– Ага, – усмехнулся он.

– Один знакомый кореец из Ташкента сказал, что вьетнамцы смерти не боятся, – пояснил я и подошёл к окну. – Но я тогда не поверил.

За пыльными, грязными стёклами густая сухая трава гнулась от порывов ветра. На голых ветвях трепыхались сухие, не успевшие облететь листья. Надвигались низкие свинцовые тучи, а вместе с ними – тяжёлый и мрачный сумрак.

– Кажется, будет дождь, – сказал я. – Знаешь как в песне, дожди размоют отпечатки наших кед, перегородит дорогу горная стена, но мы пройдём и грянут волны в парапет… и что‑то там ещё.

– Нет, – ответил он. – Я такую песню не знаю.

– Ну, ещё бы, – кивнул я. – Ладно.

Я поставил второй стул напротив Харитона и уселся. Некоторое время мы просто молча смотрели друг на друга, почти в полной тишине. Было слышно редкие тихие шлепки. Это капельки его крови падали на пол. А ещё дом издавал жалобные скрипы и вздохи. Опустевший, обезлюдивший, давно потерявший хозяина, он продолжал свою затухающую жизнь, как заброшенный и никому не нужный старик.

– Ну что же, – кивнул я. – Разговор у нас получается хороший.

– Я сказал всё, что знал, – помотал головой Харитон.

– Нет, – сказал я. – Думаю, он ошибся.

– Кто?

– Да тот кореец. Я думаю, смерти все боятся. Вот ты боишься?

Вьетнамец ощерился и снова сплюнул.

– Дай попить, – просипел он. – В машине есть вода.

– Ещё осталась пара вопросиков, – сказал я. – А потом всё будет.

– Давай скорее свои драные вопросики, – прохрипел он.

– Смотри, как мы поступим. Мне свою тачку пришлось бросить, а там кое‑что было подготовлено. Поэтому придётся смотаться в город и собрать всё заново.

– Что у тебя было приготовлено?

– Цепь, кандалы, ещё кое‑что по мелочи. Одеяло, хавчик, вода. Тебе придётся пожить в этом чудесном доме пару дней. Антибиотики, опять же. Тут есть чудесный погреб. Но это в случае, если мне понравятся твои ответы. И если ты будешь говорить правду. Смотри какая штука. Если ответы не понравятся, то я просто вышибу тебе мозги. А если понравятся, то я кое‑что предприму. И тут от твоей искренности будет зависеть мой успех, а от моего успеха твоя жизнь. Круто я придумал? Кроме меня ни одна живая душа не будет знать, где ты находишься. И, соответственно, если я не приду и не открою люк, заваленный разными тяжёлыми предметами, то твой приют здесь станет последним. Прикольно? Ну, а что, око за око, ты же меня в бомжатник законопатил? Законопатил. А там тоже было несладко.

Он пошевелился проверяя, насколько крепко зафиксирован проволокой.

– Я в таком положении не смогу долго сидеть.

– Пару часиков протянешь, а там и я вернусь. Сможешь отдохнуть, поспать, сил набраться. Но сначала мы поговорим про дядюшку Нико.

– Какого дядюшку Нико? – переспросил он, не меняя голоса.

– Ты к нему вчера заезжал в «Кавказскую кухню», забыл что ли? – усмехнулся я.

Харитон прищурился и уставился на меня.

– Ты кто такой? – проговорил он после долгой паузы. – Я вот смотрю на тебя и понять не могу. Девятиклассник, малолетка. Хрень же полная.

– Да ладно, – усмехнулся я. – Девятиклассники разные бывают. Так что про барона?

– А что про барона? – нахмурился он.

– Когда ты встречался с его племянником, ты уже знал, что речь идёт обо мне?

Харитон надолго замолчал и задумался, как человек, который пытается всё взвесить и принять решение.

– Самые большие ошибки в жизни происходят от неверных оценок, – сказал я. – Одних мы переоцениваем, других недооцениваем, и в результате делаем совсем не то, что стоило бы делать. Не подумай, что я буду тебя уговаривать. Нет, просто размышляю вслух.

Я сделал паузу и продолжил ровно, без напряжения:

– Если ты дашь мне то, что мне нужно, я сохраню тебе жизнь, но ты сядешь. Если же ты решишь испытать мою гуманность, то лишишься и свободы, и жизни.

