-- Вона вы куда, -- проговорил Капут, глядя на Молчанова широко открытыми глазами. -- Вон куда... Гм...

 И он откинулся назад, прислонившись спиной к стене и, как всегда делал, когда хотел о чем-либо подумать без помехи, расправил усы сразу обеими руками и заложил концы усов за уши.

 И опять сказал:

 -- Гм...

 И опять стал смотреть прямо перед собою в противоположную стену, упершись в одну точку.

 Сидя так, с руками, положенными на край стола, он думал:

 "Может, это и правда. А если и неправда, то не все ли равно?"

 Его глаза обратились на Молчанова.

 -- Если она не Марина, -- сказал он, -- то тогда где же Марина?

 Молчанов ожидал этого вопроса.

 Он тут же ему ответил:

 -- У мужа.

 Глаза Капута стали неподвижны, будто застыли.

 Секунду он помолчал, а потом спросил:

 -- Значить, он жив?

 -- Жив.

 Капут опустил глаза.

 Этому он никак не мог поверить. Он был твердо убежден, что Дмитрия царевича, Маринина мужа, давно уже нет в живых.

 Но он опять подумал:

 "Все равно".

 И опять поднял глаза на Молчанова.

 -- Та-ак, -- сказал он -- значит, здешняя Марина-- не Марина, а царевич жив и настоящая Марина у него.

 Тон, которым произнес он эти слова, был деловитый. Он смотрел так на Молчанова и так говорил, будто тот давал ему какие-нибудь поручения, и они хотел получше запомнить, что ему предстоит делать.

 -- Так, -- сказал он еще раз, потянул себя за кончик уса и одновременно с этим наклонил голову.

 -- Понял? -- сказал Молчанов.

 Он снова мотнул головой.

 Молчанов встал из-за стола, прошелся по комнате и, остановившись против него, все еще сидящего с опущенной на грудь головой и с выражением деловитости на лице, окликнул его:

 -- Капут!

 -- А? -- сказал он, поглядев на него исподлобья.

 -- А ты знаешь, где Марина?

 -- У мужа?

 -- А муж-то где?

 -- А где же? В Калуге.

 Капут сталь тереть лоб над переносицей и сморщил брови. Опустив на минуту глаза и снова подняв их, он сказал:

 -- Значит, в Калуге две Мариныи два Дмитрия?

 -- Да... И я вот для чего тебя позвал. Нужно показать Марину здешним казакам. Только надо пустить слух, что она не в Калуге, а за городом. Будто в лесу скрывается. Я уже придумал, как сделать. Только ты сначала поговори с нашими казаками. Пойдут они за мною?

 И он взял кувшин и сталь наливать из него в стакан. Наливая, он смотрел на Капута.

 -- А им что? -- проговорил Капут, разглаживая усы. -- Известно пойдут.

 -- Ведь если удастся, -- сказал Молчанов, ставя одной рукой кувшин с мёдом на то место, откуда его взял, а в другую беря стакан, -- ведь если удастся, -- ты думаешь в хоромах у этого дурня, хоть он и свинарь, нечем будет поживиться?

 Капут молча кивнул головой.

ГЛАВА XVII.

 Расставшись с Молчановым, Капут отправился к себе. Он и еще несколько запорожцев занимали старую брошенную баню на огороде.

 Товарищи Капута уже легли спать и погасили огонь.

 Войдя в баню, он прежде всего зажёг масляный каганец, который поставил на столь.

 Потом он стал будить запорожцев, подходя то к тому, то к другому.

 Запорожцы спали на полу, на соломе, покрытой потниками из-под седел.

 -- Эй, -- говорил он, нагибаясь и расталкивая их, -- послухайте меня, что я вам скажу.

 Один из запорожцев сказал ему сонным голосом:

 -- Отчепнись! Это ты, Капут?

 -- Я.

 -- Мы тебе оставили. Ты погляди на столе. Мы тебе и горилки оставили.

 -- Гм... -- сказал Капут, -- а не хочешь ли меду, который подают к обеду его пресветлому величеству?

 -- Чего он там мелет? -- проговорил другой запорожец, которого Капут тоже перед тем только-что разбудил и который, промычав что-то, собирался опят заснуть, повернувшись на другой бок. -- Чего он там мелет? -- повторил он, приподнимаясь и начиная протирать глаза, -- А?

