Ещё один шаг и одновременно – невнятный хрип:
– Что ты… За что?
Отвечать убийца не стал.
– Кто ты?
В ответ тишина.
Ноги не держали. Жертва опустилась на колени и только сейчас принялась зажимать раны, сообразив, что теряет много крови. Но убийца знал, что усилия ни к чему не приведут. Не потому, что поздно, а потому что такие раны не зажать. И на коленях жертва долго не простоит: часики тикают, остались даже не минуты – секунды.
План сработал, цель достигнута.
– Сука… – Жертва повалилась в дорожную пыль, в которой несколько минут назад валялся убийца. Только на этот раз пыль была смешана с кровью. С несколькими литрами, которые сердце жертвы успело вытолкать наружу. – Сука…
Жертва захрипела и несколько раз дёрнулась, словно собираясь поползти к убийце по окровавленной пыли. Но то были конвульсии.
Некоторое время убийца во все глаза смотрел на умирающего человека, дрожа от зашкаливающего адреналина, а когда понял, что жертва затихла, глубоко вздохнул и вновь огляделся. Ни машин, ни прохожих. Действительно идеальное место. И действительно идеальная реализация плана: всё разыграно, как по нотам, хладнокровно и эффективно. Ни одного лишнего движения. Ни одной ошибки.
Как всегда.
Убийца поднял и внимательно осмотрел электровелосипед, убедился, что он не сломан, а лишь слегка повреждён, сел на него и спокойно поехал прочь, приступив к заключительному этапу операции – отступлению.
из романа «Сквозь другую ночь»
«Я знала, что прошлое меня настигнет…
Вы поморщились? Избитая фраза заставила вздохнуть и поджать губы? „Как это банально“ – подумали вы, вспоминая, во сколько обошлась вам книга. Вам не нравятся обороты, давным-давно превратившиеся в пыльные штампы, но вы забываете о математической статистике, о том, что частота использования той или иной фразы определяется частотой наступления событий, которые она описывает. И если прошлое настигает каждого из нас, настигает беспощадно и неотвратимо, и если мы говорим об этом с грустью или страхом, то почему считается, что мы произносим банальность?
Ведь получается, что банальна сама истина? Банально то, что может случиться с каждым из нас в любой момент? И вся наша жизнь – банальный набор банальностей?
Смешно.
И грустно, потому что за банальной фразой о прошлом, которое обязательно настигнет, кроется реальность. Через год или десяток лет сделанный когда-то выбор обязательно сыграет. Или напомнит о себе. Или ударит в спину. И как правило, в самый неподходящий момент. И произойдёт это настолько неожиданно, что в первое мгновение подумаешь: „За что это мне?!“ И лишь потом, и только в том случае, если будешь честен с собой, если вспомнишь сделанный когда-то выбор, поймёшь, что прошлое вернулось.
Бумерангом.
Ещё одна банальность? Ну, потерпите.
Что же касается меня, я точно, абсолютно точно знаю, что в мире ничего не случается вдруг. И даже когда за нами приходит прошлое, сначала всегда появляются знаки, указывающие на то, что должно случиться. Просто одни люди умеют эти знаки видеть, понимают их значение и готовятся, а другие отмахиваются. Не верят в „то, что невозможно доказать“ и считают себя слишком рациональными. Я отношу себя к первым. Не могу сказать, что с детства верю в приметы и гадания, но, прожив чуть менее тридцати лет, я убедилась в том, что есть вещи, недоступные нашему пониманию. Мы не знаем, откуда приходят предсказания, как появляются предзнаменования и кто их посылает. Но они работают. Да, не всегда, но ведь и лучшие в мире машины иногда ломаются. Поэтому, если мы видим знак, на него обязательно нужно обратить внимание. И если потом ничего не произошло, то вы, возможно, сумели что-то изменить в своей судьбе. А если произойдёт, то случившееся не станет ударом в спину.
Я надеюсь.
Что же касается знаков, то моим стала белоснежная мраморная статуя Гебы. Только не та, что выставлена в Эрмитаже, работы Антонио Кановы, а Геба Бертеля Торвальдсена, которую я видела в Копенгагене, в музее его имени, и которая мне очень понравилась.
