У некоторых вовсе не было конечностей — лишь туловища. У других отсутствовали глаза, уши и носы, а лица представляли собой гладкие участки кожи. Один имел оплывшее тело, по-видимому, лишенное скелета, а у другого — один огромный выпученный глаз вместо обычных двух.
Торн был бледен, а Джерри покрылся потом к тому времени, когда они наконец выбрались из деревни и стали подниматься по холму к дому, утопающему в пальмах.
— Это ужасно, — проговорил Торн. — Неужели нет никакого способа это остановить?
Аласия покачал головой.
— Причина слишком глубока, чтобы человек мог ее исправить. Она кроется в искаженных, поврежденных генах, с которых начинается их жизнь в виде половых клеток. Но если попытаться выяснить причину такого состояния генов, можно узнать многое из того, что прежде было неизвестно. Вот почему я здесь.
Ужин в тот вечер в освещенной свечами столовой дома на холме показался Торну тягостным. Внимание Джерри было приковано к девушке, но Консепсьон Аласия ела молча, лишь время от времени обмениваясь несколькими словами с юным серьезным Томашем.
Из всех присутствующих один лишь Аласия был разговорчив. В короткий промежуток тишины в конце трапезы, когда пламя свечей трепетало от сильных дуновений ветра, пробивавшегося сквозь москитные сетки, они услышали приглушённый пульсирующий звук со стороны деревни — ровный, мерный ритм.
Юный Томаш указал в сторону деревни.
— Молитвенные барабаны. В последнее время они бьют в них каждую ночь, взывая к демонам джунглей, чтобы те сняли с них проклятие.
— Отец Нуньес уже на грани отчаяния из‑за этого. Да и мне не по душе от того, как они себя ведут, — добавил он.
Доктор Аласия поднялся из-за стола.
— Со временем это пройдет. Необычное всегда пробуждает в них старые суеверия. Я пройду в свою лабораторию, чтобы зафиксировать данные о новорожденном. Вы уж простите.
Он вышел из комнаты и направился в низкое западное крыло дома, и они услышали, как он отпер там дверь.
Джерри Лэнхэм умудрился увести девушку на веранду, и Торн слышал их голоса снаружи, в темноте, пока сидел и беседовал с молодым Патау. Спустя несколько минут он извинился и пошел вслед за ученым.
Торн двинулся по коридору западного крыла, пока не добрался до двери в его конце, из-за которой доносились гул и треск. Он постучал, но, не получив ответа, открыл дверь. Внутри находилась лаборатория, оборудованная стеллажами и столами аппаратурой для микроскопических исследований, инструментами для препарирования и множеством образцов в банках со спиртом.
В центре комнаты висело огромное устройство, похожее на гигантскую рентгеновскую трубку. Оно потрескивало и ярко светилось фиолетовым светом, отбрасывая причудливые отблески на белые стены. Оно было подключено к массе трансформаторов и стойке с большими батареями.
Доктор сидел за столом в углу, но, когда Торн открыл дверь, Аласия сразу поднялся и подошёл к нему, преграждая дорогу.
Он сухо сказал Торну:
— Сеньор, в мою лабораторию никто не входит, кроме меня. Таково правило.
— Простите, — ответил Торн. — Я подумал, вы не услышали мой стук из‑за шума, издаваемого этой штукой.
Манеры Аласии смягчились.
— Это всего лишь ещё одно моё увлечение, на этот раз электрическое. Вы зачем-то хотели видеть меня, сеньор?
Торн кивнул.
— Я просто хотел спросить, чего именно вы от нас здесь ожидаете. Мы должны дежурить днем и ночью?
Аласия покачал головой.
— В этом нет необходимости. Я просто хочу, чтобы вы всегда находились поблизости от дома — на случай, если что‑то произойдёт. В шкафах библиотеки есть оружие, и вы знаете, как его использовать, если возникнет такая потребность. Но я не думаю, что она возникнет.
— Хорошо, доктор, — сказал Торн. — Простите за беспокойство.
Он вернулся и обнаружил, что столовая пуста. Торн уже направлялся на веранду, когда вошёл Джерри — с удручённым видом.
— Ну, я вовсю обхаживал Консепсьон, но даже до первой базы не добрался, — сообщил он Торну. — Думаю, она запала на Томаша.
