Глава 1. Хлеб и тень

Утро в Мельбурне начинается с дождя. Не с сирен, не с кофе, не с новостей. С серой пелены, что опускается на город, как старое одеяло — потрёпанное, но родное. Дождь стучит по стёклам, скользит по листьям магнолий, стекает по кирпичным стенам пригорода. Воздух пахнет влажной землёй, кофе и чем-то ещё — чем-то, что невозможно назвать. Возможно, это запах одиночества.

Алекса Кроу стоит у кухонного стола. Её руки — в муке. Тесто — живое. Оно дышит. Она чувствует каждый сдвиг, каждое сопротивление. Замес — не просто процесс.

Это медитация. Это контроль. Когда она месит тесто, она не думает о смерти. Не вспоминает лицо Гэрри. Не слышит выстрелов. Она просто здесь. В этом моменте. В этом дыхании.

— Ты опять разговариваешь с ним, — говорит она вслух.

Кот, лежащий на подоконнике, поднимает голову. Его зовут Бигглсворт. Он смотрит так, будто всё знает. И всё осуждает.

— Не разговариваю, — отвечает она себе. — Просто вспоминаю.

Бигглворт моргает. Это его версия “врунья”.

Алекса откладывает тесто в миску, накрывает полотенцем. Оно будет подниматься два часа. Как и всегда. Как и вчера. Как и позавчера. Ритуал. Без ритуала — хаос. А хаос — это путь к воспоминаниям.

А воспоминания — это Гэрри. А Гэрри — это боль. Она моет руки. Вода тёплая. Мыло — с запахом лаванды. Её выбор. Не потому что нравится. А потому что этот запах не ассоциируется ни с чем. Ни с кем. Она одета в простую футболку, джинсы, фартук с надписью: ” Если ты голоден — иди в полицию. Там всегда кто-то сидит”. Подарок Мэдисон. С юмором. Как и всё, что приходит от Мэдисон. Кафе “Багет и баланс” — её убежище. Не дом. Дом — это было с Гэрри. А это — просто место, где она печёт хлеб, пьёт чай и иногда разговаривает с котом. Она включает радио. Льётся джаз. Тихий, ленивый. Как будто город ещё спит. И тут — звонок в дверь. Не звонок. Звон. Резкий.

Настойчивый. Как будто знает: она не хочет открывать. Алекса смотрит на часы. 8:17.

Киран Хасси никогда не опаздывает. И никогда не приходит без причины. Она открывает. Он стоит на пороге — мокрый, как будто прошёл сквозь дождь без зонта. Плащ прилип к плечам. В руке — папка. Старая, потрёпанная. С надписью: “Маршалл. Случай № ML-104”.

— Я не просила тебя приходить, — говорит она, не пропуская его внутрь.

— Я знаю, — отвечает он. — Но ты должна это увидеть.

Она смотрит на папку. Потом — на него. Глаза Кирана — уставшие. Но в них — не усталость от работы. А от бессилия. От того, что ты знаешь: что-то не так. Но не можешь доказать.

— Я не детектив, Киран.

— Нет. Ты — лучше. Ты видишь то, что другие пропускают. Даже когда не хочешь.

Она вздыхает. Отступает. Пропускает его. Он садится за стол. Снимает плащ. Кладёт папку перед собой.

— Лина Маршалл. 42 года. Архитектор. Жена. Никогда не нарушала ПДД. Упала с балкона своего пентхауса в 23:17. Официально — несчастный случай. Сердечный приступ. Потеряла равновесие.

Алекса молчит. Наливает ему чай. Без сахара. Как он любит.

— А неофициально?

— Соседи слышали крик. Не один. Два. Как будто кто-то кричал “остановись”.

Она берёт папку. Открывает. Фото: женщина на балконе. Лицо спокойное. Рука — в луже.

Волосы — не растрёпаны. Никаких следов борьбы. Никаких царапин.

— Она не падала, — говорит Алекса. — Она шагнула.

— Или её столкнули, — добавляет Киран. — Но дверь была заперта изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков, кроме её и мужа.

— А муж?

— Марк Маршалл. Утверждает, что был в гостиной. Смотрел документалку о кенгуру.

Алекса фыркает.

— Серьёзно?

— Я проверил. Там действительно была передача. Но камеры в доме — “сломались”. Как по заказу.

Она листает дальше. Фото балкона. Перила.

След на металле — как будто кто-то упирался ногой.

— А дождь?

— Лил всю ночь.

— Тогда почему след сохранился?

