Разнообразные теории прогресса, которые приходили к нам с Запада требовали уничтожения «отсталого» и «реакционного», то есть того, что мешает победному шествию капитала. Все пришло к тому, что «реакционера», мешающего переходу к светлому будущему, можно убить, также просто как западные коллеги наших прогрессоров уничтожали «отсталых» дикарей, к числу которых относились и вполне белые ирландцы во время английской революции и вандейцы во время французской революции. И те, и другие как бы не люди.
Декабристы, как известно, все красавцы и поэты. Только никто не освободил своих крестьян с землицей как предлагалась по закону о вольных хлебопашцах от 1803. То, что они собирались сделать, тоже относилось к накоплению капитала. По конституции декабриста Н. Муравьева крестьянину давали 2 десятины, в два c лишним раза меньше того среднего земельного надела, что он имел при крепостничестве – если не хватает земли для прокормления, иди, крестьянин, батрачить или плати за аренду земли. Заодно планировался распад страны – та самая конституция нарезала Россию на 15 полусуверенных держав. Польша и часть юго-западных земель отсутствовали в списке этих держав вовсе. Между прочим, абсолютно тождественные силы, такие же парамасонские офицеры, победив в Латинской Америке при освобождении от власти испанской монархии, создали массу банановых республик с парламентами и партиями, в которых сидели плантаторы и латифундисты, и клиенты западных корпораций, с застойной нищетой кабальных арендаторов-пеонов, с регулярными интервенциями янки и зависимой слабой экономикой.
И реформа 1861 года прошла под влиянием если не английских, то прусских образцов, в значительной степени по декабристским канонам, – с уменьшением до 40% (в среднем 20%) земельных наделов, которых до того имели экс-крепостные крестьяне – так называемыми «отрезками», и выкупными платежами еще на два поколения.
Самое интересное, что без этой реформы было бы лучше. Крепостное право в первой половине 19 века, в царствования Николая II уходило де-факто вместе с тем, как разорившиеся поместья закладывались в государственные (иного варианта не было) кредитные институты. Две трети населенных имений были уже в залоге у государственных кредитных учреждений. По словам Ключевского: «Постепенно сами собой дворянские имения, обременяясь неоплатными долгами, переходили в руки государства. Если бы мы предположили вероятность дальнейшего существования крепостного права еще на два-три поколения, то и без законного акта, отменившего крепостную зависимость, дворянские имения все стали бы государственной собственностью. Так экономическое положение дворянского хозяйства подготовило уничтожение крепостного права, еще в большей степени подготовленное необходимостью нравственною».(Ключевский В. О. Сочинения. Курс русской истории. — М., 1988. Лекция LXXXVI.) То есть, и без такой реформы крепостные вскоре обрели все гражданские права, имели бы больше земли и никакой кабалы выкупных платежей.
К разорению помещичьи имения подталкивались аграрной перенаселенностью в центральных районах страны и падающей рентабельностью. С/х нуждалось в укрупнении и рыночной специализации хозяйств. Хозяева имений нуждались в более малочисленной и сезонной рабочей силе. Перед батраком у помещика не было никаких социальных обязательств, в отличие от крепостных, что предписывалось законом (который, к примеру, определял не более 40 дней на барщине и продовольственную помощь крестьянам в неурожайные годы). Попутно шло и быстрое исчезновение вотчинных фабрик (указ 1834 требовал от таких фабрикантов давать работникам два месяца «отпуска» на работу на собственных наделах.) Напротив, происходил быстрый рост промышленности на вольном найме, в том числе у фабрикантов крестьянского сословия, не только государственных крестьян, но и крепостных, как Гарегин и Ямоловский. Вся крупнооптовая ярмарочная торговля держалась на крестьянах, которые ворочали и миллионными суммами (как заметил еще русофоб де Кюстин). В 1827 было выработано 16,4 тыс. пуд пряжи у частников и 25 тыс. на казенной Александровской мануфактуре, а в 1850 – 1105 тыс. пуд (это стержень 1-го техноуклада). В 1827 вышел очередной указ о невозвращении крестьян, ушедших от помещиков в Новороссию, а там преобладали хозяйства, обрабатываемый сельскохозяйственным пролетариатом. В том же году указ о переходе в казну имений, где менее 4,5 дес. на душу (вспомним, сколько декабрист Н. Муравьев хотел дать на душу.) С 1847-1848 крепостные могли покупать имения, продаваемые за долги, и они действительно делали это, и общины, и лица. (Маркс К. Об освобождении крестьян в России // В кн.: Соч., т. 12. С. 692–701.) Большая часть крепостных крестьян Нечерноземья находилась почти весь год на отхожих промыслах, работая, как правило, артелями, что было выгоднее для работника, чем индивидуальный найм. У государственного крестьянства (численность которого превышала численность крепостных), министерство госимуществ провело большой набор преобразований – было введено правильное самоуправление, значительно увеличены размеры земельных наделов, в том числе с помощью хорошо профинансированных переселений на свободные земли на степном юге и в Западной Сибири, заведены школы.
