Без особой цели, только чтобы подольше не возвращаться к столу, К. открыл окно. Отворилось оно с трудом, ручку пришлось повернуть обеими руками. Но когда оно распахнулось, в кабинет ворвался смешанный с дымом туман и принес с собой легкий запах костра.

– Противная осень, – сказал за спиной у К. фабрикант, незаметно вошедший в кабинет по пути от заместителя директора.

К. кивнул и бросил беспокойный взгляд на портфель фабриканта, из которого тот, наверное, собирался вытащить бумаги, чтобы рассказать об исходе переговоров с заместителем. Фабрикант, однако, уловил взгляд К., хлопнул по портфелю и сказал, не открывая его:

– Хотите услышать, как все прошло? В целом неплохо. Одобрение сделки у меня почти что в кармане. Молодец ваш замдиректора, хоть и совсем не прост.

Он улыбнулся и потрепал К. по руке, стараясь и у него вызвать улыбку. К., однако, показалось подозрительным, что фабрикант не хочет показать ему бумаги, а в замечании фабриканта он ничего веселого не нашел.

– Господин старший управляющий, – сказал фабрикант, – это вы из-за погоды так мучаетесь. Вы сегодня как пришибленный.

– Да, – сказал К., прижимая пальцы к виску. – Голова раскалывается, семейные хлопоты.

– Такие дела, – сказал фабрикант, человек торопливый и не склонный никого спокойно выслушивать. – У каждого свой крест.

К. невольно сделал шаг к двери, будто собираясь выпроводить фабриканта, но тот сказал:

– У меня, господин старший управляющий, есть для вас еще одно маленькое сообщение. Очень не хочется вас сейчас этим утруждать, но я в последнее время уже дважды побывал у вас и запамятовал сказать. Отложу опять – пропадет, пожалуй, всякий смысл. А это было бы жаль, потому что, в сущности, мое сообщение не лишено ценности.

Прежде чем К. успел ответить, фабрикант подступил к нему, ткнул легонько согнутым пальцем в грудь и тихо произнес:

– У вас сейчас идет процесс, верно?

К. отступил на шаг и воскликнул:

– Вам это сказал заместитель директора!

– Ах, нет, – сказал фабрикант. – Откуда заместителю директора об этом знать?

– А вам? – спросил К., уже овладев собой.

– Я, бывает, слышу всякое из жизни суда, – сказал фабрикант. – Об этом-то я и хочу вам сообщить.

– Сколько народу, оказывается, связано с этим судом! – сказал К. и подвел фабриканта к столу.

Они уселись, как сидели прежде, и фабрикант сказал:

– К сожалению, я немногое могу вам рассказать. Но в таких делах ни одной мелочи упускать не стоит. К тому же мне хочется вам хоть как-то помочь, пусть моя помощь и будет весьма скромной. Мы ведь были раньше добрыми партнерами, верно? Ну так вот.

К. хотел было извиниться за свое поведение на сегодняшних переговорах, но фабрикант не позволил себя перебить, сунул портфель под мышку, чтобы показать, что спешит, и продолжал:

– О вашем процессе я узнал от некоего Титорелли. Он художник. Титорелли – это псевдоним, настоящего его имени я не знаю. Он уже много лет время от времени заходит ко мне в контору и приносит картинки, за которые я ему – он почти что попрошайка – подаю что-то вроде милостыни. Картинки, кстати, недурные, пейзажи, природа и всякое такое. Эти его визиты для нас обоих дело уже привычное, все идет по накатанной. Но тут он что-то зачастил, я попрекнул его, мы разговорились – мне было интересно, как он ухитряется зарабатывать на жизнь одной только живописью, – и я узнал, к своему удивлению, о его главном источнике дохода: портретах. Он сказал, что работает в суде. Я спросил, в каком. Он и рассказал мне про суд. Можете представить, как меня поразили эти рассказы. С тех пор всякий раз, как он заходит, я выслушиваю новости из суда и постепенно начинаю разбираться в этих делах. А Титорелли болтлив, мне все время приходится от него отбиваться, и не только потому, что он привирает, – деловому человеку вроде меня свои-то заботы, того и гляди, хребет сломят, не до чужих. Но это я отвлекся. Я тут подумал, может, Титорелли будет чем-то вам полезен, он ведь знает многих судей; сам он вряд ли пользуется большим влиянием, однако он мог бы вам посоветовать, как подступиться к разным влиятельным людям. И даже если эти советы сами по себе не сыграют решающей роли, они могли бы вам принести большую пользу. Вы ведь почти что адвокат. Так я всегда и говорю: старший управляющий К. почти что адвокат. А насчет вашего процесса я вовсе не беспокоюсь. Но все же не зайти ли вам к Титорелли? По моей рекомендации он, я уверен, сделает все, что сможет. Я и в самом деле думаю, что вам стоит к нему зайти. Не обязательно сегодня – когда-нибудь, как сможете. Но, конечно же, вы вовсе не обязаны идти к Титорелли лишь потому, что я вам это советую. Нет, если вы считаете, что можете обойтись без Титорелли, то забудьте про него. Может быть, у вас уже есть подробный план действий, а Титорелли вам только помешает – тогда, конечно, ни в коем случае не ходите. Это ведь надо еще пересилить себя, чтобы у такого, как он, просить совета. Только если надумаете. А вот и рекомендательная записка, и адрес.

