Ноам захлопнул толстый фолиант, и ребята с явным облегчением последовали его примеру. От стола все четверо рванули в студию, собираясь продолжить работу.

Ноам, вздохнув, поплёлся за ними, на ходу включая ницафон. Он установил его в режим защиты и связи. С клавиатуры полился тихий красивый мотив — музыкод соединения с Ирми. Долгих полминуты звучал этот мотив, повторяясь снова и снова, но ответа так и не поступило. Ноам закрыл прибор, потом снова попытался повторить вызов, но с тем же результатом. Он попробовал связаться с Максимом, потом с Хели, но… То ли связи не было, то ли… но об этом парню думать не хотелось. Он пробурчал: «Наверно, «чёрная дыра»… бывает… Мы ещё не научились их пробивать».

Близнецы побуждали самих себя и младших друзей активней подбирать мелодии в различных регистрах и вариантах, но сейчас это у них плохо получалось. Всех мучило беспокойство за отсутствующего Ирми, за Бенци, о котором так до сих пор и не было ничего известно, за Гилада и Ронена, которые, по их расчётам, должны были бы уже и появиться. Цвика и Нахуми сегодня никак не могли связаться с отцами, и это их удручало.

Глядя на кузенов, и Ширли ощутила острое беспокойство за отца, перемешанное с угрызениями совести — ведь она сбежала из дома Арье, узнав, что вот-вот должны придти родители. Кидая взгляд на Ноама, она не могла избавиться от раздирающих её мучительных чувств, навеянных мыслями об отце…

Вечером после ужина близнецы уселись на продавленном старом диване в салоне и начали грустно музицировать. У их ног пристроились братья Магидовичи. Шмулик наигрывал грустную мелодию на флейте, а Рувик подыгрывал на гитаре и грустно напевал без слов.

В салон неожиданно вошла Ренана, а за её спиной замаячила Ширли. Рувик тут же перестроился, взял аккорд в другой тональности, чем вызвал у Шмулика сильнейшее недоумение, побудив его отнять флейту от губ, и затянул, глядя в пространство:

Ты мне грезилась грустной мелодией

На границе меж явью и сном

Расходящейся трелью арпеджио

Расплывалось дробилось лицо

Взор лучился тоскою неясною

Эхом гулким бродя в узких улиц щелях

Погрязая в туманах дождях

Септаккорды тритоны и септимы

Разрешений искали Увы

Неизвестной минорной тональностью

Ты явилась меж явью и сном

Неспокойны тревожны созвучия

Не несут ни покоя ни ясности

Непонятной печалью звучит твой напев

Этих зыбких созвучий не спеть…

Шмулик не сводил с брата удивлённого взгляда.

Девочки застыли, а Ширли залилась жгучим тёмным румянцем. Ренана дослушала песню до конца и начала сверлить грозным взглядом братьев: «А я бы на вашем месте пошла спать!» — «А с чего вдруг?» — «Так уж…» — туманно произнесла девушка, обняла Ширли, и так в обнимку они прошли через салон и скрылись в комнате.

Ренана тихонько ворчала: «Вот ведь лабухи-лопухи! Ничего не соображают…»

Только после полуночи появился измученный Ирми, таща за собой пухлый мешок с каким-то тряпьём. Он бросил устало: «Это для маск-костюмов, попрошу девчат что-нибудь сообразить…» Кинув мешок в угол салона, он позвал всех троих Доронов на кухню и усадил рядышком с собой. Сначала он жадно накинулся на холодные остатки ужина — в этот час в квартал Юд-Гимель электричество подавалось в таких мизерных количествах, что его едва хватало на слабое освещение комнат, а ницафоны без него никто не догадался подзарядить. Поев, Ирми мрачно произнёс: «Я не хочу раньше времени сообщать мальцам… и девчатам тоже, особенно Ширли. У Магидовичей был налёт дубонов, буквально через пару часов после исчезновения Ширли… У Арье орудовала шайка, которой руководил Галь Блох, а у Амихая орудовал Гай с приспешниками. Галь арестовал своего дядю, Гай — не тронул. Но оба они, то ли сами решили, то ли была команда сверху, увезли детей, заявив, что родители, на дурном примере старших сыновей, антистримеров и хулиганов, показали, что детей воспитывать они не могут, не знают, где шляются их несовершеннолетние сыновья — и с кем. Короче, детей раскидали по интернатам Эрании, чтобы труднее было найти… Только Лиору отвезли в Шалем, к мамаше… Откуда-то им всё известно о ситуации у Амихая… Нахуми ещё не в курсе…» Рувик вскочил и сжал кулаки. А Ноам тихо воскликнул: «Какое счастье, что Ширли успела сбежать! Что её ждало бы, если бы и её там захватили?!» — «Да, девочке крупно повезло… или интуиция… Она не знает, что в это время там, у Арье, были её родители. Отцу стало плохо, а любящий сынок позаботился отвезти его в больницу, а что это такое нынче, мы знаем…» — «Да что ему-то может грозить! — он же не антистример, а как бы свой! Участвовал в разработке этой ихней… как-её-там… угишотрии…» — пробурчал Шмулик, Ноам бросил на него сердитый взгляд.

