Он замолчал, и Шура, для которой откровения Коломейца стали большой новостью, вдруг впервые по-настоящему задумалась о своих чувствах к Шубину. Она и раньше думала о любви к неожиданно ворвавшемуся в ее жизнь капитану, но думала о ней отстраненно, как о чем-то эфемерном и прекрасном. Она ни разу не представила себя в роли жены Шубина, ни разу не подумала о том, что ей придется стирать его белье или готовить ему обеды. Она не мыслила о своей любви с практичной точки зрения, представляя себя лишь в объятиях Глеба, и думала о его поцелуях…
И вдруг ее девичьи мечты стали не просто мечтами, а образами. И эти образы разительно отличались от тех, что она напридумывала себе ранее. Она видела себя в фартуке на кухне в окружении кучи ребятишек. Она пыталась представить рядом с собой Глеба и то, как она кормит его борщом или вареной картошкой… Но его фигура отчего-то расплывалась и никак не хотела вставляться в ее представления о семейной жизни. Она хмурилась, пыталась настроить себя, представить Шубина в роли своего мужа, но у нее ничего не получалось. Но зато к ней в мысли все настойчивей и настойчивей влезал образ Кольки. Она гнала его, злилась на саму себя, пыталась сменить его образ на образ Шубина, но это у нее плохо получалось. Шура от досады даже жевать перестала. Так и застыла с ложкой в руках и с полным ртом каши.
К Коломейцу и Шуре подошел двадцатидвухлетний танкист – Колька Ревунец, служивший заряжающим на танке.
– Вы чего не спите? Говорят, скоро наша очередь переправляться. Я только что от Слюсаренко, он сказал, что…
Он не договорил. Александра вскочила и, опрокинув котелок с недоеденной кашей наземь, умчалась в сторону реки.
– Чего это с Катигорошком случилось? – удивленно посмотрел Ревунец на механика-водителя, который с не меньшим удивлением смотрел вслед умчавшейся Шуре. – Мухи вроде не летают. Поздно уже.
– Зато комаров много, – хлопнул себя по шее Коломеец и тоже встал.
Он притоптал уже начинавший и без того потухать костерок и, повернувшись к Ревунцу, спросил:
– Так что там командир сказал?
– Говорит, что через час для нашей бригады уже будут готовы плоты для переброски на тот берег. – Колька все еще не отрывал взгляда от той стороны, куда умчалась Шура.
– Ну, раз так, то пойдем, подготовим машину, – отмахиваясь от ставших совсем уж назойливыми комаров, позвал Кольку Коломеец.
– Удивительно, что немцы до сих пор не бьют по переправе, – заметил Ревунец, следуя за механиком-водителем и время от времени оглядываясь на реку. – Неужели так и будем их гнать до самой Варшавы?
Едва он произнес эти слова, как вдалеке, со стороны реки, раздалась канонада. По звуку танкисты определили, что бьет немецкая артиллерия.
– Ага, держи карман шире. Можешь еще и шлем снять и его подставить, – усмехнулся Коломеец. – Немцы, пока мы в их Силезию не войдем и их заводы не захватим, будут еще нам много пакостей делать. Наверняка что-то опять задумали, раз притихли. Погоди, все еще впереди. Не думаю я, что они нас так просто к Сандомиру пропустят.
– Где это они колотят? Явно не рядом с нашей переправой, – прислушался Колька.
– Это, похоже, по архиповской пятьдесят третьей танковой бригаде бьют, – заметил Коломеец. – Они как раз правее нас по Висле переправляются. Спешат прикрыть соединения тринадцатой армии. Им на том берегу без огневой поддержки худо один на один с немцами-то.
– Все-то ты, дядя Митя, знаешь, – рассмеялся Колька. – Тебе командовать армией надо, а не на дне танка сидеть и в двигателях ковыряться.
– Не скажи. Полководцев на этой войне и без меня хватает. И они поумней меня будут в стратегиях, – проворчал в ответ Коломеец. – А вот в механизмах танка не всякий из этих полководцев сможет разобраться. Я же этот танк сам, можно сказать, по винтикам на заводе собирал и каждую детальку, какая на каком месте стоит, знаю как свою жену.
– Надо бы Шуру вернуть, – забеспокоился вдруг Колька. – Вдруг фашист и по нашей переправе бить начнет.
Он хотел было повернуть назад, чтобы сходить за девушкой, но Коломеец его остановил:
– Не ходи. Она не маленькая. Сама придет. А если фашист начнет бить, так и что с того? Нам все равно переправляться. Сейчас риск попасть под обстрел невелик. Вот потом, когда на воде будем, тогда и беспокойся.