Разочарованный, К. взял записку и сунул ее в карман. Даже в лучшем случае те преимущества, которые сулила ему рекомендация, были незначительны по сравнению с вредом: фабрикант знает о его деле, а художник, видимо, продолжает распространять эти сведения. Он едва заставил себя сказать какие-то слова благодарности фабриканту, уже направившемуся к выходу.

– Я схожу к нему, – сказал он, прощаясь с фабрикантом у двери. – Или напишу ему, чтобы зашел ко мне на работу, я сейчас очень занят.

– Я так и знал, – сказал фабрикант, – что вы найдете наилучший выход. Если будете ему писать, скажите, что хотите купить картину, и он явится на следующий же день. Только я думал, что вам лучше не приглашать таких людей, как этот Титорелли, в банк для обсуждения процесса. Да и письма им посылать не всегда стоит. Но вы, конечно же, все обдумали и знаете, что вам делать, а что нет.

К. кивнул и проводил фабриканта до выхода из приемной. Но, несмотря на внешнее спокойствие, он только что сам себя порядком напугал. Ведь он сказал, что напишет Титорелли, лишь затем, чтобы как-то показать фабриканту, что ценит его совет и немедленно обдумает возможность встречи с Титорелли. Но если бы знакомство с Титорелли показалось ему перспективным, он, не колеблясь, и в самом деле написал бы ему. А о сопутствующих опасностях он задумался лишь после слов фабриканта. Неужели до такой степени нельзя положиться на собственный здравый смысл? Если он готов недвусмысленным письмом пригласить в банк темную личность и советоваться с этой личностью о своем процессе в кабинете, где лишь одна дверь отделяет его от заместителя директора, то не упускает ли он из виду – и даже весьма вероятно, что упускает – и другие опасности, которым сам бежит навстречу? Не всегда кто-то будет рядом, чтобы предупредить. И как раз сейчас, когда нужно собрать все силы, чтобы взяться за дело, К. одолевают такие не свойственные ему прежде сомнения в собственной бдительности. Неужели трудности, которые он испытывает в банковской работе, начнутся теперь и на процессе? Так или иначе, он уже не понимал, как мог даже помыслить о том, чтобы написать Титорелли и пригласить его в банк.

Он еще качал головой, обдумывая все это, когда подошел клерк и указал ему на тех троих, что сидели на скамье в приемной. Они уже давно дожидались, когда же их впустят. Теперь, когда клерк заговорил с К., все трое встали – каждый хотел воспользоваться удобным моментом и раньше остальных привлечь его внимание. Раз уж в банке с ними обошлись невежливо, заставив терять время в приемной, они тоже решили не проявлять вежливости друг к другу.

– Господин старший управляющий, – начал говорить один из них.

Но К. уже послал за своим пальто и, одеваясь с помощью клерка, сказал, обращаясь ко всем троим:

– Прошу меня извинить, господа, но сейчас у меня, к сожалению, нет времени вас принять. Приношу глубочайшие извинения, но я должен сейчас же отлучиться по срочному делу. Сами видите, как надолго меня задержали. Не будете ли вы так добры зайти в другой день, например завтра? А может быть, обсудим все по телефону? Или попробуйте прямо здесь коротко мне объяснить, о чем речь, и я дам исчерпывающий письменный ответ. Впрочем, лучше приходите в другой раз.