За время правления Николая I (некоторые любят его обрисовывать, как образцового ретрограда) число промышленных акционерных компаний увеличилось с 3 до 110, а общая сумма акционерных капиталов с 5 млн. до 240 млн. руб. С 1825 по 1860 гг. число промышленных предприятий увеличилось с 4,2 тыс. до 15,3 тыс.
О технологическом росте свидетельствуют подводные лодки и ледоколы Шильдера, электроход и телеграф Якоби, пароходы Александровского завода и Охтинской верфи (первый рейс нашего парохода «Нева» вокруг Европы в 1830 и первая переброска наших войск пароходами в 1832-1833, кстати, в турецкие проливы, для спасения султана от Мехмеда Али), мины Якоби, Нобеля и построенные скоростным методом паровые канонерки Путилова, которых убоялся британский флот на Балтике.
Другое дело, что частный капитал шел преимущественно в легкую промышленность. Для больших инфраструктурных проектов и тяжмаша частный капитал был долгое время слабоват.
Такова была проблема, порожденная географией, связанная с огромными расстояниями, сезонностью транспортных путей, малой плотностью хозяйствующего населения, низкой товарностью сельского хозяйства и большим разбросом залежей полезных ископаемых по территории страны. В демографическом центре России не было тогда найдено еще ни железной руды, ни угля – главнейших ресурсов первого и второго техноукладов. Оттого медленно шел оборот и накопление капиталов.
Не было у нашего частного капитала таких источников быстрых накоплений, которые имела Англия от грабежа колоний, торговых монополий, установленных с колониальными и зависимыми странами, плантационного рабства, наркоторговли.
Железная руда добывалась на Урале. Но там нет высококалорийного и дешевого каменного угля. Производство чугуна и железа производилось с дорогим и низкокалорийным древесным углем. Далее шла доставка уральского металла потребителям и экспортерам, в Петербург и Москву многие месяцы по речкам и рекам, иногда в две навигации. Потому что на 4-5 месяцев реки замерзали, а летом мелели. Залежи каменного угля на Донбассе (недавнем Диком поле) были уже известны, но разработка сдерживалась отсутствием железных дорог.
И надо было связать добычу каменного угля с металлургическими производствами и рудными месторождениями. У нас не как в Англии, где всё рядом, и руда, и уголь, и незамерзающие порты, через которые можно всегда завести дополнительные объемы сырья.
Железные дороги были страшно необходимы для ускорения оборота капиталов и интенсификации всех хозяйственных взаимодействий, но для них страшно не хватало средств. Государство же делало всё от него зависящее для создания транспортной инфраструктуры. Железная дорога Москва-Петербург была крупнейшей в мире двухпутной дорогой на момент постройки. И трасса ее была очень сложной – потребовалось построить 184 ж.-д. моста. Плюс были те проблемы, которые Западная Европа особо и не знала - к примеру, очистка путей от снега на протяжении полугода.
