Он наспех оделся, сунул ноги в ботинки, а руки – в рукава пуховика и прокрался в сени. Было тихо, только снег уже привычно скрипел под подошвами. Вдалеке плескалось незамерзающее озеро. Кто-то стоял у самой кромки воды.

«Что за… Она что, голая? – всматривался в зыбкий силуэт Иван. – Или кажется?»

Ноги сами несли его к берегу. Там точно была Граша. У её ног плескалась тёмная озёрная гладь. Длинные, серебристые в лунном свете волосы рассыпались по плечам девушки, скрывая её светлым полотном. Но вот она повернулась.

Иван сглотнул. Такие фигуры он видел только у моделей в ню-пабликах.

– О, жених мой, – её голос журчал, словно ручеёк. И сама она была точно прекрасный ручеёк, так и манила прикоснуться к себе. – Я просила луну, чтобы она тебя разбудила. Обними меня, обними, дай почувствовать, как горяча твоя живая кровь! – она что-то шептала ещё, но Ваня уже не слушал, не мог слушать, потому как её прекрасные, холодные, ловкие руки гладили и сжимали его, а затем она коснулась губами его губ, и целовала, целовала, да так страстно, словно это было в последний раз…

– А я говорю, горазд ты спать, – вдруг проворчала Граша, отстранившись.

– Чт… Что? – только и смог вымолвить разомлевший Иван.

И открыл глаза. Давно рассвело. Видимо, на часах было что-то похожее на одиннадцать утра. Из коридора до него донеслось удаляющееся шарканье и бормотание Грашиной тётки. Слава всем богам, в которых Ваня не особо верил, что он был доверху укутан одеялом и ничего лишнего бабке не продемонстрировал! Граши же нигде не было видно.

– Свежий воздух, вот и сны такие… Свежие, – бубнил Ваня, плескаясь у рукомойника. Взглянул на себя в зеркало, заправил фиолетовую прядь волос за ухо и вдруг заметил маленький, неприметный синячок на шее. Провёл по нему пальцем.

Это был, однозначно, засос. Какого… водяного? Что происходит?!

Граша нашлась на улице и тепло поздоровалась с ним. Секунду поразглядывала и как-то заговорщицки улыбнулась. Он хотел узнать, что всё это значит, но не успел и рта раскрыть, как его окликнул незаметно подошедший дед с густой белой бородой.

– Здорово, новенький! Ты тут у нас стариной интересуешься? Пойдём, покажу что.

Иван обернулся, но Граша уже ушла. А Ефим Петрович – так звали деда – отвёл парня в свою избу. Тут у Ивана аж глаза разбежались – всюду у старика были развешены и расставлены предметы крестьянского быта. Вдоль стен устроились огромные берестяные корзины, похожие на бутыли.

– Вот здесь – горлатки у меня, – объяснил Ефим Петрович. – Сам мастерю. Можно в них грибы сушёные хранить, или зерно, или даже налить чего. Всё удержат.

– Это как? – спросил Ваня.

– Особым образом плетутся, а потом в горячей воде купаются, – ответил дед. Он явно был польщён вниманием парня, добродушно разрешил пофотографировать избу и утварь. Ваня нырнул в заметки, чтобы записать про горлатки.

– А вот хапуга, – достал тем временем дед откуда-то с полки эдакий деревянный совок с длинными зубьями. – За ягодой ходить, – добавил он и передал хапугу Ивану.

Вещица была аккуратной и добротной. Видно, что Ефим Петрович свою утварь любил, обращался с ней бережно. Ваня провёл пальцем по гладкой от времени поверхности, залюбовался изящной формой ручки.

– А вот тут рушнички, моя Акулина сама ткала и вышивала, царствие ей небесное, – подвёл Ваню к большому сундуку Ефим Петрович. Внутри лежали свёрнутые отрезы ткани. Один Ефим Петрович достал и расстелил перед Иваном.

Красной нитью на сероватом полотне были вышиты рыбки и женские фигуры с воздетыми вверх руками.

Ваня быстро сделал несколько кадров и спросил:

– Ефим Петрович, а вот на избах, я заметил, рыбки вырезаны, на рушнике вашем – тоже рыбки. И вот эти орнаменты, – легонько коснулся он воздевающих руки силуэтов. – У вас всё как-то с водой связано?

Дед ответил ему прямым взглядом:

– Конечно. Озеро наше и кормит нас, и поит. И сил даёт.

