По длинной тушинской улице ехали стрельцы на двух санях.

 Всех стрельцов было пятеро: на передних санях двое и трое на задних. В передних санях лежали деревянный колодки, в который забивают ноги преступников.

 Стрельцы были вооружены мушкетами, саблями и алебардами.

 Поравнявшись с Азейкиной избой, стрельцы остановили лошадей, повылезали из саней и направились все разом, тесной кучей к крыльцу.

 Мушкеты и алебарды они оставили в санях.

 Первый вошел в сени седой стрелец с окладистой бородой и худым строгим лицом, как у монаха, и строгими глазами. Он хоть и был простой рядовой стрелец, начальство назначало его за старшого на небольшие наряды и называло его в виду его преклонных лет и его действительно строгой жизни не по имени, а по отчеству-- Иванычем.

 Остановившись в сенях перед дверью, которая вела в избу, Иваныч сказал стрельцам:

 -- Стучите!

 -- А может отперта, -- сказал один стрелец и подергал дверь за скобу.

 Сейчас же он застучал в дверь: дверь оказалась запертой, -- Это, может, у тебя всегда отперта, -- проговорил Иваныч, с холодно, и немного зловещей улыбкой на тонких бескровных

 губах. -- У этаких отперта не бывает.

 Он положил руку на скобку двери и ждал, когда ее отопрут.

 Дверь немного приоткрылась.

 -- Чего вам? -- сказал голос за дверью и сейчас же изнутри избы дверь потянули назад. Тянул дверь кто-то очень сильный. Иваныч схватился за скобку в другой рукой и крикнул:

 -- Н-нет, врешь!

 И потянул дверь к себе. Но ему было трудно. Он оглянулся назад и крикнул хрипло:

 -- Что же вы стали?

 Но в то же время и в избе закричал кто-то:

 -- Да чего ты? Пусти их!

 -- Ну, идите, -- сказал за дверью тот, кто ее удерживал. Иванычу сразу стало легко.

 Он распахнул дверь.

 Однако, он не сейчас же вошел в избу. Держась рукой за скобку двери, он на мгновенье застыл в этой позе, заглядывая в избу и обшаривая в ней строгим своим взглядом каждый уголок, который отсюда был ему виден.

 Потом он оставил дверную скобку и схватился левой рукой за ножны прицепленной к поясу его левого бока сабли, а правой за её рукоять и потянул саблю из ножен.

 Не оборачиваясь к стрельцам, а смотря прямо перед собой в открытую дверь, он крикнул:

 -- Беги кто-нибудь за мушкетами.

 Он вытащил саблю из ножен ш согнув немного спину, выставил саблю вперед, держа руку, в которой была сабля, прижатой локтем к боку.

 -- А, воры, ждеся вы! -- закричал он в избу.

 У него почти не было зубов и голос был шамкающий. Но беззубый рот улыбался зловеще и не было ни тени страха в его изможденном лице и в его глазах, бегавших по избе с таким выражением, будто это были не глаза, а живые угли, полные ненависти и могущие жечь как настоящие угли. И он точно выбирал, кого испепелить первым.

 Изба была полна вооруженных людей, одетых по-казацки. Посреди них стоял высокий поляк с черными усами.

 Что это поляк, Иваныч плохо определил по костюму. Молчанова он совсем не знал и очень удивился, когда поляк заговорил с ним по-русски.

 Увидев Молчанова, окруженного казаками, он так и решил, что у Азейки собралась казачья разбойничья шайка предводительствуемая поляком.

 Молчанов ему крикнул:

 -- Тебе тут кого надо?

 -- А ты сам-то, кто? -- крикнул ему в ответ Иваныч, выпрямившись и опустив саблю.

 Он смотрел на Молчанова с полуоткрытым ртом и с остановившимися неподвижными глазами.

 -- Я -- проезжий, -- ответил Молчанов, -- а это мои люди.

 И спросил опять:

 -- Тебе кого надо?

 Иваныч хотел ему сказать что-то, но в это время в сенях раздались шаги. Он обернулся быстро и крикнул:

 -- Запаливай огонь!

 И опять обратился к Молчанову.

 Он ему сказал:

 -- Не верю я тебе, вору!

 Сзади него стрельцы разбирали мушкеты. Через голову Иваныча Молчанов видел, как эти мушкеты протащил по сеням тот стрелец, которого Иваныч за ними посылал.

