За окном дождь усилился, барабаня по стеклу, как пальцы нервного пианиста. Где-то там, в ночном городе, мой муж заканчивал свои важные переговоры или уже сидел в баре отеля, рассказывая коллегам анекдоты и потягивая виски. А может, не коллегам. Может, той самой Анжеле с харизмой.

А я лежу здесь, в больничной палате, пахнущей хлоркой и чужой болью, и понимаю: что бы ни случилось завтра на операционном столе, моя прежняя жизнь уже закончилась. Сегодня утром, когда он поцеловал меня в щеку, как галочку в списке дел, а потом ответил на мой звонок с раздражением.

Первый холод. Вот как это называется. Когда любовь умирает не сразу, а медленно, незаметно остывая, как чай в забытой чашке.

Я думала об Ольге, которая сейчас собирает вещи и покупает билет на первый утренний поезд. О том, что завтра, когда я буду приходить в себя после наркоза, рядом будет она, а не он. И это больно, но и правильно одновременно.

Потому что дочь любит меня такой, какая я есть. А муж… муж любил меня такой, какой я была удобна.

Разница огромная. И только сейчас, в больничной палате, под звуки дождя и чужих стонов, я это поняла.

Морфий делал свое дело – боль отступала волнами, а сознание плыло где-то между явью и забытьем. Я то проваливалась в тяжелый сон, то всплывала на поверхность, ощущая себя словно в аквариуме, где все звуки приглушены, а свет преломляется странным образом.

В такие минуты, когда реальность становилась зыбкой, память выдавала мне картинки из прошлого – яркие, четкие, как кадры старого фильма. И почему-то все они были о Володе. О том Володе, которого я когда-то любила. Или думала, что любила.

Корпоратив в ресторане «Империал». Месяц назад. Я в новом синем платье – том самом, которое он вчера назвал «слишком простым». Тогда, выбирая его в магазине, я думала о том, как он подчеркивает цвет моих глаз. Как он восхищенно посмотрит на меня. Наивная дура.

Во сне-воспоминании я снова вхожу в зал ресторана, где гремит музыка и смеются сотрудники завода. Праздную какой-то очередной успех – подписанный контракт или выигранный тендер. Володя в центре внимания, как всегда. Он умеет подавать себя, умеет говорить так, что люди слушают, раскрыв рот.

А рядом с ним – она.

Анжела. Даже во сне это имя обжигает, как глоток кипятка.

Двадцать восемь лет, рыжие волосы до лопаток, фигура, которой позавидовала бы фотомодель. Платье – черное, обтягивающее, с вырезом, который балансирует на грани между элегантностью и вызовом. И улыбка. Боже, какая улыбка! Хищная, уверенная, полная обещаний.

Я помню, как она смотрела на моего мужа. Не украдкой, не стесняясь – открыто, словно заявляя права. А он… он светился от этого внимания, как мальчишка, получивший главную роль в школьном спектакле.

– Владимир Петрович, вы такой молодец! – ее голос был мелодичным, с легкой хрипотцой, которая мужчинам кажется сексуальной. – Этот проект просто гениален! Как вам удается так чувствовать рынок?

Володя расправил плечи, поправил галстук. Жест, который я знала наизусть – он так делал, когда чувствовал себя особенным.

– Опыт, Анжелочка, – ответил он, и я поморщилась от этого уменьшительного. Меня он уже лет пять называл только по имени. – И интуиция. Нужно чувствовать, что людям действительно нужно.

– Научите? – она положила руку ему на предплечье, и я видела, как он дрогнул от прикосновения. – Я так хочу учиться именно у вас.

А я стояла в трех метрах от них, с бокалом теплого шампанского в руке, и чувствовала себя невидимой. Женой, которую привели для галочки, чтобы все видели – какой он семейный, солидный человек.

– Светлана, – чей-то голос вырвал меня из наблюдений. Ирина, моя единственная подруга, появилась рядом как по волшебству. – Что ты тут делаешь в одиночестве?

Ира работала дизайнером в рекламном агентстве, которое иногда сотрудничало с заводом. Она была на три года младше меня, но казалась намного старше – может, из-за короткой стрижки и прямого взгляда, который не терпел фальши.

