- Вот батончик мюсли. Это должно помочь вам восстановить силы и стабилизировать уровень сахара.

На этот раз я стоял прямо перед Лексом. Но, как и в прошлый раз, когда он потянулся за батончиком, его рука не дотянулась до него.

Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не издать ни звука. Я вложил батончик мюсли в руку Лекса и запнулся, подбирая слова.

- Я схожу, проверю генератор. Вернусь через секунду. - Я отвернулся, не дав Лексу возможности ответить. Я был уверен, что он пробормотал что-то похожее на «Ладно», но я просто продолжал двигаться, потому что был в слишком сильном шоке, чтобы делать что-то еще.

Правда придавила меня, как тонна кирпичей, когда я вышел на улицу. На меня сразу обрушился шквал эмоций. Удивление, жалость, шок и, в конечном счете, печаль. Первые три эмоции имели смысл, потому что любой, кто сделал бы такое открытие, почувствовал бы то же самое. Но печаль, которую я испытывал, была гораздо сильнее. Я до глубины души сочувствовал человеку, находившемуся в маленьком домике. Человеку, который не только боролся с ужасной болезнью, имевшей последствия на всю жизнь, но и был обречен на одиночество, которое приходит из-за слепоты.

Я включил генератор на автопилоте, хотя и жалел об этом, потому что это означало, что все мои мысли были заняты Лексом и его ситуацией. Я хотел спросить его, о чем он думал, приезжая в такое место, как Фишер-Коув, где его никто не мог поддержать, но это было не мое дело. Но я знал, что не смогу просто уйти от него. Возвращаясь в домик, я готовил аргументы, почему этот человек должен просто вернуться туда, откуда приехал, но как только я вошел в гостиную и увидел Лекса, лежащего на диване с закрытыми глазами и тихо похрапывающего, понял, что не стану произносить никаких речей о том, что нужно быть разумным. Вместо этого я вернулся к дивану и сел рядом с его бедром, чтобы еще раз проверить уровень сахара. Он был достаточно стабильным, и я знал, что могу оставить его, и с ним все будет в порядке.

Но я не мог найти в себе сил пошевелиться. Мой взгляд упал на бутылку спиртного на кофейном столике… а потом и на клочок бумаги рядом с ней. И тут у меня кровь застыла в жилах, и я без тени сомнения понял, что никуда не уйду.

По крайней мере, не один.

Глава третья

Лекс

Он знает.

Не уверен, почему это первое, о чем я подумал, когда проснулся. Я понятия не имел, где нахожусь, который час и что происходит, но одно я знал точно: человек, от которого я так бессердечно отмахнулся недавно, теперь посвящен в мой самый большой секрет.

Конечно, винить мне было некого, кроме самого себя. В конце концов, я был дураком, думая, что смогу как-то позаботиться о себе в незнакомом домике у черта на куличках. Это была просто еще одна свечка на мой праздничный торт унижения.

Диабет сам по себе всегда был проблемой, но если добавить к этому ухудшающееся зрение, то моя жизнь превратилась в кошмар. Я использовал все приложения и технологические достижения в области лечения диабета на дому, чтобы продолжать контролировать уровень сахара в крови и делать себе ежедневные инъекции, необходимые для поддержания жизни. Но когда предательская нечеткость изображения начала затуманивать мое зрение, испугался, что кто-нибудь узнает правду. Весь прошлый год я избегал личных встреч со своей семьей под предлогом того, что уезжал по работе, и только моя личная помощница Энджи знала, как быстро все ухудшилось за это время.

Ну, это была не совсем правда.

Кинг знал.

Но, как и с Энджи, я взял с него клятву хранить тайну. Очевидное отчаяние и ярость моего брата из-за того, что его младший брат слепнет, причина, по которой я не был готов рассказать об этом остальным членам моей семьи. Потребовались часы разговоров и, в конечном счете, откровенные мольбы, чтобы заставить Кинга согласиться сохранить мою тайну. Я заверил его, что предпринимаю шаги для обеспечения своей личной безопасности, хотя это было не совсем правдой.

