Воздух пах смертью и тленом. Ладно, ладно, шучу. Не было там ни смерти, ни тлена. Хотя по всем канонам жанра должен был вонять серой, болотной гнилью и страхами смертных. Навь, все-таки. Царство теней, обитель моего отца. Но я, как предусмотрительная особа, притащила с собой с Земли целый арсенал ароматизаторов! Не эти ваши жидкие пульверизаторы, а мощные, магически усиленные благовония в резных каменных курильницах, расставленные по периметру терема. От них тянулись стойкие шлейфы хвои, спелого яблока, свежескошенной травы и печеного хлеба.

Отец, Кощей Бессмертный, владыка этого сумрачного царства, хоть и хмурился, улавливая в своем вечном мраке душистые нотки земного лета, но слова не сказал. Мол, неси, доченька, в другой мир все, что хочешь. Лишь бы сама туда пошла, своим ходом. Этот пункт был ключевым в нашем молчаливом договоре. Чтобы боги, взирающие свысока, не посчитали, что могущественный маг насильно удерживает свою дочь вдали от родного мира. А то ведь узнают, рассердятся. Ой, и не поздоровится тогда могущественному магу! Его бессмертие – вещь сложная и на таких тонкостях держащаяся.

Так что запахи вокруг были нормальные, для меня привычные, до обмана душистые. И потому я, встав на резном, отполированным до блеска временем и подолами платьев крыльце терема, орала во всю силу легких, сложив руки рупором:

– Арчи! Арчи, где ты есть, сволочь такая?! Найду же и развоплощу! Кости твои пущу на бульон для следующего пришельца!

Тишина в ответ была оглушительной. Только ветер, которого здесь в принципе не должно было быть, шелестел листьями черных, похожих на железо, деревьев. Скелет не отзывался. Точно где-то затаился, подлый хамелеон, слившись с грудой таких же костяшек в кладовой или притворившись частью резного фасада. Гад этакий. Не хочет свою хозяйку развлекать! Надоело ему, видите ли, быть «мальчиком для битья»!

– Имя-то какое, не наше, басурманское, – бухтела позади меня, словно назойливая муха, то ли горничная, то ли нянечка, старушка Арефья лет семидесяти, приставленная ко мне отцом. Ее задача была не столько защищать меня, сколько исправно докладывать Кощею обо всех моих проделках, вывертах и тоскливых вздохах в сторону Земли. Ее морщинистое лицо было похоже на печеное яблоко, а глаза, острые и видящие все насквозь, безжалостно фиксировали каждую мою эмоцию. – Назвала бы ты, Алена, его по-русски, Ванькой, что ли. Или Сеней. А то Арчи… тьфу, даже выговорить-то несладко.

Я только плечами передернула от досады, чувствуя, как закипаю. Мой скелет. Моя первая и самая успешная магическая конструкция. Как хочу, так и называю. Пожелаю, вообще Зигфридом станет! И не надо так осуждающе на меня коситься, словно я порчу этим именем исконную навскую эстетику!

– Нянюшка, я есть хочу, – намеренно сменила я тему, отвлекаясь от бесплодных поисков Арчи. Сам приползет, когда наскучат ему пыльные углы и тараканы в его черепной коробке надоедят. – Что у нас имеется пожевать? Умираю с голоду, пока этого беглеца искала.

– Ах ты ж, дитятко мое голодное! – всплеснула руками старушка, и все ее недовольство мгновенно сменилось суетливой заботой. – Так готово все уже, с самого утра! И пироги с морошкой да мясом лесной твари, дымящиеся, и каша пшенная на топленых сливках, в печи томленая, и квас бодрящий, хлебный, искристый. Пойдем, родная, накормлю тебя, бедненькую.

Угу. От души накормит. До состояния «не могу дышать». А я потом на Земле, в своем старом платье, ни в одну дверь не пролезу, боками зацеплюсь. Здесь, в Нави, метаболизм был странный, и килограммы словно прилипали намертво, не желая уходить.

Впрочем, пофиг. Зато женихи, томные витязи да упитанные князюшки, прекратят косяками к отцу идти, польстившись на мое приданое, в которое, поговаривали, входило несколько зачарованных царств и секрет вечной молодости. А то смотри ж ты, и красавица (по местным меркам – слишком белая и хрупкая), и умница (знаю, что Земля круглая), и стан осиный (пока не объелась нянюшкиных пирогов). Что я только о себе ни услышала, что в том мире, что здесь, – голова кругом шла от комплиментов, в которых сквозила неприкрытая жажда наживы.

