Это считалось вполне допустимым. Недопустимым было другое, – проводить генетическое изменение пересадочных материалов, хотя ученые, подобно Эмилю Бор Заану, уже много тысяч лет назад были способны сделать наши сердца, легкие, печень и все остальное прочнее, лучше, надежнее. Не берусь обсуждать этот вопрос, я не ученый, а солдат и для меня закон это тот же приказ, но Эмиила Бор Заана это просто бесило.
Как только решение о создании колонии Фроймил было закреплено официально, старина Эмиил тут же развернул на борту "Уригленны" свою новую клонн-лабораторию и приступил к работе. И хотя на Интайре продолжали действовать прежние законы и правила, к Фроймилу это уже не относилось, а "Уригленна", в этом смысле, была суверенной территорией, не зависящей от законов Метрополии. Профессор Бор Заан проводил в этой, как и в других лабораториях, дни и ночи напролет, всецело поглощенный работой и вот он вызвал меня по внутреннему визио. Его чуть вытянутая, вечно серьезная физиономия с всклокоченными космами светло-зеленых, такова была интайрийская седина, волос, на этот раз сияла и он, жуя бутерброд, весело пробасил мне с экрана:
– Кай, если ты не слишком занят, подойди к лабораторному модулю номер семь, я покажу тебе кое-что интересное.
Особых дел у меня в тот момент не было и я мог спокойно отлучится из помещения ходовой рубки на пару часов. Отдав какие-то распоряжения старшему офицеру вахты я вызвал вагончик пневмотранса и вышел из рубки поста наблюдения, где я обычно проводил все свои дни. Мы шли по пустынному району космоса, затянутому легкой дымкой газово-пылевой туманности и никаких сюрпризов здесь нас поджидать не могло. Вагончик пневмотранса доставил меня в к седьмому модулю, расположенному от ходовой рубки в девяти километрах по правому борту, в считанные минуты.
В широком коридоре этой части корабля было, как всегда, многолюдно и шумно. Ученые из группы Эмиила Бор Заана в отличии от моих подчиненных, или команды администратора Элта, были ярыми противниками дисциплины и манкировали всеми правилами, установленными в военно-космическом флоте. Почти все они были молоды, но и седые старики вели себя далеко не самым лучшим образом. По-моему, они так еще и не поняли того, что мой белоснежный комбинезон без знаков различия и есть главный символ адмиральской власти на космическом корабле. Самый заметный.
Честно говоря, я не мог дождаться того часа, когда вся эта братия покинет мой корабль. Никто из этих обормотов даже не удосужился расступиться передо мной, когда я быстрыми шагами направился к настежь распахнутому шлюзу лабораторного модуля, еще одно вопиющее и грубейшее нарушение дисциплины и безопасности полета.
Лавируя между этими типами, которые умудрялись раскладывать свои бумаги прямо на полу и дискутировать над ними, я добрался до шлюза и осмотрел его створки. Эти паршивцы заклинили створки шлюза двумя скальпелями и заклеили оптический датчик кусочком черной пленки. Против такой незатейливой хитрости автоматика была бессильна и на пульте контроля не загоралась сигнальная лампочка. Восстановив порядок, я демонстративно достал из нагрудного кармана коммуникатор и вызвал командный пост:
– Дежурный офицер, с вами говорит адмирал Клиот, немедленно направьте команду техников в пассажирский отсек правого борта, уровни с четыреста восьмого по четыреста пятнадцатый, занятые институтом профессора Бор Заана. Пусть они заменят на всех шлюзах системы контроля и продублируют их трижды. У меня складывается такое впечатление, что наши пассажиры не совсем представляют себе того, чем им грозят, в случае нештатной ситуации, разгерметизированные шлюзы модулей и коридоров. Проведите с ними воспитательную работу.
Ученая братия недовольно загудела и бросилась разблокировать остальные шлюзы, а я с чувством исполненного долга направился в лабораторию профессора. Говорить с Эмиилом Бор Зааном на эту тему было бесполезно, так как этот пожилой интар и сам терпеть не мог закрытых дверей. На клаустрофобию это не походило, но даже для проживания Эмиил попросил отвести ему такую каюту, которая была бы одновременно просторной и в то же время не имела никаких переборок. Для того, чтобы угодить ему, нам пришлось срезать в одной каюте все переборки. "Уригленна" все-таки была военным кораблем и не имела трансформирующихся интерьеров, все в ней было сделано очень прочно, на века.
