А потом оказалось, что он женат.

Женат давно, с института: обычное дело, ранний студенческий брак – необдуманный и не очень счастливый.

Лиза молча смотрела в окно.

Потом глянула на часы и вздохнула:

– Большое спасибо, но мне пора. Наверняка в доме переполох, мама обзванивает больницы и морги. Ну и дочка с ней заодно!

И попыталась улыбнуться. А сама подумала:

«Надо же, я впервые назвала ее мамой.

А Максим Петрович Корнеевский… Коллега и, кажется, единомышленник, красивый мужчина, милейший человек! О таком ты мечтала, верно? Да все о таком мечтают! Но вот незадача: женат. Ма-а-аленькое такое недоразумение, совсем крошечное, стоит ли обращать на него внимание?»

Он и вправду был хорош, этот Максим. Умел дружить, о чем свидетельствовала обширная переписка и куча телефонных звонков, которые он, уставший после тяжелейшей смены, не игнорировал, всем стараясь помочь.

В его квартире была обширная библиотека, где он с закрытыми глазами мог достать с полки любую книгу.

Максим накрывал праздничные столы, потому что аккуратнее, красивее и правильнее (вилки слева, ножи справа) не мог накрыть никто. Он запекал рождественского гуся: огромного красавца, отливающего золотистым загаром, в обрамлении долек апельсина и маринованных слив, располагал на старинном семейном – кузнецовском! – блюде.

На даче, которую он обожал, Максим собственноручно развел редчайший цветник. Там росли розы коллекционных сортов – Флорибунда, Аляска, Темная ночь – и огромные, пышные пионы, пахнувшие так сладко, что кружилась голова.

А на разноцветные – от белого до фиолетово-черного – ирисы, застывшие у забора фантастическими птицами, как на настоящее чудо приходил смотреть весь поселок.

И Максим страшно этим гордился.

– Мое собственное произведение, – смущенно улыбался он.

Максим знал уйму стихов и часами мог декламировать Пастернака, Мартынова, Межирова, Мандельштама.

Он был коллекционером: собирал старинные монеты и состоял в московском обществе нумизматов. Он рисовал! И прекрасно рисовал, некоторые знакомые даже мечтали приобрести его работы.

– Продать? Что за чушь, я самозванец, – смеялся он, раздаривая работы. – Это же хобби, а деньги я зарабатываю любимой профессией.

Позже Лиза узнала, что большую трехкомнатную квартиру – с высокими потолками, лепниной, настоящим паркетным полом и длинными узкими арочными окнами – убирал тоже он.

Еще Максим прекрасно гладил рубашки. И варил прозрачный бульон. И пек шарлотку со сливами. Или… с абрикосами.

– Что ты, – смущенно отмахивался он от восторженной похвалы и неподдельного восхищения, – я дилетант. Во всем дилетант, кроме профес– сии.

Он был необыкновенный. Единственный в своем роде. Неповторимый, невозможный, несравненный. Исключительный.

И роман с ним начался так необыкновенно быстро, что Лиза не успела ни подумать, ни опомниться. Впрочем, что думать, когда за тобой ухаживает самый прекрасный человек на всем земном шаре?

Немного смущало, что он торопился, форсировал события. Зачем спешить, когда впереди так много времени? Сколько загадочной прелести в начальном периоде: в смущенных ухаживаниях, трепете узнавания, когда еще все удивляет, восхищает и трогает, – и как страшно нарушить эту хрупкость, эту тайну, это сладкое, нежное время.

Дошло потом – каникулы. Тогда были осенние каникулы, жена и дочь в отъезде. Ну и как следствие – две недели свободы. Зачем терять время?

Но в том ноябре, в самом начале их романа, Лиза была наивно уверена, что его торопливость и нетерпение есть жар влюбленного сердца, неукротимое желание обладать. А с этим, как известно, трудно, почти невозможно справиться. Смотрела на него с восторгом, затаив дыхание, не веря до конца, что он – есть, и он – ее.

«И это все – мне? Значит, все справедливо и это – награда за все неудачи, разочарования и предательства?»