«Мы многого не знаем в их сложной игре… Сейчас Максим с друзьями выясняют про детей Магидовичей, и где они… Дело осложняется тем, что дед Гедалья тяжело болен, и они, если бы хотели покинуть Меирию и переехать, скажем, к младшей дочке Морие, не могут…» — «Бедненькая Ширли, столько на неё сразу навалилось…» — сокрушённо пробурчал Ноам, а Рувик подхватил: «И она ни о чём не знает…» — «И не надо… — пристально поглядев сначала на младшего, потом на старшего, отчеканил Ирми и задумчиво сказал: — Беседер, мальчики, идите спать, а утром подумаем, что делать… Я посижу, подумаю, есть кое-какие идейки… Ноам, поможешь?» — «Конечно!» Неожиданно Рувик вскочил, подошёл к Ноаму, обнял его и порывисто произнёс: «Прости меня, брат! Прости меня, прости…» — и парнишка разрыдался у Ноама на плече. — «Ну, что ты, дорогой! Что ты, братик… Никто ни в чём тебя не винит! Я же тебя хорошо понимаю… — он неловко и нежно поглаживал его, потом отстранился от него, пристально поглядел ему в глаза и твёрдо сказал: — Ну-ну, будь мужчиной!» «А сейчас, ребята, спать, спать, спать…» — твёрдо сказал Ирми. Близнецы послушно отправились в бывшую комнату родителей, где уже спали братья Магидовичи, а Ирми с Ноамом засели тут же в студии, в уголке возле компьютера.

Почти под утро Ноаму пришла в голову интересная мысль, и он бросился будить Шмулика. Это оказалось нелёгким делом. Мальчик со сна решил, что его окружают дубоны, чтобы отнять у него угав и флейту, а заодно и арестовать. Он и во сне не мог отделаться от тревоги за себя, за братьев, за отца, о котором до сих пор не было вестей. Рассказ Ирми об обыске и арестах у Магидовичей произвёл на него тяжёлое впечатление! Было, ох, было чего опасаться подростку, были основания для самых кошмарных снов! Поэтому он, не открывая глаз, что-то нечленораздельное мычал и, отбиваясь, заехал брату по уху. Ноам схватил братишку за запястья обеих рук и продолжал тихо и ласково приговаривать: «Проснись, дорогой, это не дубоны, это я, Ноам». — «М-м-м… Это ты-ы?.. Ну, что ты от меня хочешь?» — «Очень надо, правда! По ходу дела объясню…» Шмулик медленно поднялся, весь всклокоченный, пошёл, натыкаясь на мебель и дрожа со сна, на кухню. Ноам догнал его, сунул ему влажную губку протереть лицо, завернул в сторону компьютера, и мальчик немного пришёл в себя. Он взял лежащий у компьютера шофар, приложил к губам. Раздалось громкое и грозное «ткуа», потом он начал медленно, как бы наощупь, строить простенькие мелодии. Ирми покачал головой. Ноам, склонившись за спиной Ирми, поднял голову, снова подошёл к брату и попросил: «Шмулик, возьми угав, это вернее и сильнее. И флейту держи на подхвате, тут же…» — «Чего уж теперь… — проворчал всё ещё сонный, дрожащий парнишка. — Не всё ли равно, на чём со сна играть…» Ирми снова поднял голову, пристально поглядел на Шмулика и протянул ему влажную губку. Шмулик принялся с ожесточением тереть лицо, потом поднял осмысленный взгляд и твёрдо произнёс: «Я готов!» Шмулик наигрывал одну за другой любимые мелодии и с изумлением смотрел на старшего брата: он давно не видел его лицо таким отчаянно-бесшабашным, пожалуй, с самого отъезда мамы и младших в Неве-Меирию. Если бы сейчас Ноама увидел Моти, он бы подивился, до чего парень в этот момент стал похожим на молодого Бенци, каким он его знал в армии.