Профессора Бор Заана я застал, оживленно беседующим с Оорком. При виде меня Эмиил подскочил со своего кресла и, ухватив за руку, потащил в соседний отсек, шлюз в который тоже был открыт и заблокирован. Подтащив меня к какой-то лабораторной установке, более всего похожей на гидравлический пресс, рядом с которой лежали в пластиковых прозрачных контейнерах две костомахи, одна побольше, другая поменьше, судя по всему относящиеся к деталям скелета интари, профессор радостно известил:
– Кай, тебя это должно заинтересовать в первую очередь, ведь ты солдат и тебе частенько приходилось на собственной шкуре испытывать сильные удары… – Видя недоумение на моем лице, старина Эмиил объяснил – Вот это самая обыкновенная тазобедренная кость взрослого интара, выращенная в клонн-кювезе, а это тазобедренная кость интары, которая, как ты сам видишь, значительно изящнее, но она обработана по методике физиологической нанореконструкции.
Он вынул из контейнера ту кость которая была покрупнее, вставил ее в силовые захваты гидравлического пресса и нажал кнопку. Последовал быстрый удар и кость с противным звуком сломалась, продемонстрировав нам все неприятные последствия осколочного перелома берцовой кости. Эмиил брезгливо смахнул обломки кости и костного мозга в медицинский лоток и отставил его на передвижной столик. Достав из контейнера кость интары, которая выглядела так, словно ее только что извлекли из живого тела, старина Эмиил безжалостно сунул ее мне под нос и сказал:
– Как видишь, Кай, обычная тазобедренная кость взрослого интара не в состоянии выдержать динамического удара даже в семьсот тридцать килограмм. Посмотри-ка теперь на эту кость слабой и беззащитной интары Кай…
Я невольно отстранился, а Эмиил, коротко хохотнув, вставил ее в силовые захваты и пробежал пальцами по клавиатуре установки, явно, увеличивая давление, ею создаваемое. Взглянув на дисплей, на котором высветилось значение, – четыре с половиной тонны, я невольно покрутил головой. Не хотел бы я испытать на себе такой удар.
Если в первый раз мы услышали резкий треск, ломающейся после динамического удара кости и почти не слышали гудения гидропресса, то теперь наоборот, мы услышали басовитое гудение этой машины, быстро повышающей тон звука. Цифры на дисплее так же быстро перевалили за семь тонн, прежде чем по кости пошли трещины, но и тогда кость не сломалась и лишь после того, как гидравлический пресс развил усилие в восемь тысяч триста сорок семь килограмм, кость, которая могла принадлежать хрупкой интаре, сломалась, а профессор Эмиил Бор Заан весело сказал:
– Таким образом, друзья мои, мы уже сейчас можем сделать скелет любого интара или интары примерно в пять раз прочнее и на это уйдет максимум пятеро суток. Сам пациент при этом будет оставаться в полном сознании и не почувствует никаких неприятных ощущений. Правда, при этом его тело будет погружено в специальную жидкость, которой ему придется и дышать и питаться. Не думаю, что интари не смогут перенести этой процедуры, например для синтеттов это вполне привычное дело. И это только начало, господа, вскоре мы сможем довести прочность костей интари до прочности специальных сортов кристаллокерамита, да собственно и состоять они будут почти на семьдесят процентов именно из кристаллокерамита. И это еще не все, мои мальчики! Мои шалуны работают сейчас над тем, как увеличить мускульную силу мышц интари и тоже не менее, чем в пять раз. Как тебе понравятся такие космодесантники, Кай? Парни, кости которых будут крепче стали, а мускулы такими, что и без тяжелых боескафандров с их электромеханическими мускульными усилителями они будут настоящими боевыми машинами. Сейчас моя помощница принесет два экспериментальных образца мышечной ткани и вы все увидите сами, а пока что давайте выпьем чего-нибудь прохладительного…