Как подарок, доставшийся незаслуженно. Божий дар, который почему-то не разглядел ее до сих пор – не понял, что она самая обычная, земная, не такая красивая и умная, какой он заслуживает. Что попалась случайно, подвернулась в трудное время, сама упала в руки – и кто откажется взять?

Ей и в голову не могло прийти, что этот необыкновенный человек может обыкновенно обманывать. Как же: Максим не может хитрить, лукавить, увертываться, лавировать. Он обязательный и четкий, и страшно не любит, когда рушатся планы. Он раздражается, когда срывается что-то назначенное – свидание или поездка.

Почему? Да потому, что он все распланировал – для нее, между прочим, чтобы ей понравилось, чтобы она отдохнула. Именно Максим заказал гостиницу, купил билеты, а он человек занятой. Занятой и обязательный, и не подводит людей. И ему очень сложно смириться, если подводят его.

Она стояла перед ним как провинившаяся школьница и оправдывалась.

– Заболела дочка, ну как я оставлю ее, Макс? Ты сам отец и все понимаешь. Я понимаю, что ты заказал путевки и пароход ждать не будет, я понимаю, что сорвала тебе планы… И бесконечно благодарна тебе, но я не могу, понимаешь?

Потом, анализируя эти отношения, она поняла, что всегда (или почти всегда) была в роли виноватой и постоянно оправдывалась. Но и к себе был строг: выполнял обещания, не опаздывал, ничего не забывал и не пропускал.

– Но бывают же обстоятельства? Те, что сильнее нас, – лепетала Лиза.

Это же не ее вина! О пятидневном путешествие по Волге она тоже мечтала – неужели он сомневается?

Да, Максим обидчивый. Да, Максим сложный. С ним непросто и… прекрасно. Все, за что бы он ни брался, получалось красиво. И Лиза благодарила, благодарила… И восхищалась. А ему нравилось, когда им восхищались. Но…

Прогулки за городом, поездки в старинные усадьбы – Абрамцево, Мураново… Походы в Третьяковку или в Пушкинский. Шатанье по тихим улочкам Замоскворечья или любимым Арбатским переулкам… Чай с булочками в кафе, последний ряд в кинотеатре, где они, как дети, на экран не смотрели, а без конца целовались, целовались – и выходили шатаясь, как пьяные… Разве не это – самое прекрасное время? Зачем же торопиться?..

Через восемь дней Максим вынул из кармана ключи.

– Я приглашаю тебя в гости, – улыбнулся он.

– К тебе? – тихо спросила она.

– Тебя это смущает? – удивился он.

– Мне это неприятно, – отвернувшись к окну, сухо ответила Лиза. – Что тут непонятного?

– Ключи от квартиры приятеля, – успокоил ее Максим. – Неужели ты подумала, что я оскорблю тебя тем, что приведу в семейный дом?

На фразе «семейный дом» Лиза вздрогнула и насмешливо глянула на него.

– Это оскорбило бы тебя, дорогой! Тебя, а не меня. А мне было бы просто неприятно. Хотя, наверное, любопытно, – усмехнулась она.

До дома в далеком Беляево ехали молча. Новый район, типовые дома, одинаковые детские площадки, магазины самообслуживания под названием «Универсам». Все как под копирку – и как они тут не теряются?

В центре магазинов самообслуживания еще не было, оставались старые и привычные – «Молочный», «Рыба», «Мясо», булочная-кондитерская… Да и где в центре, к примеру на Кировской, построить такую громадину, как универсам или торговый центр?

Поднялись на шестой этаж. Лиза заметно нервничала. Чужая квартира, чужое белье, чужие чашки, полотенца, ванная. Чужой дом, куда они заходят с оглядкой, как воры.

Мельком глянула на Максима.

Он спокоен, будто для него это не впервой, – или она опять все придумывает и усложняет? Он взрослый мужчина.

Но и она взрослая женщина.

В чужой квартире было стандартно и чисто: светлый кухонный гарнитур, полированная стенка с книгами, сервизом и хрустальными вазами. На стене – репродукция картины Крамского.

«Незнакомка»…

«Незнакомка» висела когда-то у Полечки, которая восхищалась ее красотой и загадочностью.

А Ритка смеялась:

– Мам! Эта тетка – женщина легкого поведения! Проститутка, понимаешь? Она просто ловит клиентов!