– Катька, выйди! – вскакивая из-за пульта, в один голос рявкнули мальчишки, заслоняя собой монитор.

– А вы? – Уже вставая, Катька подозрительно поглядела на мальчишек.

– А мы просто отвернемся, – торопливо сказал Сева и хищно схватился за нож – после наблюдений за всеми этими фуршетами есть хотелось невыносимо.

– Ну и я тогда просто отвернусь, – решительно объявила Катька, разворачивая свое кресло спинкой к монитору. – Как вы думаете… – после недолгой паузы вопросила она, – этот, в черном… он кто и что ему надо?

– Мы пока не думаем, – пробормотал Вадька, нетерпеливо перетаптываясь у Севы за спиной в ожидании, пока тот освободит нож. – Вот сейчас в желудок что-нибудь кинем, и тогда будем думать…

Он выхватил нож у Севы из-под руки и принялся кромсать колбасу.

– Лопнете, – прокомментировала Катька, разглядывая вырастающую перед мальчишками башенку из бутербродов.

– Не лопнем, – с набитым ртом ответил Сева. Некоторое время в рабочей комнате слышалось только сопение и сдержанное почавкивание, сменившееся благостными вздохами.

– Вам не кажется, что Салям там долго сидит? – разглядывая насытившихся мальчишек, поинтересовалась Катька.

– Может, ему надо? – благодушно ответил Сева, уже лениво, только для удовольствия пережевывая последний бутерброд.

– За то время, что вы жрали, любое «надо» можно доделать, – любезно сказала Катька. – Вы бы у него спросили, как он там…

Вадька мельком глянул на часы и нахмурился – Катька была права.

– Ну и как я, по-твоему, его спрошу? – вызывающе поинтересовался он. – Микрофон возле монитора, а подглядывать за людьми в туалете я не привык!

– Глаза зажмурь! – невозмутимо предложила Катька. – А то ведь если все разойдутся и музей запрут, ему там до утра придется сидеть.

Подавив желание предложить Катьке самой зажмуриться и спросить – это было бы совсем неприлично! – Вадька и правда встал. Глядя только и исключительно в пол, нащупал микрофон возле монитора. И от злости на Катьку не очень-то вежливо осведомился:

– Салям, ты там с ночевкой обосновался или все-таки думаешь выходить?

– Думать-то я думаю, – послышался из наушника грустный ответ, – но выйти не получается…

Отбросив стеснения, Вадька посмотрел в монитор. Но стесняться было особенно и ничего – Салям стоял у двери туалета, и на экране виднелась его рука, раз за разом терпеливо толкающая створку. Ручка щелкала – но дверь и не думала открываться.

– Открывайте скорее! – сквозь зубы процедил губернатор.

Остапчук нервно схватился за ткань – и перекрывающий зал занавес раздвинулся.

В задрапированной бордовым бархатом нише стояла большая витрина. На обитом черным бархатом стенде, оттеняющем тусклый блеск древнего золота, лежала она. Царская пектораль Скифии.

Стоящая в первом ряду Кисонька отчетливо видела каждую деталь. Пектораль была, конечно, старинная… золотая… с фигурками… Работа очень тонкая – каждый лепесточек на цветах виден, каждый мускул под гладкой шкурой коней играет… но… Наверное, она просто слишком многого ждала. Главное, никому не признаваться, что пектораль ее «не зацепила», а то ведь тоже бескультурной обзовут.

– Да, да, вот именно ее и подарил. – Поэтесса Раймунда извлекла откуда-то мундштук слоновой кости и заправила в него длинную коричневую сигарету. – Примитивизм, конечно, – выдыхая струю дыма в стекло витрины, заключила она, – но Мозолевский так хотел, чтоб она была у меня: разве можно отказать мужчине, мечтающему порадовать даму золотой безделушкой?

– Примерно так на кило золота, – снова ухмыльнулся языкатый «эльф».

Народ тем временем зашевелился, засверкали вспышки фотоаппаратов… Прибывшие на презентацию начали подходить к витрине, почтительно замирать у пекторали и с облегчением отваливать, уступая место следующим. Больше всего это напоминало сцену «прощание с дорогим покойным». Отметившиеся первыми мэр и губернатор торопливо пригубили бокалы и удалились вместе со свитами, нервно косясь на ошивающуюся поблизости Раймунду. Не обращая внимания на расстроенного Остапчука, оставшиеся гости активно приступили к фуршету.

