметил Коломеец. – Теперь наша пехота с фрицами и без нашей поддержки управится… А мы теперь куда? – повернулся он к полковнику.

– Нам приказано двигаться к району города Сташув, – ответил Слюсаренко. – Это южнее Сандомира. Будем создавать плацдарм для дальнейшего наступления наших войск. Пока немцы сидят в этом районе, наша переправа будет все время под ударом. Наша задача – отвлечь на себя основные силы врага, чтобы они не смогли пройти к нам в тыл, когда армия начнет двигаться по направлению к Оглендуву и Сандомиру. Ну а дальше видно будет. Поэтому заводи двигатель и поехали. Нечего давать врагу возможность прохлаждаться.

30 июля Гейнц Гудериан, начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта, докладывал фюреру обстановку на участке, который в немецких документах значился как плацдарм Барнаув.

– Мой фюрер, – говорил он, – советские войска переправились на западный берег Вислы неподалеку от города Барнаув и начали расширять плацдарм в районе городов Сандомир и Сташув. Все наши усилия остановить переправу через Вислу и дальнейшее наступление с помощью артиллерии и авиации не принесли должного успеха.

– Почему? – Гитлер нервно дернул головой и искоса посмотрел на генерал-полковника.

– Русские, которые понесли большие потери в битве под Львовом, не стали восстанавливать свои силы и решили атаковать нас сразу, не останавливаясь на перегруппировку и не дожидаясь переброски резервов. Мы не ожидали от них такой прыти и не были готовы…

– Меня это не интересует. Этот плацдарм для нас как пистолет, приставленный к голове империи. Его нужно срочно ликвидировать. Нам нужно остановить это наступление и не позволить русским продвинуться дальше границ западной Польши. Мы и так в последние месяцы потеряли слишком много восточных земель, – резко оборвал его фюрер. – Что конкретно вы можете предложить, Гейнц?

– После неудач последнего времени я считаю необходимым отстроить заново укрепрайон на востоке. Восстановить оборонные рубежи между этими укрепрайонами и не позволить таким образом продвинуться русским дальше на запад. В этом случае мы сможем усадить их за стол переговоров и оставить за собой все земли, которые еще не были отбиты у нас. То есть все западные земли Польши, а также Румынии, Молдавии…

– Я понял, можете не перечислять, – снова нетерпеливо оборвал генерала Гитлер. – Вопрос в том, как вы собираетесь их остановить. С помощью одних укреплений? Это смешно.

– У нас есть план…

– У кого это – у вас? – насмешливо поинтересовался фюрер и добавил: – Я сам назначу генерала, ответственного за операцию на плацдарме Барнаув. Мне кажется, что командующий четвертой танковой армией генерал-полковник Йозеф Харпе справится с этой задачей куда как лучше вас, Гейнц.

– Но…

– Никаких но. – Гитлер ледяным взглядом своих серых глаз снизу вверх посмотрел на Гудериана. – Германия нуждается не только в укрепрайонах. Мы еще способны вести наступление. Наша армия все еще сильна, и у нас достаточно оружия, мощного оружия, чтобы противостоять Советам. В конце концов, у нас есть супероружие, которое способно не только остановить наступление русских, но и отбросить их.

– Вы говорите о «Королевских тиграх», мой фюрер? – осторожно поинтересовался генерал-полковник.

– А о чем же еще? И о них, и о ракетах «Фау–2». С помощью этого супероружия мы победим. Конечно же нам необходимо время для восстановления и увеличения производства этого оружия. Американцы и англичане сильно повредили наши цеха по выпуску ракет и бронетехники. Но мы уже перенесли часть заводов под землю, куда не достанут бомбы противника. Так что у нас есть еще надежда на то, что Германия сможет переломить ход не только войны, но и всей истории. У вас есть что возразить на это, Гейнц?

Гитлер снова дернул головой. Он все еще не отошел от недавнего покушения на него. Его руки тряслись, голова непроизвольно подергивалась. Особенно это было заметно, когда фюрер злился или нервничал. А злился и нервничал он в последнее время практически постоянно.

Гудериан молчал, и это раздражало фюрера еще больше, чем его дурацкие предложения по восстановлению укреплений. Он снова дернул головой и велел вызвать к себе генерал-полковника Харпе. Тот явился тотчас же, словно все это время находился за дверьми и готов был в любую минуту предстать перед Гитлером. Впрочем, так оно и было. Перед тем как выслушать доклад начальника Генерального штаба сухопутных войск, Гитлер уже имел беседу с Харпе, который командовал на этот момент 4-й танковой армией вермахта, и выслушал его мнение по поводу ситуации на Висле. Именно Харпе предложил Гитлеру контратаковать советские войска на плацдарме Баранув тяжелыми танками и не допустить переброску войск на западный берег Вислы.

Харпе вошел в кабинет фюрера прямой и подтянутый, как и полагалось выглядеть истинному арийскому офицеру. Он приветствовал фюрера и Гудериана вытянутой вперед рукой и был удостоен благосклонности Гитлера, который, подойдя к нему и взяв его под руку, провел к своему столу.