 Он их тащил за стволы по два в каждой руке. Потом этот стрелец опять побежал к саням. Молчанов крикнул Иванычу:

 -- Стой ты, дурак! Все равно я не дам вам ни разу выстрелить. А тебя так первого!

 И показал Иванычу бывший у него в руках пистолет. Пистолет был кремневый.

 Молчанов пощелкал курком и сказал:

 -- Видал? У нас у всех такие!

 И прицелился в Иваныча.

 -- Ну! -- крикнул он.

 Мушкеты у Иванычевых стрельцов были фитильные. Чтобы их сделать годными к бою, нужно было сначала добыть огонь.

 Иваныч, правда, слышал, что за спиной у него стрелец уже стучал огнивом о кремень.

 Но Молчанов ему опять крикнул:

 -- Эй, гляди, старик!

 -- Стой! -- закричал Иваныч стрельцам, глядя прямо в дуло, направленного на него пистолета и замахал на Молчанова рукой. -- Буде тебе!

 Потом он обернулся к стрельцам и сказал:

 -- Погоди!

 -- Не зажигать! -- закричал Молчанов, очутившись в два шага возле двери и протягивая в сени руку с пистолетом. -- Гаси, собака!

 Разговаривая с Иванычем, Молчанов следил за тем, что делалось в сенях. И увидел вдруг, что один из стрельцов раздувает кусочек трута, а другой, в ожидании, пака трут разгорится, стоит около с мушкетом и готовит мушкетный фитиль.

 -- Стой, ребята! -- сказал и Иваныч.

 Стрелец, который раздувал трут, бросил трут на пол и наступил на него ногою.

 Молчанов повернулся к Иванычу.

 -- Ты что, старшой, что-ль?

 -- Старшой.

 -- За кем прислан? Уж и колодки приготовил!..

 Губы у него искривились.

 -- Как же это ты, не опросивши как следует, прямо в воры... Это я-то вор?!

 Лицо у него побелело; он скрипнул зубами.

 Иваныч полез за пазуху и вынул оттуда бумагу, свернутую

 трубкой.

 -- А присланы мы, -- заговорил он, -- за вором Азейкой да за его девкой, -- почто именует себя королевной. А он вор, Азейка, почто, согласившись с лихими людьми, чинит убыток проезжим...

ГЛАВА IX.

 Иного выхода для Иваныча не было.

 Нужно было вступить в переговоры. В приказе ходили глухие слухи, что Азейка приучает у себя дорожных воров. Но этих воров никто никогда у него не видал.

 Однако, дыму без огня не бывает. Иваныч решил, что если Азейка воров не приучает у себя в избе, то дело у него с ними есть.

 Как-нибудь и где-нибудь они, т. е. Азейка и эти дорожные воры, сходятся.

 Во всяком случае они не ожидали встретить в Азейкиной избе целую кучу запорожцев.

 В первую минуту, когда он их увидел, у него мелькнула мысль, что он накрыл Азейку с поличным.

 В имеющейся у него бумаге из воровского приказа о ворах не упоминалось.

 В бумаге говорилось лишь об Азейке и его "девке".

 Обоих их, согласно тому, что в бумаге было написано, должно было, заковавши в колодки, немедля доставить в приказ для опроса.

 Но когда Иваныч увидел в Азейкиной избе запорожцев, у него сразу вылетело из головы то, что он сам прочел в приказной бумаге.

 Если бы его была воля, он ни одного запорожца, сколько их ни прячется в лесах около Москвы, не оставил бы в живых.

 Когда в Москву приходили вести об убытках, чинимых ворами проезжим людям, он подавал даже мысль, что лучше всего было бы разбросать по дорогам пироги с отравой, "якобы кто утерял"...

 Так он был озлоблен.

 В своей ненависти, ослепленный ею, он не соображал, что такая мера, очень действительная, когда дело идет о волках, мало поможет против воров.

 Ибо воры после первых же отравлений пирогами "якобы кем оброненными", других отравленных пирогов подбирать не станут.

 Увидев в Азейкиной избе запорожцев, он озлобился еще больше, чем всегда был на них озлоблен.

 Если бы запорожцев было не семь человек, а двадцать, он все равно долго не стал бы раздумывать и отдал бы приказ своим четверым стрельцам их арестовать.