Эфирную дорогу мы всё же обсудили. Ломоносов подкинул пару идей, как можно ускорить постройку пути для неё. А эфировоз и его движитель заставил нас спорить несколько часов подряд.

После разговор плавно перетёк на другие проблемы деланной магии. Скажу честно – давненько не приходилось так разминать мозг! Ломоносов поразил меня широтой знаний и острым умом. Но и я старался не ударить в грязь лицом, и в некоторых моментах сумел показать себя. В общем, через несколько часов мы уже были на дружеской ноге, несмотря на разницу в возрасте.

– Честно говоря, я вам завидую, Константин Платонович.

– Вы? Мне?!

– Именно, – Ломоносов грустно улыбнулся. – Вы можете заниматься наукой, строить свои изобретения и ставить опыты, не отвлекаясь на выбивание средств, интриги коллег и грызню в академии. Вам нет нужды искать покровителей у чиновников и государей. Вы свободны, что в наш просвещённый век не многие могут себе позволить.

Я сочувственно кивнул. Да, волчьи нравы в академической среде мне были знакомы. В Сорбонне происходило то же самое: профессора постоянно объединялись в альянсы, активно «дружили» против других партий и чуть ли не дрались из-за финансирования.

– Михаил Васильевич, если уж зашла об этом речь. Вы не возьмётесь провести некоторые изыскания в личном, скажем так, порядке, не в рамках академии?

– Что вы имеете в виду?

– Меня интересуют аппараты для воздухоплавания. Судно тяжелее воздуха, – я ладонью изобразил взлетающее нечто, – поднимающееся над землёй с помощью эфира.

Ломоносов задумался.

– Непростая задача.

– Поэтому я и обращаюсь к вам – кто ещё сможет с ней справиться? Я готов профинансировать исследования, чтобы вы занимались ими по своему усмотрению.

– Даже так… – он покачал головой. – А результаты? Возможно ли будет их опубликовать или вы собираетесь скрыть их от научного сообщества?

– Я не буду возражать против публикации, если вы дадите мне время на постройку первых прототипов. Скажем, год или два, чтобы отправить ваши разработки в производство.

– В принципе, – он кивнул, – меня такая постановка устраивает. Вы прикидывали направление исследования?

Заводя этот разговор, я вовсе не тыкал пальцем в небо. Ломоносов уже строил небольшой летательный аппарат, поднимающийся в воздух с помощью пропеллера. Но его проект зарубили на корню после постройки маленькой модели. Так что некоторый опыт у Ломоносова имелся, надо только дать ему верное направление и денег, чтобы он мог спокойно заниматься исследованиями.

Остаток пути до Москвы мы провели в обсуждении «летающей» проблемы. И даже успели наметить несколько интересных вариантов её решения. Ломоносов увлёкся задачей и обещал взяться за создание моделей, как только вернётся в Петербург.

Бестужев настоял, чтобы я поселился рядом с ним в Московском Кремле.

– Надо так, – ворчал он. – Ключ-камень в любой момент позвать может. И что, прикажешь за тобой по всей Москве бегать?

Пришлось согласиться, хоть мне и было неуютно в этом месте. Нет, Кремль сам по себе красив и замечателен, да и жить в нём неплохо. Но вот фон старых защитных Печатей вызывал ломоту в висках и головную боль. Какой-то старый мастер заложил огромную фигуру под всей внутренней территорией, поставил Печати под каждой башней и внутри кирпичных стен. Отчего в эфире стоял непрерывный гул, будто где-то рядом находилось гнездо огромных раздражённых шершней.

Впрочем, долго мучиться не пришлось. На следующую ночь после приезда, Бестужев разбудил меня стуком в дверь и велел одеваться.

– Идём, он ждёт нас.

Бывший канцлер привёл меня к колокольне Ивана Великого. Возле входа нас ждали: Екатерина, бледная от волнения, и сонный Павел, только что поднятый с постели.

– Готовы, Екатерина Алексеевна? Обратной дороги не будет.

Императрица кивнула и взяла Павла за руку. Бестужев отпер двери в колокольню и впустил нас внутрь.

Голые кирпичные стены в свете магического светильника казались цвета запёкшейся крови. А тишина давила на плечи, заставляя оглядываться и быть настороже.

– Запоминай, два раза показывать не буду.

Он кивнул на узкую нишу и надавил в ней на два кирпича одновременно. Глухо щёлкнул скрытый механизм, и в стене открылась тайная дверь.