— Потому что пол протёрли, — говорит Киран. — После.

Алекса смотрит на него.

— Ты уже знаешь, что это убийство.

— Я знаю, что что-то не сходится. Но у меня нет доказательств. Нет орудия. Нет мотива. Нет свидетелей. Только ощущение. А ощущения — не улики.

— А я — не твой детектив.

— Нет. Ты — Алекса Кроу. — Он смотрит на неё.

Не как на бывшего коллегу. А как на человека, который чувствует смерть. Как она чувствует тесто — по текстуре, по весу, по запаху. Он встаёт.

— Оставь папку, — говорит она. — Я посмотрю.

Он уходит. Дверь закрывается. Дождь не прекращается. Алекса садится за стол. Не открывает папку. Смотрит в окно. На город.

На жизнь, которая течёт мимо. Она вспоминает Гэрри.

Его последние слова:

” Ты слишком много думаешь, Алекса. Иногда надо просто жить”.

Она не ответила. Потому что не умела.

Теперь она живёт. Но не просто. А с хлебом, котом и папками, которые не должны её касаться. Вечером, когда город засыпает, она включает лампу. Берёт папку. Открывает. И впервые за долгое время чувствует: что-то внутри — просыпается. Не месть. Не боль.

Интрига.

Глава 2. Следы на балконе

Алекса проснулась от дождя. Не от будильника. Не от кошачьего мяуканья. От звука — тихого, настойчивого: капли по стеклу, как будто кто-то стучится изнутри.

Она лежала в постели, не открывая глаз.

Перед внутренним взором — лицо Лины Маршалл. Не посмертное фото. Нет. Живое.

Улыбающееся. С кружкой чая в руках. Слово, вырезанное на память: “как будто она знала”.

Она встала. Не сразу. Сначала — ритуал: вода, умывальник, взгляд в зеркало.

— Ты не обязана, — сказала она отражению.

Оно не ответило. Но и не спорило. На кухне — тесто уже поднялось. Пузырились белые горки под полотенцем. Алекса аккуратно опустила его, добавила муку, снова начала месить.

— Ты слишком много думаешь, — прошептала она, повторяя слова Гэрри.

— А ты слишком мало, — ответил бы он.

Она улыбнулась. Впервые за неделю. Кафе “Багет и баланс” открылось в девять.

Первым пришёл старик с газетой. Потом — пара студентов. Потом — тишина. До тех пор, пока не появился Киран. Без плаща. С синей папкой в руке.

— Ты взяла дело, — сказал он, не здороваясь.

— Я его рассматриваю, — поправила она. — Это не одно и то же.

— У тебя глаза изменились.

Она посмотрела на него.

— В каком смысле?

— В смысле — ты уже в деле.

Она не стала спорить.

— Дай доступ к месту происшествия, — сказала Алекса. — Хочу увидеть балкон.

— Ты не имеешь полномочий.

— А ты — совесть.

Он вздохнул.

— Через полчаса. Только на час. И ты — как консультант по безопасности.

— Как скажешь, сержант.

Он ушёл. Она осталась одна. Бигглсворт, кот, прыгнул на стойку.

— Ну что, поехали ломать правила? — спросила она.

Он моргнул. Это значит — “давно пора”.

Через тридцать минут Алекса стояла перед дверью пентхауса на 27-м этаже. Здание — стекло и бетон. Вид на залив. Тишина.

Слишком тишина. Киран ждал у двери.

— Полиция ушла. Только мы.

Она кивнула. Дверь открылась. Квартира — идеальная. Белые стены, чёрная мебель, картины в минималистичных рамках. Всё на своих местах. Слишком на своих.

— Никаких следов борьбы, — сказал Киран. — Ни царапин, ни перевёрнутых стульев.

— А где она стояла?

— На балконе. Сигарета в руке. Но она не курила.

— Фальшивка, — сказала Алекса. — Кто-то пытался создать образ: ушла покурить, потеряла равновесие.

Она вышла на балкон. Ветер. Холод. Дождь всё ещё моросил. Перила — стеклянные.

Высокие. Никаких следов.

— Пол протёрли, — напомнил Киран.

Алекса опустилась на колени. Осмотрела швы между плитками.

— Здесь что-то было, — сказала она.

— Что?

— След. Царапина. Как будто кто-то упирался ногой.

Она провела пальцем по краю.

— Кто-то стоял здесь. Сзади. Надавил.

— Но дверь была заперта.

— Значит, он ушёл не через дверь.

Она огляделась.