Наверное, тем, что грустна. Ведь это так странно – грустная богиня. Да к тому же богиня юности, богиня той поры, когда нужно радоваться жизни и веселиться. А она грустит. Хоть и держит в руке чашу с нектаром бессмертия. Геба знает, что скоро Зевс на неё рассердится, или уже рассердился, и обязанность виночерпия на олимпийских пирах перейдёт к Ганимеду. Так будет. И потому богиня юности грустна.
Не могу сказать, что была потрясена мастерством исполнения. Если честно, я не сильна в скульптуре, но Гебу я запомнила. И вот недавно она стала мне сниться. Белоснежная и холодная, потому что мраморная. Но при этом живая, хоть и неподвижная. Этот странный сон всегда начинался одинаково: я медленно иду по галерее музея Торвальдсена, разглядывая статуи, которые давно позабыла, и вижу её – грустную богиню юности. Я узнаю её со спины. Я улыбаюсь, радуясь тому, что приближаюсь к любимой скульптуре, медленно обхожу её слева, с той руки, в которой она держит чашу, и поднимаю голову, чтобы посмотреть в её грустное белое лицо, которое помню в мельчайших деталях. Я хочу его видеть. Я его вижу. Но когда вижу – замираю, потому что губы Гебы выпачканы насыщенным красным. Алой кровью. Я вижу следы крови на губах. Следы на подбородке и шее. Чаша, которую богиня юности наполняла нектаром бессмертия, тоже полна красного. Теперь полна. Так полна, что струйка стекает по белому мрамору.
Всё кровь.
Кровь была выбором. Кровь стала последствиями. Кровь всегда порождает новую кровь. Только её…
Когда сон явился первый раз, я решила, что это кошмар. Но он повторялся снова и снова, подтвердив, что не сон, а знак. Мне снилась кровь, и я поняла, что именно она ожидает меня впереди. Я не знала как, но знала, что она.
И когда знак показал, что впереди – кровь, я поняла, последствия какого выбора мне придётся расхлёбывать…»
18 августа, пятница
Летняя Москва просыпается с улыбкой. Немного лениво и очень-очень сладко потягиваясь, и совершенно не торопясь вплывать в повседневность – потому что лето. Потому что зевают разомлевшие на жаре деревья, дремлют пропечённые жарким солнцем камни, хочется долго завтракать на балконе после прохладного душа и никуда не торопиться. Не торопиться, конечно, не получается, потому что работу никто не отменял и дела нужно делать несмотря на то, что половина людей в отпуске, половина оставшихся о нём мечтает, а остальные только что вернулись и ещё не вошли в рабочий ритм. Да и с балконом тоже непросто: завтракать под солнечными лучами то ещё удовольствие, лучше уж на кухне, задёрнув шторы, но балкон в квартире Таисии выходил в уютный московский двор, густо поросший крепкими старыми деревьями, и в их густой тени завтракать получалось комфортно. Центр города, но тихо. Воздух, конечно, не лесной, но свежий, взбодрённый ароматом только что сваренного кофе, омлета и тостов. Ничего удивительного, что хочется улыбаться и не хочется никуда спешить.
– Спасибо за завтрак. – В отличие от Таисии, вышедшей на балкон в одном лишь халате, Игорь Филимонов почти собрался: брюки, носки, сорочка с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами и без галстука.
– Не за что.
– Ты прекрасно готовишь.
– Не подлизывайся.
– Я, вроде, не наказан, – пошутил Филимонов.
– Ну, мало ли, как всё обернётся, – рассмеялась в ответ девушка.
Точнее, молодая женщина.
Таисии Калачёвой было двадцать девять лет, но выглядела она значительно моложе. Стройная фигура, скорее девичья, чем женская, привлекающая взгляды не округлыми формами, а энергией молодости. Длинные светло-русые волосы, кудрявые и очень густые. Тонкое лицо с мелкими чертами и оттого кажущееся маленьким, задорно вздёрнутый носик, изящно очерченные губы и тёмно-синие глаза, обычного размера, но из-за мелких черт лица кажущиеся огромными. Когда Таисия улыбалась, на её щеках появлялись восхитительные ямочки, а улыбалась она часто.