Или не всей правдой.

Я знал, что поездка в уединенные леса Северного Мэна сопряжена с риском, но мне было все равно. А прошлой ночью, когда я был в самом плохом настроении, мне было наплевать на все.

Единственное, о чем мне действительно нужно было подумать в этот момент, так это о том, где я нахожусь и был ли еще поблизости мой неожиданный спаситель. Прошлой ночью я так и не добрался до кровати в главной спальне, поэтому не мог знать, каков на ощупь матрас. Но теперь я определенно лежал на матрасе. Я сел и попытался нащупать прикроватную тумбочку. Единственное, что я заметил в первый день, когда осматривал домик, это то, что прикроватная тумбочка в хозяйской спальне была гладкой на ощупь. Дерево было покрыто лаком, в то время как прикроватные тумбочки в других комнатах казались мне более грубыми, что навело меня на мысль, что мебель в главной спальне была либо новой, либо просто более модной.

Я протянул левую руку и обнаружил, что тумбочки вообще нет. По факту, под моей рукой была только сплошная стена. Ни в одной из спален в моем домике не было кроватей, придвинутых к стене.

Черт.

Меня охватило отчаяние, потому что я уже знал, что это значит. Прежде чем успел задуматься над этим, я услышал цокот чего-то острого по твердому полу за пределами комнаты. Раздался тихий стук, за которым последовал скрип. Мгновение спустя вся кровать подпрыгнула, когда на нее обрушился тяжелый груз. Я издал не слишком изящный вопль, когда что-то мокрое скользнуло по моей щеке.

- Брюер! - Я услышал, как позвал кто-то.

Не кто-то... а он.

- Брюер, отвали, - повторил мужчина.

Мне удалось выяснить, что очень небрежный поцелуй, которым меня наградили, был сделан большой собакой, вероятно, той самой, которая уткнулась носом мне в руки в моем домике. Большое животное плюхнулось мне на колени, вместо того чтобы слезть с кровати, как ему было приказано. Вес животного был бы удушающим, если бы в нем не было определенного удобства. Я не мог разобрать цвет животного, кроме как определить, что оно скорее светлое, чем темное, но мне нравилось ощущать шелковистость его шерсти под пальцами.

- Брюер, - повторил мужчина, и его и без того низкий голос стал еще более хриплым, предупреждая.

- Все в порядке, - сказал я. Я опустил глаза, чтобы притвориться, что сосредоточен на собаке, вместо того чтобы оглядывать комнату в поисках фигуры человека. Он уже знал, что у меня проблемы со зрением, но я не хотел об этом заявлять, потому что это не подлежало обсуждению.

Проблемы со зрением… Да, точно. Ты, блядь, слепой, Лекс.

- Как ты себя чувствуешь?

Вопрос был стандартным и безопасным, но меня не интересовало ни то, ни другое. Меня не интересовало ничего, кроме как сбежать от этого странного человека, который теперь знал обо мне то, чего не знала моя собственная семья. Ну, по крайней мере, большая часть моей семьи.

- Где я? - спросил я.

- У меня дома.

Я не хотел вести себя как придурок, правда, не хотел. Но когда я был раздражен и не мог последовать своему первому побуждению сбежать, у меня была склонность заставлять человека, с которым я был, уйти самому. Все мои отношения с мужчинами, с тех пор как мне исполнилось двадцать с небольшим, были такими. И парни, все до единого, уходили.

Все. До. Единого.

Ладно, это не совсем правда. Был один парень, который не ушел, хотя я хотел, чтобы он ушел.

- А где ты живешь? - Спросил я.

- В нескольких милях от домиков, что ты снимаешь, - ответил мужчина. Я услышал ударение на слове «домики», но проигнорировал его. - Кстати, меня зовут Гидеон, - добавил он.

Гидеон.

Я невольно подумал, похож ли он на Гидеона. Вежливее всего было бы представиться или хотя бы поблагодарить его за то, что он сделал. Но вместо этого я спросил:

- Что я здесь делаю?