– Мама важнее, – отрезала она.

Володя поморщился, словно эти слова его задели, и подошел к кровати.

– Ну как ты? – спросил он, и я услышала в его голосе что-то новое. Не заботу – скорее неловкость человека, который понимает, что должен проявить участие, но не знает, как это делается.

– Через пару часов операция, – ответила я.

– Да, я знаю. Говорил с врачом. – Он поставил коробку на тумбочку. – Вот, принес тебе планшет. Последняя модель. Говорят, очень удобный. Будешь лежать – сможешь книги читать, фильмы смотреть.

Планшет. Вместо цветов, вместо слов поддержки, вместо простого «все будет хорошо» – планшет.

– Спасибо, – сказала я автоматически.

– Да не за что. – Он пожал плечами, словно купил мне пачку аспирина. – Только представляешь, во что мне эта история обойдется? Операция, реабилитация… Хорошо, что у нас медстраховка есть, а то разорились бы.

Молчание в палате стало таким плотным, что его можно было резать ножом. Я смотрела на мужа и не узнавала. Где тот человек, который двадцать три года назад, делая мне предложение, клялся, что будет со мной в горе и в радости? Где тот Володя, который плакал от счастья, держа на руках новорожденную Олю?

– Папа, – голос дочери был ледяным. – Ты серьезно сейчас жалуешься на расходы? При маме, которая идет на операцию?

– Я не жалуюсь, – огрызнулся он. – Я констатирую факт. Думаешь, деньги сами с неба падают? Кто-то должен работать, чтобы все это оплачивать.

– Мама тоже работает!

– Ее зарплата – это копейки по сравнению с моими доходами. Так что давайте без популизма.

Вот оно. То самое презрение к моему труду, которое он так тщательно скрывал все эти годы. «Твоя зарплата – это карманные расходы, серьезные деньги зарабатываю я». Сколько раз я это слышала в последние годы?

– Володя, – тихо сказала я, – может, не стоит…

– Что не стоит? – он повернулся ко мне, и в его глазах была злость. – Говорить правду? Света, я отменил важнейшую встречу с инвесторами, чтобы приехать к тебе. Проект, над которым работал полгода, может сорваться. Но я здесь, да?

Да, он был здесь. Физически. Но душой, сердцем он был совсем в другом месте.

– Как трогательно, – сказала Ольга, и сарказм в ее голосе мог бы резать сталь. – Папа пожертвовал встречей ради жены, которая лежит в больнице.

– Оля! – воскликнула я.

– Что, Оля? – дочь обернулась ко мне. – Мам, хватит его оправдывать! Посмотри на него! Он стоит здесь и жалуется на расходы, вместо того чтобы поддержать тебя!

– Я не жалуюсь, – проворчал Володя. – Просто говорю как есть.

– Как есть? – Ольга встала и подошла к отцу вплотную. – А как есть – это то, что ты уже месяца два возвращаешься домой под утро? Это то, что у тебя в машине лежит женская заколка, которая точно не мамина? Это то, что ты получаешь сообщения в час ночи и улыбаешься, как идиот?

Я почувствовала, как кровь отливает от лица. Ольга знала про измену. Моя двадцатилетняя дочь знала то, что я боялась себе признать.

Володя покраснел, потом побледнел.

– Это… это глупости, – пробормотал он. – Не знаю, о чем ты…

– Папа, – голос Ольги стал тихим, но в нем звучала такая боль, что у меня сжалось сердце. – Мне двадцать лет. Я не ребенок. И я не слепая.

Он молчал, глядя в пол. А я лежала на больничной койке и смотрела на развалины своей семьи. На мужа, который не мог даже отрицать измену. На дочь, которая защищала меня от собственного отца.

– Знаешь что, – сказал Володя наконец, натягивая на лицо маску оскорбленного благородства, – я не собираюсь выслушивать обвинения в измене от двадцатилетней девчонки. Особенно здесь.

– Тогда опровергни их, – тихо сказала Ольга.

Молчание.

– Не можешь? – продолжала дочь. – Тогда просто уйди. Мама и без тебя справится. Как всегда.

– Ольга, хватит! – взорвался он. – Ты забываешь, с кем разговариваешь!

