Когда они очнулись — одновременно, — корабль уже шёл на посадку на Землю, приближаясь к вершине колонны, обвитой нефритовыми спиралями и названной аэродромом. Каким образом управлялся корабль — и требовалось ли вообще управление — они так и не узнали.

Они неуверенно улыбнулись друг другу, не обсуждая пережитое. И всё так же молча покинули корабль и снова встали перед величавым старцем.

Он с улыбкой взглянул на них:

— Между друзьями благодарности не требуются, — сказал он. — Да и в любом случае то, что вы сделали для Человека — а возможно, для всей Вселенной, — превосходит всякую благодарность. — Он помолчал, а затем добавил: — Хотел бы я оставить вас здесь в качестве компаньонов. Я думаю, вам и самим, возможно, хотелось бы остаться — и хотя в некотором смысле я сам себе компания, ваше общество было бы для меня очень ценно. Но у меня много работы: исследования в преддверии грядущих битв, и для этого я должен быть один. Способ, которым я привёл вас сюда, можно использовать лишь однажды. Пространство‑время, составляющее нашу Вселенную, уже опасно деформировано вашим присутствием здесь — и потому я должен немедленно отправить вас обратно.

Он ощущал, как слова Человека бесконечно отдаются в глубине сознания — и за ними стоял намёк, невыраженный вопрос, вопрос, от которого он инстинктивно отстранялся, избегал даже мысленно его формулировать. В этой тяжёлой поглощённости он едва осознавал, насколько изменилось его чувство благодарности за последние часы.

Рука Лоры, скользнувшая в его ладонь, вырвала его из мрачной задумчивости.

— Кент, дорогой, — сказала она. — Не переживай так сильно.

Она повернулась к Человеку и спросила:

— Куда же вы нас отправите?

— Я должен вернуть вас в те самые мгновения, из которых забрал. Ничто другое невозможно — и, безусловно, ничто другое не нужно.

— Значит, я всё же смогу… вернуться к Джиму, — произнесла Лора без тени эмоций.

Внезапно, с порывистостью, которой Грирсон ещё не видел в ней, она повернулась к нему.

— Кент, — сказала она. — Сейчас не время для недомолвок. Мы любим друг друга?

Это был одновременно и вопрос, и утверждение, и Грирсон смог только молча кивнуть.

— Теперь, когда я узнала тебя, — быстро продолжила она, — я понимаю, что никогда не любила Джима. Это было увлечение, ослепление, военная лихорадка — подойдет любое из этих слов. Но он нуждается во мне. У меня есть долг перед ним, и если он жив, я никогда не оставлю его. И я должна сделать все возможное, чтобы он выжил.

Грирсон снова кивнул.

— Я не должна… не должна даже думать о его смерти, — продолжала она страстно, и вдруг резко умолкла, глаза её наполнились слезами.

Грирсон нарушил молчание.

— Я буду ждать тебя, дорогая Лора, — сказал он. — У тебя в запасе больше двух лет, прежде чем ты… меня догонишь. Но для меня, когда я вернусь… понимаешь? Мне будет куда проще ждать… Если я выберусь из того боя, в котором нахожусь, напишешь мне? Всего одно письмо — оно не может быть преступлением… просто скажешь, сможем ли мы встретиться?

Человек вмешался:

— Время истекает… и я должен сказать вам, что мне придется стереть у Билла и Лоры память об этих последних часах. Иначе то, что Грирсон рассказал вам о вашем ближайшем будущем, может исказить само будущее человечества, а вместе с ним — мое прошлое и стабильность нашей Вселенной.

Лора, бледная как мрамор, едва слышно произнесла:

— Но… но мы будем ужасно осторожны и не станем действовать, исходя из нашего знания… правда же, Билл?

Билл, не совсем понимая чего от него хотят, торжественно кивнул.

Человек печально покачал головой.

— Это не в человеческих силах, — сказал он. — Одной крошечной оплошности будет достаточно, чтобы породить рябь, что вздуется волнами разрушения. После всего, что вы совершили, я бы хотел сделать для вас больше. Но сделать так — значит уничтожить то, что вы уже совершили. Всё, что я могу, — оставить память Грирсона нетронутой: ничто из того, что он может сделать, не повлияет на столь отдалённое будущее. А в вас — сохранить лишь абстрактное знание о личности друг друга. Так что Грирсону придётся найти вас без вашей помощи — и напомнить вам об этом времени; лишь зародыш памяти о нём останется с вами.

— Если я выживу, — глухо произнёс Грирсон. — Человек… не можете ли вы рассказать нам, чем разрешатся ситуации, из которых вы нас извлекли?

— Даже этого я не могу сделать. Ваше возвращение будет чисто автоматическим — высвобождение напряжённого континуума. А ваши личные судьбы — детали слишком мелкие, чтобы их можно было разглядеть с такой временной дистанции.

После минутной паузы он добавил:

— Пожалуйста, попрощайтесь. Вам нужно уходить — точка разрыва уже близка.

Грирсон, чувствуя, как всё его существо яростно разрывается надвое в этой невозможной ситуации, усилием воли взял себя в руки и повернулся к Лоре.

— Значит, всё зависит от меня, — сказал он. — Я выберусь из своей передряги — и найду тебя. И если… если твой Джим всё ещё жив, ты никогда не узнаешь, что я тебя нашёл. Я буду просто призраком, возможно — ангелом‑хранителем…

Он повернулся к Биллу.

— Что до тебя, мой мальчик, я найду и тебя, и позабочусь, чтобы ты получил будущее, которого заслуживаешь — а оно, если я не ошибаюсь, ведет на флот?

Молчание было для Билла вещью совершенно непривычной. По его щеке скатилась слеза, и он отчаянно закивал. Грирсон на мгновение задержал руку на его плече, а затем снова повернулся к Лоре.

— Могу я поцеловать тебя хоть раз? — спросил он.

Снова обретя самообладание, она улыбнулась своей теплой, чарующей улыбкой. Он заключил ее в объятия.

Кент Грирсон резко очнулся. Его что, оглушило? Боже! Не мог же он просто заснуть посреди всего этого! Свет по-прежнему не горел. Воздух был тёплым, безжизненным и слегка отдавал хлором. Новый взрыв — возможно, более далёкий? — к его удивлению, выровнял лодку. На мгновение вспыхнул свет и снова погас.

В зловонной темноте, под непрекращающиеся взрывы со всех сторон, он постепенно восстановил в памяти всё, что произошло — мгновение за мгновением, пока случившееся не сложилось в ясную, отчетливую и почти невероятную картину. И, почувствовав прядь волос, обвившую его запястье, он понял, что всё пережитое не было сном.