Старинные русские земли достались полякам, снова взявшим торговый днепровский Смоленск, и шведам, захватившим уже все Приневье и Приладожье, полностью отрезав Россию от Балтики. Русские и православные карелы с ижорой бегут из оккупированных земель от «цивилизованных европейцев», и русское правительство платит шведам за каждого убежавшего. Шведы богатеют на русских товарах, которые перепродают в Европу. Шведские оружейники как раз совершили военную революцию, введя скорострельную легкую пушку, стреляющую картечью и сопровождающую пехоту в атаках. Шведы вводят эффективную воинскую повинность и систему обеспечения indelta – «поселенные войска», хотя главной системой обеспечения осталось мародерство. Швеция – ужас центральной Европы в Тридцатилетнюю войну; ее войска, выходя со своих балтийских баз, разоряют по 600-800 немецких деревень. Германия теряет от трети до половины населения и дробится на десятки мелких государств, что сыграет огромную роль в ее исторической судьбе (догоняющее развитие, объединение через милитаризацию, «железом и кровью»). А Швеция становится великой державой 17 века, в ее руках устья всех рек на Балтике, лучшая в Европе металлургия, благодаря железорудным месторождениям и гидроэнергии.  Богатая колониальная Голландия много инвестирует в шведских собратьев-​протестантов. Швеция даже обзаводится заморскими колониями и начинает вести работорговлю.

В это время великодержавная Швеция создает и мощную пропагандистскую машиной, которая производит национал-​романтические мифы, в частности о прежнем владении русской землей. (Другое ее «изобретение» – придумывание древних шведских королей.) Известен год, издание и автор, сочинивший этот миф – по-​нашему Петр Петрей, он же Пер Персон де Эрлезунда, в «Истории о великом княжестве Московском» («Regni muschovitici sciographia»), опубликованной в 1614–1615. «…От того кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции». Заодно Петрей объявил, что Рюрик мог изначально прозываться Erich, Frederich или Rodrich (все эти имена, кстати, в шведском именослове являются заимствованными). Однако опубликованный двумя годами ранее трактат того же Петрея «Краткая и благодетельная хроника обо всех свеярикских и гетских конунгах», фантастически прославляющий деяния шведских конунгов, в том числе повествующий о завоевании ими чуть ли не всей Азии, ни слова не говорит о шведском происхождении Рюриковичей, а лишь скупо сообщает о приходе Рюрика, Синеуса и Трувора из Пруссии. Потом из highly likely шведского мифотворца российские западники состряпают норманнскую теорию.

Историческая граница русской цивилизации (которую я бы назвал Северной, учитывая исключительное ее распространение по просторам северной Евразии) проходит по изотерме января -8° и большая часть её территории уже около 500 лет находится за изотермой января -20°. Русская цивилизация долгое время как бы убегала от Западной. А Западная в античное время не могла преодолеть границу изотермы января 0°, лишь в зрелое средневековье пересекла январскую изотерму -4°, и только в Новое время, с индустриализацией, железными дорогами и накоплением огромных средств от эксплуатации колоний стала забираться в пределы изотермы января -8°. Но если не брать моря, а лишь сушу, то русская цивилизация – самая растущая, самая путешествующая, совсем не слабая. Увеличение её ареала и населения почти в сотню раз за 400 лет, причем там, куда веками никакие другие цивилизации и не пробовали забираться, если не считать грабительских набегов. Наша цивилизация - своего рода машина по освоению пространств Северной Евразии.  За 60 лет мы прошли расстояние от Урала до Тихого океана – и зимой в минус 40° тоже шли, потому что дорога тверже. (А англосаксы по куда более короткому и климатически-​приятному пути с Атлантического побережья Америки до Тихого, начав в то же время, прошли только двести лет спустя.) В середине 17 в. на самую большую в мире страну, распростершуюся от Днепра до Тихого океана, приходится всего 100 дьяков и 1000 подьячих. Ее единство держится не бюрократией, не бизнесом и рынком, не удобством транспортных путей – они тяжелые (волоки), сезонные (зимники) и очень долгие. И не войском – от центра страны до ее края пару-​тройку лет ему странствовать. А русской идеей, русской верой, которая шире, чем то, что понимается под религиозным культом. Не выдумки Бердяева про «тоталитарное московское царство», а способность постоять и умереть «за други своя», идея необходимого участия всех сословий в государственной работе, исходящая из географических особенностей нашей страны. Так, к примеру, «Уложение о службе» 1556 года четко ставило любое владение землей в зависимость от государственной службы. Территориальному расширению, конечно, способствовали низкая биологическая продуктивность почв, требующая новых земель, и общинная низовая самоорганизация, эффективная в суровых условиях выживания, и сильное государство, должное обеспечить всеобщие условия безопасности, и православная мораль. Она обеспечила вхождение в наше государство многих племен и народностей без тех масштабных мерзостей, что демонстрировала история Запада с ее многочисленными геноцидами.

Типовой русский город, которых немало строили на фронтире с конца 16 века – это прямоугольник со сторонами 200 – 300 метров, который защищен срубами, заполненными землей (тарасы), в этой стене несколько глухих и несколько проезжих башен. Всё деревянное – каменный кремль еще не скоро и не везде, и то если имеется доступный строительный камень поблизости, который тоже был дефицитом. Здесь съезжая изба с выборными от городских людей, приказная и воеводская изба, дом церковного причта, несколько десятков дворов служилых людей, детей боярских, стрельцов. Остальные служилые в слободах уже за городской стеной, которые защищены стоялым острогом из плотно поставленных бревен с горизонтальными скрепами. Город окружают земляной вал и ров, частик (заостренные колья), надолбы, поваленные крест-​накрест деревья, для защиты от разнообразных врагов. Далее пригородные и отъезжие поля, где городские жители, в т.ч. служилые, выращивают себе пропитание. Между городами-​крепостями валы, засеки, срубно-​земляные фортификации, острожки.

И не надо думать, что граница с Диким полем была много хуже, чем границы на востоке, севере, западе. Нашествия и набеги шли отовсюду. Даже там, где и людей почти не было, шведо-​финнами в 1590 вырезан полностью самый северный в мире монастырь, Трифоно-​печенгский. Русское северное Поморье было залито кровью в Смуту, когда шведы нанимали банды черкасов и поляков для резни и грабежа.

Единственным вариантом развития для Руси является быстрый территориальный рост. Путь на восток, на север, здесь добыча пушнины – единственной нашей валюты. И путь на юг, где идет отчаянное освоение Дикого поля, его черноземов – новые и новые засечные черты, оборонительные линии, крепости; Приговор о станичной и сторожевой службе 1571 года создает пограничную службу с глубиной действия до 400 верст, с далеко выставленными в степь постами-​сторóжами и патрулями-​станицами, покрывавшими сотни верст,«с коня не сседая». Служилые люди становятся первым населением русского фронтира; они и воины, и пограничники, и крестьяне, и торговцы, и ремесленники – всё в одном флаконе. Освоение Дикого поля дает результат, неурожай и голод уже не могут охватить всю территорию Русского царства – к концу 17 в. освоенная степь уже дает миллион пудов зерна в закрома родины и там проживает 1,8 млн. чел.

У Руси появляется некий жирок, с которым Петр начинает свою модернизацию.

Ак. Л. Милов так характеризует исторические условия нашей цивилизации: «Мобилизационно-​кризисный режим выживаемости общества с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта».  Государство и община должны обеспечивать всеобщие условия безопасности и выживания, больше некому.