— Ты, бестолковый орангутанг, опять выставил себя на посмешище? — резко спросил Торн. — Если так…
Он вышел и после недолгих поисков нашёл Консепсьон Аласию: она стояла в пятнах лунного света под пальмами, рассеянно перебирая белые цветы высокого тропического кустарника.
Торн резко спросил ее:
— Мой бестолковый напарник досаждал вам?
Мимолетная улыбка промелькнула на ее нежном лице.
— Сеньор Лэнхэм очень галантен, — сказала она. — Думаю, он мне нравится.
Торн почувствовал облегчение.
— Рад, что он не выставил себя полным идиотом, как это обычно бывает.
Он с легким любопытством посмотрел на освещенную луной фигуру девушки, молча смотревшей на цветы.
— Сеньорита, позвольте задать вам бестактный личный вопрос? Почему вы остаётесь в этом месте? У вашего отца есть научная работа, поглощающая его, но вы… Мне кажется, эта богом забыта деревня — последнее место на свете, где захотела бы жить молодая девушка.
Она ответила ему тихим голосом:
— Вы правы, сеньор Хэддон. Но мой отец хочет, чтобы я оставалась здесь. Он любит меня так сильно, понимаете, так сильно, что ни за что не согласится с моим отъездом, замужеством или чем‑либо ещё, что могло бы разлучить меня с ним.
Торн понимающе кивнул:
— Но эти жалкие, ужасные индейские дети… Как вы можете жить здесь, где они рождаются? Или вы уже привыкли к ним?
Она вздрогнула и покачала головой.
— Как я могу к ним привыкнуть? Каждый новый ребёнок наполняет меня таким же ужасом, какой я испытала, когда родился первый.
Хэддон непонимающе уставился на нее, пораженный ее последними словами.
— Но ведь вас с отцом ещё не было здесь, когда родился первый из них, — сказал он.
— Напротив, сеньор, мы были здесь. Прошло почти год с нашего приезда, прежде чем начали рождаться эти чудовищные дети.
— Но ваш отец говорил нам… — начал Торн, но оборвал себя.
Он стоял, слегка нахмурившись рассматривая девушку, пока не услышал шаги за спиной — к ним подошёл молодой Патау.
Торн извинился, оставил их вдвоем и ушел в дом. Некоторое время он стоял в гостиной, хмуро глядя в пространство и напряжённо пытаясь собраться с мыслями.
С каждым мгновением зерно подозрения, внезапно посеянное в его сознание, прорастало все сильнее. Он резко двинулся было к лаборатории ученого, но остановился, подумал и вместо этого направился в библиотеку.
Там он быстро просмотрел множество научных трудов, пока не нашел полдюжины перспективных. Торн засел за них, лихорадочно пролистывая оглавления и названия глав.
В течение следующего часа он углубился в книги и наконец нашел нужную ему информацию. Он читал быстро, с трудом пробираясь через термины и символы, но общий смысл был достаточно ясен. Когда он отложил книги и поднялся на ноги, Торна буквально трясло от охватившего его ужаса.
Тут он услышал голос доктора Аласии из гостиной и направился туда, плотно сжав губы и прищурив чёрные глаза. Учёный разговаривал с Джерри, но в тот момент, когда Торн вошёл, с улицы вернулись девушка и молодой управляющий плантацией.
Молодой Патау выглядел встревоженным.
— Барабаны в деревне смолкли, — сказал он. — Должно быть, что-то случилось.
Все прислушались. Пульсирующий ритм барабанов прекратился, и издалека донесся хор жалобных криков отчаяния.
Они вышли на веранду, посмотрели вниз на залитую лунным светом деревню с белыми, словно нереальными хижинами.
— Вон отец Нуньес поднимается на холм! — воскликнул Томаш.
Лицо приблизившегося к дому дородного священника было бледным, руки дрожали. Он тяжело дышал после подъема.
— Ещё… ещё один монстр только что родился, и это самый ужасный из всех, — прохрипел он. — У жены Франсиско только что появился ребёнок — у него нет головы! Глаза и рот у него на груди. Все индейцы ждали, чтобы узнать, будет ли этот младенец тоже уродливым, и теперь они обезумели от отчаяния. Может быть, вы и Томаш сумеете хоть немного их успокоить, доктор?
