Работа над книгой продвигалась очень быстро – и, несмотря на то, что ее начинали набирать, когда две последние части еще не были готовы, Гамсун успел к сроку и сдал рукопись 3 марта 1889 года.
Книгу очерков «О духовной жизни современной Америки» некоторые литературоведы даже называют памфлетом, настолько резко и язвительно выступил в ней Гамсун, обличая существующие и несуществующие пороки «заморского» общества.
«Правдивость – не двусторонность и не объективность... это бескорыстная субъективность» – таков эпиграф к книге, и это объясняет позицию автора: самое главное для него – абсолютная искренность. Роль субъективного фактора в книге столь велика, что за внешней объективностью суждений отчетливо слышен иронический голос Гамсуна.
;Квинтэссенцию книги можно выразить несколькими словами: американское общество переживает глубокий культурный застой.
Такие взгляды были присущи писателю далеко не всегда. Уезжая в Америку, он буквально грезил о стране невиданных возможностей. В письме домой он утверждал, что «испытывает восторг оттого, что находится в самой прекрасной и свободной стране на свете, справедливым устройством которой не могу не восхищаться». Американскую Декларацию независимости Гамсун называет «самым благородным и выдающимся законом в истории страны». Однако после нескольких лет жизни в США взгляды писателя резко изменились.
В своей книге он раскритиковал американскую литературу тех лет за ее провинциальность, несвободу и отсутствие вкуса, за пуританскую мораль, ибо, чтобы не прослыть возмутителями общественного спокойствия, писателям приходится «изъясняться многоточиями», а художникам остается «живописать... одежды». Литературу США Гамсун называл «беспросветно унылой и бездарной». Поэзия Уитмена вызвала у него скептическую иронию. Исключение он сделал лишь для Марка Твена. Правда, Гамсун не отрицал возможности развития американской литературы, но сомневался в том, что это вообще возможно.
Америка представлялась ему сборищем людей со всего света, страной столь нелюбимого им технического прогресса, разрушающего духовность, страной грохота, машин и – черного неба.
«Однако далеко не всё в картине американской жизни, нарисованной Гамсуном, выглядит убедительно, – пишут Э. Л. Панкратова и А. В. Сергеев. – Многие суждения продиктованы его антидемократической позицией, отрицательным отношением к идеям свободы и равенства, эстетскими представлениями об утонченной духовной культуре. Борьба против рабства для Гамсуна не что иное, как борьба против аристократии. „Настолько далеки американцы от аристократизма, что даже последняя знаменитая война, которую они вели, в сущности, явилась войной против аристократии. Может, даже это не столько была война в защиту морали и за освобождение негров, сколько война за уничтожение аристократов Юга“. Он хочет вывести на чистую воду „капиталистов в северных штатах“, которым „чуждо стремление к высотам духа, к аристократизму, к духовному избранничеству“».
«У республики явилась аристократия, – говорит Гамсун, – несравненно более могущественная, чем родовитая аристократия королевств и империй, это аристократия денежная.
;Или, точнее, аристократия состояния, накопленного капитала... Эта аристократия, культивируемая всем народом с чисто религиозным благоговением, обладает «истинным» могуществом средневековья... она груба и жестока соответственно стольким-то и стольким-то лошадиным силам экономической неколебимости. Европеец и понятия не имеет о том, насколько владычествует эта аристократия в Америке, точно так же как он не представляет себе – как бы ни была ему знакома власть денег у себя дома, – до какого неслыханного могущества может дойти эта власть там».
Полемические суждения Гамсуна, оформленные в книгу очерков, прозвучали для слушателей совершенно неожиданно и вызвали широкий общественный резонанс и ожесточенные нападки. Началась настоящая битва титанов: с одной стороны с резкой критикой выступали Бьёрнсон и ряд других писателей как в Норвегии, так и за ее пределами, с другой – в защиту Гамсуна выступили Г. Брандес и А. Стриндберг. Последний в письме к Брандесу в апреле 1890 года отмечал, что Гамсуну «удалось в ней высказать именно то мнение», которое у самого Стриндберга «лежало на душе мертвым грузом»[59] .