– Ну вы-то, наверное, вина не пьете? – снисходительно поинтересовался Леголас, переводя взгляд с Мурки на Кисоньку и обратно. – Ни искристого, как у других поэтов, ни мутного, как у той тетки. Или все-таки выпьешь бокальчик? – определившись с выбором, спросил он персонально у Кисоньки.

– Ты прав – вина я не пью, – подтвердила Кисонька. И было в ее лице и голосе вовсе не смущение девочки перед взрослым парнем, а возмущение девушки. Пить вино? Это для старух!

Смутился «эльф».

– Ты на моего папашу не обижайся, – сказал он Кисоньке. – Ну любит он меня, что поделаешь! Считает, что все девчонки до меня не дотягивают. – Он высокомерно усмехнулся и продолжил: – В чем-то он прав, верно? Кстати, я – Гена! – представился он.

Мурка тихонько хихикнула – золотоволосый «эльф» оказался вовсе не Леголасом. Зеленые глаза Кисоньки опасно сузились. Такое выражение Мурка обычно видела у нее на соревнованиях, когда сестра вырывалась на татами. Потом обычно следовал стремительный поворот и сокрушительный маваши-гири. Но сейчас Кисонька лишь обворожительно улыбнулась и, одарив парня сияющим взглядом, нежно попросила:

– Принеси мне, пожалуйста, соку!

«Эльф» Гена завороженно кивнул и, оглядываясь через плечо на продолжающую лучисто улыбаться ему девчонку, потрусил к подносу с соками. Мурка понимающе хмыкнула. Пропал ты, «эльф»! Видала она уже возле Кисоньки таких крутых парней. Все заканчивали одинаково: на Кисонькин телефон одна за другой летели эсэмэски с просьбами «ну хоть в кино… хоть в кафе… хоть на полчасика» – а Кисонька тем временем трепалась по мобильнику с новым «очередным». И не надоедало ей? Кажется, один только их виртуальный лондонский компаньон Большой Босс и смог привлечь внимание сестры надолго. Да и то, наверное, лишь потому, что Кисонька с ним никогда не встречалась.

Но до конца презентации Кисонька потерянный для общества человек. Мурка аккуратно откололась от своей вышедшей на охотничью тропу близняшки и огляделась. Саляма нигде не было. Долго он в туалете… Ну и хорошо, а то ведь глядящий из Салямовой верхней пуговицы Сева неизвестно что учинит, обнаружив возле Кисоньки нового парня!

Презентация себя явно исчерпала. Гости постепенно расползались. Стоящий у дверей Остапчук прощально пожимал руки уходящим, а рядом с ним, все время что-то говоря, переминался противный папаша Кисонькиного «эльфа». Остапчук от него отмахивался, отрицательно качая головой. Мурка оглядела практически опустевший зал. Разве что в уголке журналистка еще что-то энергично втолковывала налаживающему камеру оператору. Возле них, норовя попасть в кадр, ошивалась поэтесса Раймунда. Да у ниши с пекторалью нервно крутился старичок старорежимного вида в потрепанном костюмчике и перевязанных синей изолентой очках. Надо бы и им тоже уходить, решила Мурка, все, что могли, они тут уже сделали. Только дождутся Саляма…

Девчонка скучающе побрела вдоль стен, разглядывая развешенные по ним изображения раскопа Толстой могилы, черно-белые фотографии людей с лопатами в одежде начала 70-х годов прошлого века, слегка зловещий рисунок скелета скифского царя с той самой пекторалью на груди… Навстречу ей точно так же брели Кисонька и эльф Гена. «Эльф» вещал, стараясь произвести на девчонку впечатление. Чтобы не мешать парочке, Мурка развернулась и пошла в другую сторону, через мгновение вновь очутившись у витрины с пекторалью. Остановилась, напоследок разглядывая роскошное золотое украшение. Признаваться Вадьке она не станет, но в чем-то их компьютерный гений оказался прав – изображение пекторали в Интернете производило большее впечатление, чем она сама.

Позади Мурки что-то шевельнулось. Девчонка резко оглянулась – бордовый бархат, которым была задрапированы ниша, ходил ходуном. Из-за его края вывалился охранник – невысокий, полноватый человек в милицейской форме. Целеустремленной походкой направился прямо к фуршетным столам. И фигура, и целеустремленность показались Мурке хорошо знакомыми.