– Нет, папа. Это ты забыл, с кем живешь. – Она подошла к двери и распахнула ее. – Уходи. Тебе здесь не место.

Володя посмотрел на меня, словно ожидая, что я заступлюсь за него, попрошу дочь извиниться. Но я молчала. Потому что Ольга была права. Во всем.

– Хорошо, – сказал он через минуту. – Раз я здесь не нужен…

– Не нужен, – подтвердила Ольга.

Он направился к двери, остановился, обернулся.

– Света, завтра я постараюсь приехать. Если смогу.

И ушел, так и не сказав «все будет хорошо», «я люблю тебя» или просто «держись». Ушел, оставив дорогой планшет как отступные за двадцать три года брака.

Ольга закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. По ее щекам текли слезы.

– Прости, мам, – прошептала она. – Я не хотела устраивать скандал. Но я больше не могу смотреть, как он с тобой обращается.

Я протянула руки, и дочь бросилась ко мне, уткнувшись лицом в мое плечо.

– Все в порядке, солнышко, – гладила я ее волосы. – Все правильно. Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что защитила меня. За то, что сказала правду.

Мы сидели в обнимку, моя взрослая дочь и я, и плакали. Она – от боли за меня. А я – от облегчения. Потому что наконец-то кто-то сказал вслух то, что я боялась произнести даже мысленно.

Мой брак кончился. И я больше не буду делать вид, что все в порядке.

За окном начинало темнеть, а в палате становилось тихо и спокойно. Скоро будет операция, неизвестность, страх. Но сейчас, впервые за много месяцев, я чувствовала себя не одинокой.

Девять недель. Четыре недели в больнице после операции, пять недель в реабилитационном центре. Девять недель, когда я училась делать первые шаги, не падать от головокружения. Девять недель, когда мой мир сузился до размеров больничных палат, а главной победой было дойти до туалета без посторонней помощи.

Операция прошла успешно – врачи сумели стабилизировать поврежденные позвонки, и риск серьезных осложнений миновал. Но полное восстановление потребовало времени, терпения и ежедневной работы над собой. Сначала я лежала неподвижно, потом сидела, потом делала первые робкие шаги с ходунками. Каждый день – маленькая победа над болью и страхом. Теперь предстояло продолжить восстановление дома – с ежедневными упражнениями, регулярными визитами к физиотерапевту и постепенным возвращением к обычной жизни.

Ольга приезжала каждые выходные. Привозила домашнюю еду, смешные истории из университета и главное – любовь, которая грела лучше любых лекарств.

Володя появлялся редко. Раз в неделю, максимум – раз в пять дней, всегда с тем же оправданием: «Дела на заводе, важные переговоры, не могу оставить всё». Приходил на десять минут, приносил дорогие фрукты из элитного магазина, спрашивал о самочувствии тоном человека, выполняющего неприятную, но необходимую обязанность.

– Как дела? – спрашивал он, косясь на часы.

– Лучше, – отвечала я. – Сегодня прошла почти сто метров без посторонней помощи.

– Молодец, – говорил он рассеянно, уже листая что-то в телефоне. – Значит, скоро домой.

Домой. Это слово звучало в его устах как приговор. Не «скоро будешь дома», не «я соскучился», а просто констатация факта – скоро его обязанности по посещению больной жены закончатся.

Но сегодня всё это осталось позади. Сегодня я наконец возвращалась домой.

Ирина встретила меня у выхода из реабилитационного центра, как и обещала. Она выглядела такой же энергичной и прямолинейной, как всегда, но в ее глазах читалось что-то новое – осторожность, почти жалость.

– Светочка! – она осторожно обняла меня, стараясь не потревожить еще не окрепшую спину. – Боже, как же хорошо видеть тебя на ногах!

– Ира, спасибо, что приехала, – я улыбнулась, поправляя трость в руке. – Не хотела беспокоить Олю, у нее экзамен сегодня.

– Да что ты! – Ирина взяла мою сумку. – Конечно, встречу. Машина вон там стоит.

Мы медленно шли к парковке, и я чувствовала, как непривычно после долгого заточения дышать свежим воздухом, видеть небо над головой, слышать городской шум. Простые вещи, которые здоровые люди принимают как должное.