– Любуюсь, – ответила я, кивнув в сторону мужа и Анжелы. – Красивая пара, не правда ли?

Ирина проследила мой взгляд и поморщилась.

– Света, не будь дурой, – сказала она тихо, но резко. – Эта стерва точит на него зуб уже месяца два. Неужели ты не видишь?

– Вижу, – призналась я. – Но что я могу сделать? Запретить ему общаться с коллегами?

– Можешь открыть глаза и перестать делать вид, что все в порядке, – Ирина взяла меня за руку. – Свет, я же вижу, как ты мучаешься. Он изменился. Даже слепой заметит.

Изменился. Да, это было точное слово.

Еще одна картинка всплыла в памяти – уже не корпоратив, а наша спальня. Неделю назад.

Володя пришел домой в половине второго ночи. Я лежала в постели, притворялась спящей, но слышала каждый его шаг. Он тихо прошел в ванную, долго стоял под душем – значительно дольше обычного. Когда лег рядом, от него пахло не только гелем для душа, но и чем-то еще. Чем-то сладким и цветочным. Женским.

– Как встреча? – спросила я в темноте.

– Нормально, – ответил он, отворачиваясь. – Устал. Давай завтра поговорим.

Но завтра он тоже не хотел говорить. И послезавтра. А я боялась спрашивать, боялась услышать правду, которая разрушит мою тщательно выстроенную иллюзию благополучия.

Следующий кадр – наша кухня, три дня назад.

Володя завтракал, как обычно, изучая планшет. Я поставила перед ним кофе и заметила, что он улыбается, читая что-то на экране.

– Что-то интересное? – спросила я, садясь рядом.

Он быстро выключил планшет и пожал плечами.

– Рабочая переписка. Ничего особенного.

Но я успела заметить, что это был не корпоративный мессенджер, а обычные SMS. И улыбка у него была не рабочая – довольная, почти счастливая. Такой я не видела уже давно. Во всяком случае, когда он смотрел на меня.

– Володя, – начала я осторожно, – может, съездим куда-нибудь на выходные? Давно не были вместе…

– Не могу, – отрезал он, даже не подняв глаз от тарелки. – В субботу встреча с поставщиками, в воскресенье нужно доработать презентацию.

– Но ведь раньше ты говорил, что работа не должна поглощать всю жизнь…

– Раньше у меня не было таких возможностей для роста, – его голос стал холодным. – Хочешь, чтобы я на всю жизнь оставался простым инженером?

Это было несправедливо, и он знал это. Именно я поддерживала его, когда он решил получить второе образование. Именно я брала на себя все домашние дела, когда он готовился к экзаменам. Именно я верила в него, когда он сомневался в себе.

– Я просто скучаю по нас, – тихо сказала я.

– По нас? – он, наконец, поднял глаза, и в них было что-то похожее на раздражение. – Света, мы взрослые люди. Не нужно постоянно висеть друг на друге, как влюбленные подростки.

Влюбленные подростки. Значит, то, что было между нами когда-то, он теперь считал подростковостью?

А ведь было время, когда он сам говорил, что не может без меня и дня прожить. Было время, когда он присылал мне романтические SMS просто так, среди рабочего дня. Было время, когда мы могли часами разговаривать обо всем на свете, лежа в постели по воскресным утрам.

Еще один осколок памяти – уже давний, двадцатилетней давности.

Я лежу в роддоме с новорожденной Олей на руках. Володя сидит рядом на стуле, и у него в глазах слезы. Настоящие слезы от счастья.

– Посмотри, какая красивая, – шепчет он, боясь разбудить дочку. – Точная копия мамы. Господи, как же я вас люблю. Обеих.

Он целует меня в лоб, в щеки, осторожно прикасается к крошечной ручке Оли.

– Я буду лучшим отцом в мире, – обещает он. – И лучшим мужем. Клянусь тебе, Света.

Клялся.

А потом что-то сломалось. Не сразу, постепенно. Сначала он стал меньше времени проводить дома – карьера, амбиции, стремление доказать всем, что он не просто инженер, а директор. Потом перестал замечать мои новые прически, новые платья, мои попытки сделать наши вечера особенными.