Ирми подошёл к нему, с силой поднял его голову, легонько встряхнул и посмотрел в глаза: «Успокойся! Ну!.. Мы сделаем всё, что от нас зависит… Мы его спасём…» — «Ес-ес-ес… ли с Ноамом что случится… Зачем мне тогда жить… Такой брат, самый лучший брат… и я посмел…» — «Успокойся… Не хорони его раньше времени…

Уверен, он просто заплутал в этой жуткой путанице… Мы его найдём! Пошли, ребята, не будем терять время!» — Ирми потащил Максима за собой, следом потянулись остальные.

«Ладно, — примиряюще сказал Цури. — Вы, братишки, остаётесь со мной, ницафоны помогут нам следить, а ещё у вас шофар и угав! Правда, мальчики?» Рувик молча кивнул, сморкаясь в бумажную салфетку.

Утром, когда в «Цедефошрию» начал просачиваться серенький свет, Максим и Хели обнаружили недалеко от устья скамейку, где, скорчившись, сидела Ширли. Она то ли спала, то ли впала в забытьё. Глаза её были приоткрыты. Рыжий, игриво всклокоченный парик висел за спиной, косметика размазалась по лицу, на щеках — следы слёз.

Максим легонько тронул девушку за плечо. Она тут же вздрогнула и, всхлипнув, взвилась: «Нет-нет! Не отдам! Он вернётся! Я обещала подождать его тут…» — бормотала Ширли, не раскрывая глаз. «Очнись, девочка! Это мы… Смотри, Ширли…

— Хели погладила её по плечу, а Максим спросил: — А где Ноам? Ты его видела?» Тут Ширли всё вспомнила, её глаза наполнились слезами: «Мы встретились, шли вместе… Потом… Подошли дубоны, они оттолкнули меня от него, я упала, ударилась, потом… ничего не помню…» — и девушка истерически разрыдалась.

Хели обняла рыдающую Ширли, серьёзно глядя на неё, взяла её за руку: «Пойдём со мной. Ребята тебя отвезут…» — «Где Ноам? Без него я никуда не пойду! — и вдруг вскинулась, широко распахнув глаза: — Найдите Ноама! Если они его схватили, я с ума сойду!» Максим что-то говорил в ницафон, потом ласково обратился к девушке:

«Ирми с ребятами ищут во всех направлениях».

Хели помогла ей подняться: «Мы найдём Ноама, я тебе обещаю…» — «Я очень боюсь… боюсь, что больше его не увижу… Он тоже этого боялся…» — рыдала Ширли. Хели ласково и в тоже время настойчиво вела её по светлеющему, раскручивающемуся лабиринту.

Высокий, лохматый, синеглазый парень в чёрно-фиолетовой кипе без узора, — это был Ирми, — поднял на руки бесчувственное окровавленное тело Ноама и осторожно вынес его из мрачного подвала. Он нёс его по лестнице и глядел в его лицо, в его полуприкрытые заплывшие глаза. Он с трудом узнавал друга. За ними тянулись кровавые следы. Снаружи его ждали Хели и Максим. Неожиданно откуда-то сбоку с криком к нему бросились близнецы Дорон: «Ой, Ирми! Что это с ним?» — «Он… Он уже не дышит… Последний вздох… У меня ничего не было, чем его накрыть… Как они его истязали… Не смотрите…» — с трудом выдавил Ирми странно охрипшим голосом, Хели никогда не видела у брата такого лица. «Что они с ним сделали!..

Может, всё-таки можно его спасти?..» — хрипло выдавили Шмулик и Рувик. Хели покачала головой: «У него повреждены многие органы! И крови столько потерял! От этого он и…» — она не смогла закончить фразу.

Рувик остановившимся взором смотрел в изуродованное лицо брата, которое только и видел, и его лицо медленно серело. Максим подошёл и взял его осторожно за локоть:

«Пошли, мальчики, отсюда… Вам не надо такое видеть…» — неуверенно прибавил он, пытаясь закрыть от истерически всхлипывающих братьев страшно изуродованное тело Ноама. Он подвёл их к «лягушонку», чуть не силой усадил на задние сиденья, потом попросил Зеэва позаботиться, чтобы мальчики не вышли из машины. Тот кивнул, а Бени тронул рычаг управления, и «лягушонок» отъехал и завернул за угол. «Ребята, не надо мешать…» Максим еле выговорил: «Хели, неужели?..» — «Он… потерял много крови… наверно, и заражение… Мы опоздали…» — Хели всхлипнула и разрыдалась. — «Бедная Ширли…

Бедная Нехама… Бедные они все…» — прерывисто вздохнул Максим и отвернулся… …

Никто, кроме Ирми и Хели с Максимом, не увидел изуродованного тела Ноама — так решили оба друга несчастного парня. Так его и похоронили. Отца на похороны первенца из тюрьмы не выпустили…

После немноголюдных похорон старого Гедальи, на которые младшая дочь Мория с Эльяшивом едва не опоздали, семья отсидела шива, для чего их всех доставили в дом семьи Мории в Неве-Меирии. Там Амихай встретил свою 12-летнюю дочь Лиору.

