Не следовало ли бы добавить: велик и в безжалости к человеческим жизням?

Многое из сказанного Молотовым подтверждается документальными мемуарами маршалов. В частности, о формировании резервных армий к востоку от Москвы. Что же касается определения: «…Сталин велик не только в стратегии, но и в тактике», здесь, очевидно, непочатый край исследований у военных историков.

По поводу полководческого таланта Сталина в истории, на сегодняшний день, остались противоречивые сведения. Так, Молотова оспаривает маршал К. Рокоссовский.

А. Антонов-Овсеенко в книге «Сталин без маски» пишет:

«В 1968 году в Кунцевской больнице умирал от рака маршал Рокоссовский. Перед смертью он успел кое-что рассказать о Сталине-полководце: «Этот недоученный поп только мешал всем. Мы его обманывали: какое бы несуразное распоряжение он ни давал, мы поддерживали, а действовали по-своему».

Не сказались ли в столь резкой оценке личные обиды и Рокоссовского, и Антонова-Овсеенко?

Но перед лицом смерти человек говорит искренне – существует такое прочное убеждение.

Однако как же нам верить – «…действовали по-своему», когда истории известны неопровержимые факты трагических поражений Красной Армии хотя бы под Вязьмой в 1941 году и под Харьковом в 1942? В Крыму? Ну и наконец – немцы на подступах к Москве, и встал вопрос о запасной столице? Тяжелейшие трагедии первой половины Великой Отечественной войны – результат непосредственного руководства Сталиным и генералом армии Жуковым, маршалом Тимошенко.

И в то же время мы сегодня располагаем свидетельством маршала Жукова из его книги «Воспоминания и размышления». Он лучше чем кто-либо другой знал Сталина, имея в виду вопросы военного руководства.

«Меня часто спрашивают: действительно ли И. В. Сталин являлся выдающимся военным мыслителем в области строительства вооруженных сил и знатоком оперативно стратегических вопросов? Могу сказать, что И. В. Сталин владел основными принципами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими со знанием дела…».

Если бы маршал Г. Жуков писал «Воспоминания…» сейчас, не отягощенный требованиями высокопоставленных инстанций: как им нужно, а ему, маршалу, следует освещать события Великой Отечественной войны, без зоркого пригляда редактора и цензора, не исключено – он дал бы иные определения.

Рассказывая о драматических событиях лета 1941 года, маршал А. Василевский оценил Сталина-военачальника так: «Были в деятельности Сталина того времени и просчеты, причем иногда серьезные. Тогда он был неоправданно самоуверен, самонадеян, переоценивал свои силы и знания в руководстве войной…». Вот это, наверное, гораздо ближе к истине.

Именно в октябре зарубежные издания опубликовали сенсационную фотографию: немецкий офицер у стереотрубы. И подпись, весьма лаконичная и многозначительная: «Он видит Москву».

Кто-то, из недругов, ликовал. У кого-то, уже испытавших, что означает немецкая оккупация, болью и недоумением сжалось сердце.

В октябре этот, якобы фотодокумент, неправдой был. Обычный интернациональный пропагандистский трюк. Было бы куда точнее сделать подпись под снимком иную: «Он пытается увидеть Москву». Несомненно, что взбирались нетерпеливые генералы на колокольни подмосковных церквей с цейссовскими биноклями: «Где же она, Москва?». Но еще скрывалась желанная цель в столь трудно одолеваемом пространстве, заметельной поземкой в нем, в октябрьских туманах, таящих в себе караулившую смерть из рук мальчиков-курсантов или недавнего сибирского охотника.

Немецкие офицеры все-таки увидят Москву, но уже в начале декабря, когда: «Полный отчаяния сидел Гудериан на своем командном пункте в 15 километрах южнее Тулы, в маленьком поместье всемирно известного гения, в Ясной Поляне. Здесь, в имении Л. Толстого, в ночь с 5 на 6 декабря Гудериан принял решение: части его танковой армии отвести назад и перейти к обороне. Он должен был признать: наступление на Москву провалилось».

А севернее: «В Горках, в Красной Поляне, почти в 16 километрах от Москвы, вели бой солдаты 2-ой венской танковой дивизии. В деревне Катюшки вел бой 2-ой пехотный батальон 304 пехотного полка под командованием майора Бука. Через стереотрубу с крыши крестьянского дома возле кладбища Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы. Но… не оставалось сил».

Последние две выдержки мы можем прочесть в книге Д. Проэктора «Агрессия и катастрофа», широко пользовавшего немецкие архивные источники и материалы.

И вот еще одно свидетельство, теперь уже американского историка и журналиста, упомянутого мною ранее У. Ширера, представлявшего в Берлине газету «Чикаго трибюн» с 1926 по 1941 год. Также из немецких источников: «2 декабря 41-го года разведбатальон 258 пехотной дивизии проник в Химки, пригород Москвы, откуда были видны шпили кремлевских башен. Однако на следующее утро батальон был оттеснен из Химок несколькими русскими танками и разношерстным отрядом наскоро мобилизованных рабочих города. Это была самая близкая от Москвы точка, до которой дошли немецкие войска и откуда бросили свой первый и последний взгляд на Кремль».

Через несколько дней начнется разгромное контрнаступление войск Красной Армии. А в октябре была неизвестность…

Вернемся в осажденную Москву октября 1941 года.

15 октября Государственным Комитетом Обороны было принято решение, какое можно считать документом, учреждающим запасную столицу в городе Самаре (тогда – Куйбышеве):

«Ввиду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии ГКО постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев.

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, также Правительство во главе с Молотовым (Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

3. Немедленно эвакуироваться органам Наркомата Обороны и Наркомвоенмора в г.Куйбышев, а основной группе Генштаба в г. Арзамас».

«Сегодня же», «немедленно» – это убедительнее самых правдивых военных сводок доказывает критичность состояния на подступах к Москве. Ее судьбу решали дни. Так казалось руководству страны.

Известный историк Р. Медведев в своей книге «Они окружали Сталина» приводит некоторые подробности:

«Утром 15 октября на заседании ГКО и Политбюро принято решение о немедленной, в течение суток эвакуации Советского правительства, наркоматов, иностранных посольств. Сталин предлагает Политбюро выехать из Москвы в тот же день, а сам намеревался уехать утром 16-го. Но по предложению А. Микояна было решено, что Политбюро выедет только вместе со Сталиным».

Почему именно Самаре, сравнительно небольшому по тому времени городу, определено было стать запасной столицей? Здесь, скорее всего, решающее значение имело то обстоятельство, что географически Самара представляла наиболее удобные координаты. Во-первых, близость к фронтам. Во-вторых, Самара – один из важнейших в государстве железнодорожных узлов: отсюда прямое сообщение с Уралом, Дальним Востоком, Средней Азией. Ну и наконец – широченная Волга, непреодолимо защищавшая город с Запада, ежели… Было ли спешным, без предварительных наметок, решение ГКО о Самаре? Кто-то на заседании предложил случайно, как один из вариантов. Сталин, подумав, согласился, и – записано к исполнению: «сегодня же, немедленно».

Не подлежит сомнению, что в Правительстве существовал общегосударственный мобилизационный план на случай войны и неблагоприятного ее развития. Не мог он не существовать, пока еще нам не известный. В нем-то и была названа Самара после всяческих предварительных оценок ее достоинств и достоинств других городов России. Есть предположение, что в качестве запасной столицы назывался и Свердловск.

Посмотрим, как говорит Молотов:

«Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать – до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали…»