– Нам вниз.

Мы долго спускались по узкой винтовой лестнице. К моему удивлению, здесь было сухо, а воздух оставался свежим без намёка на затхлость. На ступенях лежал толстый слой пыли, на котором мы оставляли дорожку следов.

– Сюда.

Лестница уходила ещё ниже, но Бестужев сошёл со ступенек и двинулся по галерее с круглым сводом.

– Триста шагов, никуда не сворачивайте и ничего не трогайте, – предупредил он нас. – Даже к стенам не прикасайтесь.

Магическим зрением я видел странные узоры на кирпичах кладки. Да, трогать их я бы тоже не рекомендовал: кто знает, что может сделать это старое колдовство?

– Направо.

Я пытался запомнить путь, но Бестужев шепнул:

– Даже не пытайся. Каждый раз путь по-другому идёт. Станешь хранителем, так Камень тебя приведёт. А попытаешься сам дойти – сгинешь.

Он указал в боковой проход. Свет выхватил лежащего на полу человека, раскинувшего руки и запрокинувшего голову. Нет, не человека, а скелет в старом доспехе и с кинжалом в костяных пальцах.

Всю дорогу Екатерина и Павел молчали, следуя за мной и Бестужевым по пятам. От женщины и мальчика несло страхом и мистическим ужасом, таким сильным, будто их окружали чудовища.

– Алексей Петрович, – спросил я шёпотом, – что с ними?

– Камень им картинки показывает.

– Какие?

Бестужев пожал плечами.

– Разные. Может, по полю битвы идут или на казнь смотрят. Проверяет их Камень, царской ли крови.

– А меня нет?

– Ты со мной. Камень знает, что тебя хочу хранителем сделать.

Наконец лабиринт переходов закончился и мы вышли в небольшую комнату, отделанную серым камнем. Я чуть не задохнулся от концентрации эфира: вокруг было сплошное кружево эфирных потоков, тугих и плотных, как морские канаты. Я словно оказался внутри сложнейшего магического конструкта и наблюдал его тайную работу. Да здесь и десяток Ломоносовых не хватит, чтобы разобраться!

– Вот он.

Бестужев указал в глубину комнаты. Возле дальней стены лежал массивный валун. Чёрный, как ночь, с тонкими прожилками кварца, с грубыми рублеными гранями и плоской верхушкой. Ключ-камень? Не-а!

А вот лежащий на нём небольшой булыжник – это он и есть. Размером с голову, невзрачного серого цвета, ничем не выдающий своего истинного величия. Только магическим зрением можно было увидеть, что на нём замкнуты все потоки силы. Он, будто центр вселенной, втягивал в себя эфир, а затем выпускал его наружу. Паук в сердцевине колдовской паутины. Пуп земли как он есть. Ключ-камень земли Русской.

Бестужев усадил Екатерину с сыном возле входа на низкую скамью и велел читать молитвы.

– Чтобы успокоились, – тихо сказал он мне, отводя в сторону. – А мы с тобой пока делом займёмся.

Подойдя ближе к Камню, Бестужев спросил:

– Что ты видишь?

– Потоки эфира, сходящиеся…

– Да не так смотри, обычно!

– Ну… – я выключил магическое зрение и стал разглядывать невзрачный булыжник. – Слрвно отпечаток ладони нарисован.

– Не будто, а отпечаток. К нему государь или государыня руку прикладывают. А наше с тобой место другое.

Мы обошли чёрный валун. С обратной стороны Ключ-камень выглядел уже не как простой булыжник. Задняя его сторона была полупрозрачной и светилась мягким синим светом. А внутри перетекали друг в друга едва заметные тени, складываясь в узоры и подобие Знаков. Очень похожие на деланные символы из области управления эфиром и ментальных воздействий.

– Клади руку, – толкнул меня Бестужев, – проверим, годишься ли ты.

– А если нет?

– Умрёшь, – безразлично пожал плечами бывший канцлер. – Клади, я сказал!

Ключ-камень оказался на ощупь тёплым и шелковистым, будто кожа живого существа. Едва моя ладонь легла на него, как перед глазами всё поплыло. Исчезли подземелье, серые стены, Екатерина с Павлом и Бестужев, а вместо них я увидел невозможное пространство с дробной метрикой больше трёх. Меня окружала слоистая реальность, где текли бурные потоки силы, мерцали эфирные поля и парили сложные магические конструкты, подобно медузам в океанской глубине.