С этими мыслями я повернулась и зашла в прохладную полутьму терема. Дверь, тяжелую, дубовую, с коваными железными полосами, оставила распахнутой настежь. Жарко же от раскаленных курильниц! Да и нет того идиота во всем подземном царстве, который попробовал бы нарушить покой дочери самого Кощея Бессмертного, принцессы Нави. Так что опасаться мне точно было нечего. Разве что собственного скелета-дезертира.

В тереме, благодаря моим титаническим усилиям и магии отца, все удобства были как на Земле, только с готическим антуражем. Мылась я под душем, вода в который подавалась из подземного горячего источника, в просторной мыльне, облицованной черным мрамором. Грела воду для чая в закопченном медном чайнике, похожем на котел алхимика, разве что мобильника не имела. И то только потому, что отец был уверен, что я непременно захочу похвастаться подружкам селфи на фоне драконьих черепов и висящих мостов над речкой Калиной. «Слово за слово, Алена, и про тебя поползут слухи, а за слухами явятся незваные гости с мечами и вопросами», – говаривал отец. Так и лишили меня главного цивилизационного развлечения. Ну я и развлекалась, как могла: оживляла скелеты, пыталась скрестить местную ядовитую плесень с земной клубникой и вела задушевные беседы с нянюшкой о политике.

Но не сейчас, нет. Сейчас, отгоняя от себя мысли о предательстве Арчи и навязчивых женихах, я хотела есть, сильно хотела. Проголодалась, как волк, пока по всему поместью своего костяного слугу искала. Пахло пирогами так вкусно, что даже ароматизаторы отдыхали.

У моей нянечки, Арефьи, в роду все были крестьяне, от сохи да от земли. И потому она с раннего детства, едва окрепши, умела управляться и с липовым ухватом, почерневшим от времени, и с увесистой кочергой, и с огромной печью русской, которая занимала добрую половину кухни в моем тереме. Эта печь была ее верной соратницей и главным орудием; в ее нутре, как в маленьком волшебном мире, всё томилось, парилось и румянилось именно так, как того требовала вековая крестьянская мудрость. Готовка была неоспоримой прерогативой Арефьи, священнодействием, на которое никто не смел посягать. Так что на кухне, этом теплом, пахнущем дрожжами и дымком сердце дома, безраздельно хозяйничала она. И большая часть посуды была под стать ей – простая, добротная, в крестьянском стиле: глиняные крынки для молока, деревянные миски с замысловатой резьбой, жестяные кружки, потертые на краях, и массивные чугунные сковороды.

Мне, честно говоря, было все равно, из чего есть: из тонкой фаянсовой тарелки с позолотой, доставшейся отцу в качестве дани от какого-то заморского короля, или из простой деревянной плошки, выдолбленной здешним умельцем. Главное – желудок набить, утолить тот волчий голод, что разыгрался после поиска Арчи. Так что я, отбросив всякие церемонии, плюхнулась на грубый дубовый табурет у края стола, взяла в руку большой, дымящийся теплом кусок пирога, с хрустящей, подрумяненной корочкой, и стала его яростно жевать, с наслаждением причмокивая, и запивать прохладным, терпким квасом из той самой жестяной кружки. Пирог оказался с мясом – невесть какой лесной твари, нежной, ароматной, с легким привкусом дыма и диких трав. И уничтожила я два огромных куска, не оставив ни крошки, облизав пальцы, на которые стекал жир.

Затем, сытая и довольная, я сладко потянулась, затрещав костяшками, и спросила, глядя на Арефью, которая смотрела на мой аппетит с одобрительной улыбкой:

– Что там у нас слышно насчет нечисти? Тихо слишком. Аж подозрительно.

Арефья вздохнула, тяжело так, с надсадой, от которой заколебалась пламя свечи в медном подсвечнике. Весь ее вид – сгорбленные плечи, сложенные в трубочку губы – говорил о том, что мой вопрос ничего хорошего для той самой нечисти не предвещал. И Арефья это знала, как знала и то, что отговорить меня – задача гиблая. Но выпускать меня одну из терема, в сумрак Нави, она не хотела и побаивалась. Вдруг со мной что случится? Да, со мной. Да, случится. И что, что я – принцесса Нави, дочь самого Владыки? Не всем здесь, в глубинах этого царства, об этом известно, а иные знают, да плевать хотели. Темные угодники, блуждающие тени, озлобленные духи – у всех свои счеты к Кощею. А о защите, что была на мне наложена отцом – сложных, смертоносных чарах, вплетенных в само мое существо, – я особо не распространялась. Зачем искушать судьбу?