 -- Я говорю, -- возвысил Капут голос, -- не хотите ли вы меду?

 И он выпрямился и поглядывал на запорожцев, крутя, усы.

 Отовсюду теперь стали раздаваться голоса:

 -- Здравствуй, Капут!

 -- Вечер добрый!

 -- А, пришел!

 -- А зачем, пан, кликал?

 Потом голоса утихли. Сидя на своих потниках, запорожцы ожидали дальнейшего.

 Никакой посуды, в которой мог бы находиться мед, ни в руках Капута, ни на столе, ни на лавке и нигде в бане не было.

 Одни из запорожцев смотрели на Капута, другие зевали, двое или трое полезли под изголовье за табаком и вытаскивали из-под изголовья красные и синие сафьянные гаманы, в которых хранился табак и все необходимое для куренья.

 Капут продолжал молча крутить усы и, как казалось, что-то обдумывал.

 -- Ну!.. -- сказал один запорожец.

 -- Я говорю, -- сказал Капут, -- не хотите ли вы меду, который подают к столу этого свинаря, который рассказывает, что он царский сын.

 -- Ого! -- сказал запорожец ближайший к нему, оглянулся на своего соседа, и потом посмотрел на других запорожцев, подставляя в то же время ухо так, чтобы не упустить того, что Капут еще может сказать про мед или про человека, которому он придумал такое прозвание.

 -- Ого! -- повторил он, кивая головой на Капута и продолжая смотреть на товарищей, то на того, то на другого.

 -- Где-ж вин? -- крикнул кто-то из самого заднего угла.

 Капут подбоченился и сказал, обращаясь в ту сторону, откуда раздался этот голос:

 -- А кто вин?

 -- Мед, -- ответил ему недоуменно запорожец, к которому он обращался, -- где ты его дел?

 -- Кого?

 -- А мед.

 -- Гм... -- сказал Капут, -- мед у свинаря в погребе. Вот где мед. Вы думаете, он и в самом деле царский сын. Он-- свинарь. А баба, которая с ним живет, вы думаете -- царица? Я теперь все знаю. Она не царица. Она-- польская бедная дворянка и раньше была швеей у одного тоже не так чтобы уж очень важного пана. Вот кто они! А если вы хотите меду, то сами знаете, небось, что нужно делать.

 После этой речи запорожцы несколько секунд хранили молчание. Затем, одни из них стали покрякивать, другие покашливать в руку, третьи глядели на Молчанова, прищурив один глаз, словно прицеливались в него и потихоньку при этом посвистывали, четвертые глубокомысленно поникли головами и говорили не хуже, как перед этим Капут:

 -- Гм...

 -- Слухайте, -- заговорил Капут, -- вы, может, думаете, я напился. Нет, я не напился. А я вам вот что скажу. Если бы нам от него был какой толк, а то, помяните мое слово, он либо уйдет с татарами, куда там они его зовут, а нас бросит, либо придут сюда москали и поляки и передавят нас как мух. А вы думаете, у него накоплено мало добра? Ого! У его бабы, говорят, так и лежит всегда под кроватью киса с золотом, а на конюшне стоит оседланная лошадь. И притом же он, вот вам крест, какой он царский сын? И тоже она. А настоящий царевич, знаете, сейчас где? В лесах под Калугой. Вот где. И Марина с ним. Эге! Вы думаете спроста нас нанял этот пан и привел сюда, в Калугу?

 Он умолк.

 Теперь вместо него заговорили его товарищи. Они заговорили сразу все. Многие обращались к нему с вопросами. Но нельзя было отвечать и тому, и другому, и третьему, -- всем в одно время и во все стороны.

 И Капут вертел только головой туда и сюда, прикладывал к уху ладони, чтобы лучше слышать, и говорил:

 -- А?

 Но уж ему кричали из другого угла, с другой стороны, и он, оставив того, кто к нему только-что обращался, поворачивался направо или налево, или назад.

 Наконец, Капут крикнул:

 -- Стойте! Разве я могу говорить сразу всем? Пусть говорить один кто-нибудь.

 Шум голосов, наполнявший баню, понемногу стих.

 Ну? -- сказал Капут, обращаясь к тому, кто был к нему поближе. -- Ты что?

 -- Я-то? Я-то вот что.