– Ну конечно же, доставило, – наконец заговорил он. – Но это больше не повторится.
– Да, такое больше повториться не может, – подтвердила она и улыбнулась чуть задумчиво.
– Вы правда так думаете? – спросил К.
– Да, – сказала она тихо, – но главное, не принимайте все так близко к сердцу. Чего только не делается на свете! Раз уж у нас такой доверительный разговор, г-н К., признаюсь, что немного послушала за дверью, да и надзиратели мне кое-что рассказали. Тут уж как вам повезет, и я о вас очень беспокоюсь, может быть даже сильнее, чем следует, я ведь всего лишь квартирная хозяйка. Так вот, кое-что я услышала, но ничего, пожалуй, особенно ужасного. Вы хоть и арестованы, но не как вор какой-нибудь. Вот когда арестовывают как вора – это ужас. А ваш арест – это, выходит, как-то по-ученому. Простите, если я глупость говорю, но так уж мне видится – по-ученому, мне и не понять, да и понимать-то, пожалуй, ни к чему.
– Никакой глупости вы не сказали, г-жа Грубах, и я отчасти того же мнения, только сужу обо всем этом резче, чем вы, – на мой взгляд, это не по-ученому, а вообще ни по-какому. Меня просто застали врасплох, вот и все. Если бы я, проснувшись, не отвлекся на отсутствие Анны, а встал бы и, не обращая внимания на того, кто стоял у меня на дороге, направился прямо к вам, если бы я в порядке исключения позавтракал на кухне и попросил бы вас принести мне из спальни одежду, – словом, если бы я повел себя разумно, то больше ничего бы не случилось и все происшествие было бы пресечено на корню. Но к такому никто не готовится. В банке, к примеру, я ко всему готов, там бы со мной ничего подобного случиться не могло, у меня там есть помощник, на столе передо мной и городской телефон, и внутренний, в кабинет все время заходят люди – контрагенты и сотрудники. Но кроме того, и это главное, там я на работе и потому сохраняю хладнокровие, так что там мне даже приятно было бы столкнуться с чем-то подобным. Теперь все позади, и я вообще-то не хотел больше ничего об этом говорить, мне просто хотелось узнать ваше мнение – мнение разумной дамы, вот что я хотел услышать, и очень рад, что наши мысли сходятся. Дайте же мне вашу руку – такое согласие надо скрепить рукопожатием.
«Пожмет ли она мне руку? Старший-то не пожал», – подумал он, глядя на собеседницу иначе, чем раньше, – испытующе.
Она встала со стула, потому что и он встал. Ей было неуютно: не все, что сказал К., было доступно ее разумению. Из-за этого неуютного ощущения у нее вырвались слова, которых она говорить не хотела, совершенно к тому же неуместные:
– Не принимайте все так близко к сердцу, г-н К., – сказала она, прослезившись и, естественно, вовсе забыв о рукопожатии.
– Я и не думал, что принимаю, – сказал К., вдруг чувствуя сильную усталость и понимая, что одобрение этой женщины не имеет для него никакой ценности.
Уже уходя, он спросил напоследок, дома ли г-жа Бюрстнер.
– Нет, – сказала г-жа Грубах и улыбнулась, скрасив таким запоздалым участием свой сухой ответ. – Она в театре. Вы хотели о чем-то у нее спросить? Что ей передать?
– Ах, нет, я только хотел перемолвиться с ней парой слов.
– Я, к сожалению, не знаю, когда она придет. Из театра она обычно возвращается поздно.
– Это все равно, – сказал К., понуро поворачиваясь к двери, чтобы идти. – Я только хотел перед ней извиниться за то, что сегодня воспользовался ее комнатой.
– В этом нет необходимости, вы слишком предупредительны – она и не знает ничего, потому что с утра не была дома, а в комнате все уже привели в порядок, сами посмотрите.
И она отворила дверь в комнату г-жи Бюрстнер.
– Спасибо, я вам верю, – сказал К., но все же подошел к открытой двери. Только луна слабо освещала комнату. Насколько он смог различить, все было на своих местах, а блузка больше не висела на оконной ручке. В глаза бросались разве что подушки на кровати – на них падал лунный свет.
– Эта девушка часто приходит домой поздно, – сказал К. и посмотрел на г-жу Грубах так, будто она за это отвечала.
– Дело молодое, – сказала г-жа Грубах извиняющимся тоном.
– Конечно, конечно, – сказал К. – Но ведь так можно и слишком далеко зайти.