Полчаса Шура не появлялась возле машины, а когда пришла, то старалась не поднимать глаз ни на Ревунца, ни на Коломейца. Но как она ни старалась скрыть свои страдания, Коломеец все-таки догадывался, что творится на душе у девушки. Он хотя и делал вид, что не смотрит на нее и ему вообще неинтересно, что она думает и что прячет, но исподтишка все же искоса посматривал на нее.
Колька же, наоборот, подойдя к ней, начал расспрашивать, стараясь заглянуть Шуре в глаза.
– Катигорошек, ты чего убежала-то? И кашу не доела. Я, что ли, тебя обидел чем? Так я и слова в твой адрес не сказал.
– Ты тут вовсе ни при чем, – буркнула Шура. – Много о себе думаешь. Стала бы я на тебя обижаться, даже если бы и сказал чего…
Она отвернулась от него и полезла в танк, проворчав что-то вроде «рацию надо проверить».
– Эй, слюсаренковцы, новость слышали?! – крикнул танкистам проходивший мимо незнакомый боец. – Наш танк на том берегу немецкую артиллерию разогнал.
Коломеец и Колька прислушались. И вправду, звуки канонады смолкли, и над рекой установилась тишина.
– Постой. – Колька подбежал к спешившему куда-то дальше бойцу и схватил его за руку. – Ты толком расскажи, что случилось и что за танк.
– Сам только краем уха слышал, – остановился боец. – Знаю только, что, когда пятьдесят третья танковая переправлялась по головному понтону, немцы шарахнули. Но не попали. Снаряд позади плавучего моста упал. Но один танк все же успел на берег выскочить. Мотор-то не глушили, пока по воде шли. Понтон – на дыбы, а танк как скакнет, и на берег! – радостно, взахлеб, тараторил солдат. – Ребята говорят, что он немцев с тылу обошел и вдарил по ним. Герой!
– А командир танка кто, не знаешь? – к рассказчику и Ревунцу подошел полковник Слюсаренко.
– Говорят, что танк вел младший лейтенант Оськин, товарищ полковник, – увидев Слюсаренко, вытянулся боец. – Разрешите идти? – покосился он на Ревунца с досадой.
– Иди, никто тебя не держит, – улыбнулся Захар Карпович и добавил: – А Оськин этот молодец. На орден себе точно заработал.
Слюсаренко, как и полагается всякому танкисту, пускай даже бригадному командиру, был одет в комбинезон. Он огляделся по сторонам, надел танкистский шлем и спросил у Ревунца:
– А Горохова где? Нам к переправе выдвигаться надо, а я ее не…
Он не успел договорить, как Шура, выглянув из башенного люка, крикнула ему:
– Я на месте, товарищ командир. Танк готов к переправе и к бою. Если только Ревунец все подготовил, а не трепался тут со всякими мимо проходящими.
– У меня все уже давно готово. И не трепался я, а новости расспрашивал, – с обидой ответил Колька. – Ты, Катигорошек, за своим хозяйством смотри, а в мою пушку и снаряды не лезь. Без тебя разберусь.
Шура начала что-то говорить в ответ, но Слюсаренко оборвал ее:
– Ладно, хватит вам препираться, поехали. Дмитрий Степанович, заводи машину! – крикнул он Коломейцу, который уже и без командирского приказа полез в нижнее отделение танка, где находилось машинное отделение.
Переправлялись на другую сторону по понтонному мосту, который успели уже установить через Вислу. Немцы словно только и ждали, когда танки 56-й бригады начнут переправу, – открыли артогонь.
– Вот гады, по пехоте не стали стрелять, снаряды для нас берегли, – выругался Ревунец.
А немцы и вправду словно озверели – старались бить прицельно и так густо укладывали снаряды подле плавучего моста, что воды Вислы ходили ходуном и грозили перевернуть и понтон, и всю ту технику, которая спешно двигалась по нему. Танк Слюсаренко, который двигался в голове колонны, успел-таки проскочить на противоположный берег еще в самом начале обстрела. Остальные машины подтягивались уже с риском утонуть и не дойти до берега. Так и получилось – танк, который шел одним из последних в колонне, все-таки упал в воду. Звено понтона, на которое он как раз в это время въехал, сильно накренило, а потом и вовсе поставило на ребро, и тяжелая махина соскользнула в темные воды реки. Механик-водитель утонул вместе с машиной, не успев выбраться из нижнего отделения. Остальных танкистов из экипажа, которые успели спрыгнуть с танка, так как находились наверху и соскользнули во время падения в воду, спасли бойцы, переправлявшиеся в лодках.