Впоследствии Гамсун изменил свой взгляд на американскую действительность. Ровно через двадцать лет после выхода в свет своей книги в письме Йоханнесу В. Йенсену он назвал ее «грехами и заблуждениями молодости».
* * *
Книга, которую сам Гамсун не «считал достойной себя», а критику – «не делом настоящего писателя», принесла ему не только успех, но и деньги (960 крон – громадную по тем временам сумму), которые были нужны ему не только на жизнь, но и на выплату долгов друзьям. Одним из первых он вернул деньги Эрику Фрюденлюнду и его семье.
Он пишет старому другу письмо – и не знает, как его начать:
«Отныне и вечно! И во веки веков! Эрик, черт меня побери, если я знаю, как мне из этого выпутаться! Я сидел и думал шесть часов, целых шесть часов я думал и ни до чего не додумался.
Итак:
Если ты считаешь, что за эти долгие годы я тебя забыл, то ты ошибаешься.
Но пойми, когда у человека не ладится, он становится таким уязвимым, что перестает писать.
Сердечное тебе спасибо за твой добрый привет в письме Акселя, этим приветом ты облегчил мне начало письма.
Теперь-то всё у меня в порядке!
Надеюсь, мне больше не придется молчать от стыда. Я прекрасно знаю, что ты ни словом не упрекнул бы меня, даже если б я написал тебе, где я. Это-то меня и мучило. Ты понимаешь меня, правда?
Избави тебя Господь, Эрик Кнудссен Фрюденлюнд, испытать то, что испытал я! Ты и представить себе не можешь, как у меня порой подводило живот. И в Америке, и здесь, дома. Сколько раз мне случалось есть всего лишь раз в неделю. Я сидел и жевал спички. Сухая пища, друг мой! И твердая! Черт бы ее побрал!
Но теперь-то у меня все в порядке!»[60]
Дела шли все лучше и лучше. У Гамсуна было много работы (в том числе он написал язвительные статьи о Нансене, Ибсене и Ларсе Офтедале[61] ), и он смог, к собственному облегчению, потому что всегда тяжело относился к заемам, вернуть большую часть долгов своим старым друзьям.
* * *
Теперь к Гамсуну пришел настоящий успех. Он стал модным. У него появились верные друзья в Копенгагене, и среди них – Эрик и Амалия Скрам. Они, собственно, и представили его литературному обществу Дании.
Эрик Скрам всегда стремился помочь молодым норвежским писателям, особенно в то время, когда интерес его соотечественников к норвежскому искусству и литературе, господствовавшим в культурной жизни Копенгагена в 1830-е годы, стал пропадать. Он помог литературной карьере не только Гамсуна, но и другого норвежского писателя – Габриэля Финне.
В 1889 году Кнут был приглашен на Рождество к Георгу Брандесу.
«Эта была еще одна большая победа, – пишет Туре Гамсун. – Первый раз он был допущен в такой изысканно культурный дом, где полы были устланы мягкими персидскими коврами, кресла – глубоки и удобны, а стены – украшены картинами французских мастеров в светлых рамах. Здесь Гамсун впервые увидел Сезанна, К. Моне, Э. Мане и Гогена – произведения, которые год назад были выставлены в Копенгагене и произвели сенсацию. Для Гамсуна это был новый язык и новая красота, а живой остроумный маленький доктор был гостеприимным хозяином и делал все, чтобы Гамсун чувствовал себя здесь как дома»[62] .
У Кнута появляется много новых знакомых и покровителей, но не забывает он и старых друзей. В 1889 году Гамсун несколько раз ездит в Кристианию, но неизменно возвращается в Копенгаген, где ему хорошо работается. Он понимает, что ключ к его успеху в жизни – «Голод».