Ваня дальше планировал аккуратно расспросить деда про русалок, но тут в сундуке что-то блеснуло. На одном из свёрнутых отрезов ткани лежало странное украшение: нитка речного жемчуга перемежалась с мелкими рыбьими костями, а в центре висел кусочек отполированного камня зеленоватого цвета.

– Ефим Петрович, а это что?

Старик крупно вздрогнул, быстро сгрёб украшение в ладонь.

– А, это… Подарили мне, давно ещё. Ладно, не до того сейчас, – он поспешно свернул рушник и сунул его обратно в сундук. – Лучше расскажу, как хапугу использовать.

Но Ваня заметил, как ссутулился дед, как он покосился в сторону окна, за которым виднелась тёмная озёрная гладь.

– Ефим Петрович, а что там, в озере? Рыба водится?

– Рыба… – дед потихоньку опустил тяжёлую крышку сундука. – Есть рыба. Щуку ловим, окуня. Но рыбу надо с умом ловить, с дозволением.

Ваня чувствовал себя прямо-таки исследователем, фольклористом. Надо же, какие тут верования!

– А как это?

Дед подошёл к окну, долго смотрел на воду.

– Лет двадцать назад приезжал сюда один учёный. Биолог. Сети ставил, пробы брал. А потом пропал. Говорили, утонул. Только тело так и не нашли.

Вдруг в дверь постучали, и, зачарованный историей, Ваня вздрогнул. Ефим Петрович пошёл открывать.

– Ефим! Дома? У тебя жених московский?

– Иван, подойди!

На пороге стояли двое мужиков. Один – коренастый, в потрёпанном ватнике и шапке-ушанке. Второй повыше, в овчинном тулупе и с окладистой бородой.

– Миха я, а это Володька, – представился бородатый. – Дрова на костёр таскаем. К вечеру разжигать будем, Святки же. Поможешь?

Ефим Петрович одобрительно кивнул:

– Иди, Ванюша. Дело хорошее, и народ лучше узнаешь.

Иван поблагодарил деда за экскурсию, зашнуровал ботинки, вдел руки в рукава куртки, и вышел на мороз. Мужики повели его к околице, где у леса была сложена целая гора берёзовых поленьев. Ваня украдкой оглянулся, но Аграфены нигде не было видно.

– Вот тут заготовили, – Михаил указал на поленья. – А костёр жечь будем там, на берегу. Видишь столбы?

Иван увидел три высоких берёзовых кола, вбитых в снег треугольником недалеко от воды. Посреди них ещё несколько мужчин уже вовсю кололи и укладывали дрова.

– Традиция у нас такая, – пояснил Володя, передавая Ване охапку поленьев. – Костёр должен до самого озера свет давать. Чтобы… Ну, чтобы все видели, что мы тут есть, живём.

Они начали таскать поленья. Работа оказалась нелёгкой – они были сухие, но тяжёлые, а путь от околицы до места костра составлял добрую сотню метров по утоптанному снегу.

– Ничего, немного осталось! – приободрил запыхавшегося Ваню краснощёкий Володька.

– А почему именно там разжигаете? – спросил Иван, переводя дыхание.

Миха и Володька переглянулись.

– Место намоленное, – коротко ответил Миха. – Деды наши там жгли, прадеды. С тех пор как деревня стоит.

Иван познакомился и с другими жителями. У больших колод двое ловко рубили поленья на щепки и дрова потоньше. Звали мужчин Савва и Фёдор. Ещё один, Филимон, представился коротко и отвернулся. Он был одноруким, и, может быть, из-за своего увечья ни с кем почти не разговаривал. Улыбчивый рыжий Вася предложил Ване чаю из термоса.

– Будешь? С мёдом. Вкусный.

Иван с благодарностью отхлебнул из металлической крышки.

Женщины тоже появлялись – приносили солому и мелкий хворост для растопки. Все они были старше Вани минимум вдвое. «Как же Граше тут тоскливо! Одна она тут молодая с этими пенсионерами… Вот, наверное, и написала незнакомому парню…» – да, Иван снова думал о девушке. Она ему понравилась, чего уж там. Надо будет спросить, согласится ли она как-нибудь приехать к нему в Москву?

Но сперва надо её найти.

– А Аграфену… То есть невесту мою, не видели? – обратился он к деревенским.

Все на секунду замерли, а потом Володя как-то будто нехотя сказал:

– Она попозже придёт. Вместе с другими, – и посмотрел на озеро. Вода была тёмная, почти чёрная, и от неё поднимался едва заметный пар.