Он снова сплюнул и, как будто смирившись, выдохнул:

– Жалко, что я тебя не грохнул тогда. Короче, ладно. Что ты хочешь знать про Нико?

– Про Нико я хочу знать всё, – ответил я прямо, – но в первую очередь, о чём вы договорились, касательно героина. А ещё мне нужен пароль от твоего мобильного.

Закончив разговор, я вколол Харитону обезбол.

– Дай ещё дозу, – попросил он.

– Нет. Вернусь через пару часов. Сиди тихо.

– Нет! – воскликнул он, увидев у меня в руках широкий армированный скотч.

Я достал его из сумки.

– Жалко, машины больше нет. И твою спалили. Тебя уже ищут вовсю. Так что лучше тебе на какое‑то время залечь на дно.

– Машина не на меня, – усмехнулся он. – Никто меня не ищет. Можешь меня смело выпускать.

– Ладно, – подмигнул я и залепил ему рот.

Я отошёл подальше от дома, встал на автобусной остановке и вызвал такси. Машина пришла через пятнадцать минут. Я позвонил Петру и приехал к нему на встречу. Уже в другую кафешку. Туда же подъехал и Кукуша. Он ждал, пока мы закончим с Романовым.

После совещания мы с дядей Славой мотанулись в «Ленту» и в «Леруа», стоящий рядом. Взяли всё, что нужно практически в одном месте. Жратву, цепь, тонкий стальной трос, крепежи, лекарства. Ведро и тряпьё было в доме. По пути я ввёл его в курс последних событий.

– Ты его хочешь отпустить после всего? – с сомнением спросил Кукуша. – Это плохая мысль. Он ведь не забудет об этом приключении. Тебе это надо?

– Посмотрим, я не решил ещё, – ответил я. – Я кроме тебя никому не говорил, что он у меня. А пока пусть посидит. Никто его там искать не будет.

– Чердынцев твой знает про это место.

– Ну и что? Я проверил телефон. Они разговаривали редко. Так что день‑два без своего наёмника он проживёт, я думаю, не кинется сразу на поиски. Там от него куча неотвеченных вызовов. Да и блин, Чердынцев не похищенные миллиарды разыскивает. Ему нужен компромат на Никитоса. Это для Назара вещь не опасная. Просто желательная.

– Будем надеяться, – кивнул Кукуша.

Мы поставили машину подальше и дошли до дома пешком. Уже стемнело. Тумана не было, холодный порывистый ветер гнал чёрные тучи, время от времени обнажая голые куски неба и полную луну. Она была такой же холодной и неприветливой, как ветер.

– Дай фонарик, – попросил я, когда мы подошли к Калякинскому дому.

Я открыл калитку и… И под ложечкой ожила старая знакомая мышь. Она зашевелилась и пару раз царапнула.

– Что? – спросил Кукуша, когда мы зашли во двор.

– Не знаю, – ответил я и пожал плечами.

Было неприятное предчувствие. Я посветил фонарём налево‑направо всё было в порядке. Вроде бы ничего не изменилось, но на сердце стало неспокойно.

– Кукуша, постой здесь, осмотрись, – кивнул я и пошёл к дому.

Зашёл на крыльцо и, ступая неслышно, вошёл внутрь. Доска под ногой предательски заскрипела. Я посветил фонарём вокруг себя. Ничего необычного… Я перешагнул порог комнаты и… сразу всё понял. В нос ударил резкий запах, коктейль из металлических, кислых и душно‑сладких нот.

– Твою мать… – прошептал я и тут же услышал торопливые и громкие шаги позади себя.

Это был Кукуша.

– Племяш! – воскликнул он. – Там вдалеке синие мигалки!

Я поднял фонарь на Харитона.

– Твою мать! – прохрипел Кукуша.

Вьетнамец сидел свесив голову на грудь. Он был весь залит кровью. Она текла из дырки в голове.

Вдалеке завыла полицейская сирена…

Ситуация напоминала лавину. Ещё миг назад всё было тихо и спокойно, а теперь на нас неслась огромная снежная стена. Было совершенно ясно, Харитону уже ничем не помочь.

– Ни к чему не прикасайся, – скомандовал я Кукуше и быстро скользнул фонарём по комнате.

Луч прочертил яркие линии, которые, разрезов мрак, на мгновение остались в глазах. Мои отпечатки, разумеется, здесь имелись, и сейчас обходить весь дом с тряпочкой не было никакой возможности.