В последние дни жизни отца Рути не отходила от него и почти не вспоминала ни о муже, ни тем более — о детях. Но в последний день шива она тихо обратилась к брату Арье: «Мне необходимо подъехать в Эранию-Далет, домой, а одна я боюсь… И…

Та симпатичная врач, кажется, доктор Рахель, обещала разузнать про Моти, но ничего не узнала, а потом и сама исчезла…» Арье понуро глядел куда-то вбок, потом медленно заговорил: «На следующей неделе мы с Амихаем сможем тебя подвезти к твоему дому. Конечно же, одной тебе не стоит… Этот мерзавец…» — «Если бы ты знал, как я его боюсь… Но ничего не знать, что с Моти… столько времени…» — тихо шептала Рути.

Арье отвёл глаза. Они с Амихаем уже прочли известную статью Офелии в «Silonocool-news».

Оба брата постарались скрыть эту статью и от Рути, и от матери, и даже от младшей сестры Мории. Мория и Цвика с Нахуми прочли эту статью уже после того, как братья отправились с Рути в Эранию.

Всю дорогу до Эрании-Далет Рути молчала. Она вспоминала, как они с Моти бросились к Арье, после того, как он сообщил, что Ширли у него, как потом сидела у постели Моти, как обнаружила, что его выкрали из палаты. А потом показавшиеся ей долгими дни у постели медленно умирающего отца… Она не хотела возвращаться в Эранию-Далет, опасаясь прихода омерзительного Тумбеля. И вдруг оказалось, что он в её отсутствие таки приходил туда и не застав её, оставил записку, скотчем прикрепив конвертик на входную дверь. Что это он там ей пишет? — с досадой подумала Рути, отдирая конверт от двери. Рути не стала даже вскрывать конверт, на котором увидела ненавистное имя, сразу же выбросила его в корзину. И напрасно!

В записке Тим с прискорбием извещал её, что «при невыясненных обстоятельствах, в присутствии известного антистримера Бенциона Дорона скончался её законный супруг Мордехай Блох. Есть все основания полагать, что упомянутый антистример Дорон приложил руку к безвременной кончине её мужа. Ведётся следствие, опасный антистример изолирован от общества. Но поскольку дело связано с государственной безопасностью, выводы следственной группы запрещены к публикации. Однако, писал Тумбель, жизнь продолжается, и такая женщина, как Рути, не может и не должна оставаться одна. Поэтому он предлагает ей руку и сердце. Если не сейчас, то хотя бы через пару месяцев…» Арье наклонился над мусорной корзиной и вытащил конверт, так, чтобы сестра этого не заметила. Вскрыв конверт и прочтя послание, он побледнел. Пока Рути слонялась по дому, что-то делала на кухне, они с Амихаем вполголоса переговаривались, как сообщить сестре содержание записки, вместе с тем, что они уже знали из газеты, но от неё скрывали. Выйдя за дверь, он позвонил Морие и сообщил ей о том, что прочёл в записке Пительмана. Когда Рути вышла в салон, где братья сидели с белыми лицами, она сразу поняла: случилось непоправимое.

Арье встал и подошёл к ней. Неловко положив ей руку на пухлое плечо, он медленно заговорил: «Сестра, ты напрасно выкинула ту записку. Я её прочёл…» — «Ну, и что мне пишет этот подонок? Он сообщает, где Моти и мои сыновья, которым он испортил жизнь?» — «Да…» — с трудом выговорил Арье, а с другой стороны к ней подошёл и Амихай. Оба заговорили разом, запинаясь: «Он действительно сообщает тебе про… Моти… Он…» — «Что с ним? Что с моим Мотеле?!» — вскричала Рути.

По лицам братьев она всё поняла, им даже не понадобилось выговаривать страшные слова.

Ширли с трудом приоткрыла глаза. Она не понимала, где она находится, и как сюда попала. Откуда-то сбоку до неё доносились звуки рыданий и всхлипываний. Над нею маячило расплывающееся лицо… Ноам? Но почему он кажется намного старше, весь седой, и длинный нос без привычной кривизны? Девушка слабо улыбнулась и зашептала: «Ноам, ты спасся, родной мой! Тебя нашли… Но почему ты поседел? Они тебя сильно били?» Ей показалось (или не показалось?), что чёрные глаза, которые в обрамлении сеточки морщин маячили перед нею, наполнились слезами. Она снова зашептала: «Нет, не надо, Ноам! Я тебя и седого люблю… Ведь теперь мы вместе…» Откуда-то раздался истерический, рвущий душу, вопль Ренаны: «Нет! Нет! Нет! Я этого не вынесу! Дедушка, отойди от неё!» Лицо, маячившее над нею, исчезло.