– Это точно, – сказала г-жа Грубах. – К сожалению, я много такого повидала. Как вы правы, г-н К.! Может быть, даже в этом случае. Не хочу клеветать на г-жу Бюрстнер, она милая, хорошая девушка, вежливая, аккуратная, пунктуальная, работящая, я все это очень ценю, вот только надо бы ей держаться построже, поскромнее. Я ее в этом месяце уже два раза видела на улице под ручку с двумя разными господами. Стыдно говорить – вот как на духу, рассказываю только вам, г-н К., – но, тут уж некуда деваться, придется поговорить и с ней самой. И это не единственное, что мне кажется в ней подозрительным.
– К чему вы все это говорите? – К. так рассердился, что с трудом скрывал досаду. – И, кстати, вы неверно истолковали мое замечание по поводу этой девушки, я имел в виду совсем не то. Я искренне прошу вас воздержаться от любых бесед с ней, вы заблуждаетесь, я хорошо ее знаю, а все, что вы сказали, неправда. Хотя, возможно, я слишком много на себя беру – не хочу вам мешать, можете говорить ей что хотите. Доброй ночи.
– Господин К., – просительно начала г-жа Грубах, поспешив проводить К. до самой его двери, которую он уже открыл. – Я и не собираюсь пока разговаривать с этой молодой дамой, конечно же, я понаблюдаю за ней еще – я одному вам доверила то, что знаю. В конце концов, это в интересах всех жильцов, чтобы в пансионе соблюдались приличия, я только ради этого и стараюсь.
– Приличия! – воскликнул К., почти закрыв за собой дверь. – Если хотите блюсти приличия в пансионе, сперва выселите меня!
Он захлопнул дверь. Г-жа Грубах еще тихонько стучалась к нему, но он не обращал внимания. Спать, однако, совершенно не хотелось, и он решил проследить, в котором часу вернется домой г-жа Бюрстнер. Может быть, тогда удастся, как бы это ни было неуместно, перекинуться с ней парой слов. Облокотившись о подоконник и потирая усталые глаза, он даже задумался было, не наказать ли г-жу Грубах, убедив г-жу Бюрстнер съехать с квартиры одновременно с ним. Но тут же это показалось ему ужасным перебором, и он даже заподозрил себя в том, что подсознательно хочет сменить квартиру из-за утренних событий. А ведь это было бы не только на редкость нелепо и бессмысленно, но и достойно презрения. «Впрочем, презрения я не боюсь», – про себя заключил К.
Перед домом размеренным, четким шагом часового расхаживал взад-вперед солдат. К. был вынужден далеко высунуться из окна, чтобы его увидеть: солдат ходил прямо у стены дома.
– Здравствуйте! – крикнул ему К., но недостаточно громко, чтобы тот расслышал. Скоро, впрочем, стало ясно, что солдат дожидался служанку, которая ходила в заведение напротив за пивом и теперь появилась в ярко освещенном дверном проеме. К. прислушался к себе: не показалось ли ему на миг, что часовой приставлен к нему? – и не смог ответить на этот вопрос.
Устав глядеть в окно на пустую улицу, он лег на кушетку, предварительно чуть приоткрыв дверь в переднюю, чтобы и лежа увидеть, когда кто-то войдет в квартиру. Примерно до одиннадцати он пролежал на кушетке, мирно покуривая сигару. Потом не выдержал и вышел ненадолго в переднюю, как будто мог таким образом ускорить появление г-жи Бюрстнер.
У К. не было никакой особой надобности ее видеть, он даже не помнил толком, как она выглядит, но сейчас он хотел с ней поговорить и его раздражало, что она своим поздним возвращением вносит даже в концовку этого дня беспокойство и беспорядок. Это она была виновата в том, что он сегодня не поужинал и пропустил запланированный визит к Эльзе. Впрочем, и то и другое упущение он мог наверстать, зайдя в винный бар, где Эльза работала. Так он и собрался сделать, но позже, после разговора с г-жой Бюрстнер.
Минула уже половина двенадцатого, когда на лестнице послышались шаги. К., погруженный в размышления, еще расхаживал по прихожей, как по собственной комнате, но тут же ретировался к себе. В квартиру вошла г-жа Бюрстнер. Запирая за собой дверь, она зябко кутала худые плечи в шелковой шали. В следующее мгновение она должна была исчезнуть в комнате, куда К., естественно, не полагалось заходить в полуночный час; значит, заговорить с ней следовало немедленно. Однако, к несчастью, К. забыл включить в своей комнате электрический свет и его появление из темноты смахивало бы на нападение и уж точно могло бы ее напугать. Оказавшись в безвыходном положении и не желая упустить момент, он шепотом позвал сквозь приоткрытую дверь:
